Между скалами и приливом

How to Frame a Landscape. Poems by Eugene Solovyov – Sitka, Alaska: PetroglyphPress, 2014.

Проходят дни с их делами и заботами, а я все там, в незнакомом мне пространстве, у воды. И легкая фигурка пловца в ластах, скафандре и с аквалангом стремительно проскальзывает мимо, шурша влажной прибрежной галькой. Я – в стихотворении Юджина Соловьева, воздух которого, нахлынув, уже долгое время не отпускает...

Как создается это пространство, которое сильней, острей реальности? На это никогда не будет ответа. Какими усилиями оно возникает – навсегда? Об этой тайне стоит задуматься. Но разложима ли тайна на составные? Ведь она неприкосновенна. И все-таки хочется попытаться хоть немного ее объяснить, заглянуть в ее глубину.

Лирическая непосредственность, такое редкое вообще для современной поэзии качество, – одна из главных составляющих. Чем она выражена? Как всегда – звуком. Непосильная мечта – перевести звуки строк на любой другой язык. Так же как и их ритм – мягкими толчками наплывающий, тревожащий. Они бесповоротно остаются в языке оригинала, верны только ему. И состояние, настроение, охватывающее читателя, тоже передается через звуки мелодии строк. И кажется – исчезают слова, и перед глазами легкая фигурка в скафандре, ластах и с аквалангом на пустом берегу у скал, и никто не убедит в том, что это не так.

Стремительный, как дротик, 

мечущийся между скал 

и приливом.

Мои морские доспехи всегда 

со мной.

Их верным щитом 

ограждается плоть

От ненасытных птиц 

и людей.

(Здесь и далее: переводы автора рецензии с английского языка.)

Проскользнувший мимо меня – влюблен. Он сам говорит в стихотворении об этом, молит Создателя, стоя на дрожащих коленях, об ангеле своей любви. Просит быть превращенным в медузу – прозрачную, мягкую, студенистую, ведь это реальное воплощение его состояния. Вот тогда он будет бесконечно счастлив. Сейчас он, как краб, под плотной коркой оболочки, но, чтобы раствориться и полностью жить в своем чувстве, она ему не нужна. Но он и не знает, что молит и о том, чтобы ниспослана была ему через это и внутренняя свобода, которой нет под оболочкой, та чуткость реакций прозрачной медузы, которая позволит выразить и этот день и час, и свою мечту.

Между скалами и неспешным приливом мечется легкая фигурка пловца. Скалы – опора, прилив – изменяющаяся стихия, между двух этих основ – творчество.

Стихотворение CrustaceanBlues («Блюз в скафандре»), о котором идет речь, в полной мере выражает строй души Юджина Соловьева. Хрупкую, порой растерянную беззащитность ее и упорство и силу.

Был я счастливым,

бесстрашным и гордым собой,

но все это до того,

как вдруг полюбил.

Теперь мое сердце истощено.

Может быть, я кажусь 

еще лютым,

но под жестким ужасным 

покровом

я мягок, я нежен.

Неужели теперь обречен

метаться на этом скалистом 

пустом берегу...

Мне слышится отзвук «Аттиса» Катулла в открытости интонаций отчаяния. Но есть здесь и упоение сладостью страданий, которые для поэта не существуют без вдохновения. И поэтому, глубоко погружаясь в него, Соловьев всплывает из этого потока, освеженный блаженством возникновения стихотворения.

Лирическая непосредственность, полная распахнутость души пронизывают описания жизненных ситуаций – ведут мелодии ностальгическое Thespaceswelivein («Пространство нашей жизни») и совершенно упоительное, завораживающее TotemPark, Sitka, где внимание к деталям и раздумья о мироустройстве в целом сквозят сквозь атмосферу таинственным образом возникающего сумеречного дождливого вечера, печали, запахов земли и деревьев маленького уютного вечернего городка с его кафе, барами и церквями, на фоне которых длится разлом расставанья.

Тотем Парк. Еще одним 

сентябрьским дождливым днем 

меньше.

Пожалуй, я пройдусь с тобой...

Капли дождя наклонны 

от легкого ветра,

Но все ж тяжелы в скопленьях 

листвы, срываясь с небес.

Белки шишками нас 

бомбардируют с хвойных 

вершин.

Вязкий, темный и влажный 

путь, чуть пахнущий рыбой.

Маленький город стал в этот 

час еще меньше,

в себя заключен, в глубину свою 

заточён.

Как уютны в огнях – кофейни, 

и бары, и церкви.

В этот миг еще 

нерешительней мысль

Расстаться с тобой.

Характер поэзии Юджина Соловьева таков, что его отношения с природой особые, чувства ею обострены, приникая к ней всем существом, он проникает в ее мир, оголенным нервом строк ощущая, что ароматы цветов тревожат и трогают воздух в страстном желании, ранние мартовские крокусы и нарциссы вспыхивают в снегу, солнце обрушивается сквозь сугробы и что не только лекарства, но и болезни, и горечь печали имеют свой запах, а деревья в стихотворении Thedayyouleft («День, когда ты ушла») «как-то не так, как всегда, поддерживают небо», и птицы, «спотыкаясь в небе, наталкиваются на ветви деревьев и на облака, которые все в синяках и в тревоге».

Одно из стихотворений книги посвящено родителям Юджина – русскоязычным нью-йоркским писателям Владимиру Соловьеву (фрагмент его книги о Бродском см. на стр. 4 этого номера «НГ-EL») и Елене Клепиковой, это вкратце как бы суть истории их жизни, изложенная сыном с неподдельной нежностью и любовью.

Однажды Юджин произнес, что написанные им стихи никогда не были в его владении. Отпустить, отдать, освободиться. От этого внутренне опустеть. И снова наполниться болью и красотой, поместив в новое обрамление стиха все, что томит и восхищает. Ведь и книга им названа «Как поместить пейзаж в раму». В ней – его собственное пространство, существующее по законам выстраданных мелодий и ритмов создаваемой им живой, трепетной духовной материи. 

штат Вашингтон