Я не умею скоро писать письма
и даже открытки пишу медленно. Я умею скоро писать только стихи…. Валентин Серов. Портрет поэта К. Бальмонта. 1905. ГТГ |
«…Я ночью утопил в глубоком сугробе свои калоши, ходил без оных, и простудился почти смертельно, и слег. И некоторая сердобольная дама, мне незнакомая, но любившая мои стихи, узнав о моем несчастии, смастерила мне из зеленого сукна, содранного со стола, превосходные валенки, шествуя в которых я был горд, как кот в сапогах». Так писал Константин Бальмонт, вспоминая 1920 год, голодную, ледяную Москву и начало своего знакомства с Дагмар Шаховской, немецкой княгиней, подарившей впоследствии ему двух детей.
Кумир России, идол восторженных дам, поэт, путешественник, переводчик, он все делал с восторгом и упоением. Как в творчестве, так и в личной жизни. Страсть к новообретенной возлюбленной захватила его. Любовь к нему также поразила Дагмар, если вспомнить слова Булгакова, «как убийца в переулке, как финский нож». Между ними возник роман, прерванный отъездом поэта и его семьи за границу. Однако сила этой любви была такова, что, несмотря ни на что, она рванулась за ним.
Выехать из Советской России было сложно. Дагмар купила на рынке за пачку папирос поддельный паспорт, по которому стала крестьянской женой, переоделась, изломала и испачкала ногти, зашила драгоценности в одежду. Услышав про обыски на границе, на одном из полустанков сумела запрятать драгоценности под вагон. Потом, после латвийской границы, смогла их оттуда вынуть. Ей не предоставили никаких документов, и она так же нелегально перебралась на лодке через заминированный Финский залив. Когда Дагмар Эрнестовна оказалась во Франции, они иногда встречались с Бальмонтом. Родился сын, потом дочь. Но все равно виделись редко. Такая была любовь – на расстоянии. Зато он все время писал ей письма. Захлебываясь от чувств, рассказывая о неурядицах эмигрантской жизни, о взаимоотношениях с собратьями по литературному цеху. Письма – своего рода дневник поэта. И сегодня все это эпистолярное наследие, хранящееся в архиве Йельского университета, дополненное материалами из частного собрания Светланы Шейлз, дочери поэта и немецкой княгини Дагмар, доступно всем, кого обжигает история лучших представителей Серебрянного века.
«Я не умею скоро писать письма и даже открытки пишу медленно. Я умею скоро писать только стихи. Не странно ли, правда? Я так владею фразой, красивой узорностью слов, меткой формулой, даже иногда остроумием, а писать письма для меня каторга, и, как всякая каторжная работа, письмо у меня осуществляется медленно», – признавался поэт в одном из посланий к своей возлюбленной. Однако Бальмонт в каждой строке оставался самим собой.
Дагмар Шаховская переплела все письма, которые отсылал ей поэт. За каждый год получилось по увесистому тому. Большинство из них сгинуло в водовороте ХХ века. Четыре оставшихся и стали основой книги. К изданию их подготовил профессор Университета Чикаго Роберт Берд.
«Мы встретимся в солнечном луче».
Письма Константина Бальмонта к Дагмар Шаховской. 1920–1926. – М.: Русский путь, 2014 – 622 с. |
В книгу вошли также воспоминания дочери Бальмонта, в которых она рассказала о своей непростой жизни. «Я очень страдала оттого, что не могла говорить о моем отце за пределами маленького круга эмигрантов. Иногда я спрашивала маму, почему он не живет с нами, почему нельзя о нем говорить, тогда как у других эмигрантских семей есть отцы и все об этом знают. Однажды она пояснила мне, что он не такой как все, исключительный, гений, и поэтому у него свой порядок жизни с необычным расписанием, что вокруг него много писателей и художников, что он часто пишет по ночам, и ему нужна тишина, и что это не та атмосфера, в которой могут нормально расти дети, и что ей пришлось выбирать между такой жизнью и детьми, и она выбрала детей».
Но, главное, это неповторимое слово Бальмонта и погружение в тот океан проблем, которые терзали его в эмиграции: издания, конечно, деньги, непростые взаимоотношения с близкими. И, конечно, страсть, с которой он ничего не мог поделать:
«Дагмар, моя милая, я чувствую, как Ты. Мне слишком мало ощущать Твою душу через нежные страницы Твоих писем. Я хочу видеть Твои глаза, всю Тебя, сильную, высокую и стройную… пролить Твой огонь в мой огонь. Я хочу и жду этого. Это должно прийти и скоро придет».
В письмах – дружба и размолвки с Буниным, с Мережковскими, с корифеями музыки – Прокофьевым, Рахманиновым. Во многих посланиях звучит ревность к собратьям по культуре, но прежде всего в них пульсируют любовь и огромный талант, дар слова, которым обладал этот поразительный человек:
«Моя милая, я только что кончил лунно-океаническую поэму, которая, знаю, приведет Тебя в восторг. Я слышу сейчас за окном близящийся шелест украшенного лунной епанчой прилива. Океан говорит со мной своим бессмертным языком, и я люблю сейчас Мир, и я люблю свою душу за то, что она бывает – такая, и ясно у меня в душе. Так цельно и светло, так верю в Божью правду и во все, что посылает нам Судьба, как бы ни было это трудно. Он знает за нас».