Юрий Ключников
20 октября 1854 года в провинциальном французском городке Шарлевиль в буржуазной семье родился будущий гениальный французский поэт, один из основоположников символизма, яркий представитель группы так называемых проклятых поэтов. Он прекрасно учился и стихи начал писать с 6 лет. Его уникальность в том, что основные свои поэтические шедевры он создал в исключительно молодом возрасте – до 20 лет. Рембо отличался буйным нравом и неуемной энергией, очень рано начал писать стихи, причем сразу на очень высоком уровне. В возрасте 17 лет приезжает в Париж, знакомится с Верленом, на какое-то время становится его близким другом, причем вступает с ним в сексуальные отношения, посещает различные литературные кружки, ведет полную скандалов и эксцентрических выходок богемную жизнь, принимает участие в восстании Парижской коммуны. Путешествует по Европе вместе с Верленом и после ссоры с ним, закончившейся двухлетним тюремным заключением для последнего, навсегда расстается со своим другом. При жизни Рембо почти не печатали, и после расставания с Верленом поэт расстается и с большой литературой. В 20 лет после всех бурных перипетий своей предыдущей жизни он написал итоговую поэму, в которой сравнил себя с пьяным кораблем и поставил крест на грехах юности. Порвал с богемой, с литературой, никогда не возвращался к последней, несмотря на растущую славу.
Поведение Рембо тогда являлось загадкой, да и сейчас тоже, ведь знатоки уже при жизни называли его гением планетарного уровня, что подтвердили и последующие ценители поэзии во всем мире. Между тем признание и литературная слава даже двадцатилетнего Рембо мало интересовали. Чего он добивался – поэт сам изложил в поэме «Пьяный корабль», произведении, которое до сих пор во многом остается неразгаданным ребусом для переводчиков и комментаторов. Сделал попытку перевода наряду с Павлом Антокольским, Леонидом Мартыновым, Иосифом Бродским, другими поэтами и автор этих строк (см. фрагмент из этого перевода ниже).
Я убежден – своей поэмой «Пьяный корабль» Рембо дал не только поэтическую оценку личным прошлым грехам, но и увидел последующие 16 лет собственной жизни, сказав так: «Я поставил выражение «прошлые грехи» в кавычки, потому что большинство из них еще предстояло совершить». Никогда не бывавший в своем бродяжничестве дальше Лондона, скитавшийся главным образом по штормовым морям парижской литературной богемы, он решил попробовать себя в ином качестве, в том, с чего начинается «Пьяный корабль», – отправился по торговым делам, правда не в Южную Америку, а в Африку. Как точно определил в своем предисловии к книге Жана Батиста Бароняна «Артюр Рембо» исследователь его творчества Владислав Зайцев: «Рембо-поэт внезапно кончился, но Рембо-странник продолжил свои перемещения по земле». Слишком распирала его неуемная энергия. Рембо занялся, как принято говорить теперь, бизнесом, причем весьма рискованным – пытался полулегально торговать оружием, хотя делал это неудачно, служил коммивояжером в торговой фирме, представлявшей интересы французов в Африке.
Его дальнейшую судьбу я бы определил словами Хемингуэя как «победу в поражении». В его жизни были женщины, невероятные приключения, освоение новых областей знания. Несмотря на неудачи, он вновь и вновь стремился на Восток, причем новая жизнь увлекла его настолько сильно, что он категорически отказывался даже на минуту возвращаться в разговорах с кем-либо к его поэтическому прошлому. В сохранившейся первоначальной рукописи «Одного лета в аду» (о совместных скитаниях с Верленом) поэт пишет: «Я ненавижу теперь мистические порывы и стилистические выверты. Теперь я могу сказать, что искусство – это глупая выдумка…» Разрыв Рембо с поэзией другие литераторы объясняли по-разному. Камю видел в этом «самоубийство духа», а Стефан Цвейг – «неуважение к искусству, пренебрежение им».
В последние годы после не очень удачной попытки торговать оружием он занялся изучением этнографии и географии экзотических стран, в частности Эфиопии, где он, как писал Зайцев, «знакомился с местными наречиями, верованиями, обычаями, обрядами, материальной культурой, изучал флору и фауну». Причем подходил к делу столь же серьезно и основательно, как во время своих занятий поэзией, использовал новейшие технические средства того времени, включая фотографию. Он даже отправлял в парижское Географическое общество научные отчеты и начал публиковать статьи, носившие отпечаток его блестящего литературного стиля.
Биографы сообщают, что он привез в зашитом кожаном поясе сорок тысяч экю золотом – немалые по тем временам деньги, добытые ценой тяжких усилий и… саркомы. В марсельской больнице Рембо отрезали ногу, и он умер в больнице в роковом для людей искусства возрасте – 37 лет, на заре своего мирового триумфа.
Таким образом, сбылось его последнее пророчество: «пьяный корабль» пошел ко дну в «европейской луже», где когда-то молодой поэт пускал на воду литературные бумажные кораблики и куда вынужден был причалить в конце своей бурной жизни.
(…)
Что же в сухом остатке? Полный крах! Но ведь остались отвергнутые поэтом собственные стихи и мировая слава. И если верить в бесконечность жизни, как это делают на Востоке, куда всеми силами рвался Рембо, – перспектива родиться вновь, как новый гений, поставивший крест на прошлых заблуждениях. Но как все будет на самом деле, мы не знаем, это Великая Загадка, к постижению которой я в меру своего понимания и сил попытался приблизиться своими мыслями и прежде всего переводами стихотворений гениального юноши.
Артюр Рембо
Пьяный корабль
1. Я плыл один без цели, без команды
По медленной тропической реке.
Мою команду расстреляли в Андах
Индейцы. Мир покойным вдалеке.
2. Хоть, в общем-то, плевал я на матросов,
На хлопок в трюме, на мешки зерна,
Меня заботил главный из вопросов –
Куда речная вынесет волна?
3. И вынесла по лабиринтам устья,
Сквозь заводи, туманы и мороз
Из тихого речного захолустья
В открытый океан, в его хаос.
4. В игру стихий и водных, и небесных!
Как пробка я летал на гребнях волн
Над хлябями разверзнувшейся бездны,
Надежд, восторгов и смятенья полн.
5. Вода мою поверхность заливала
И подбиралась к трюму самому.
Но это всё меня не занимало –
Я радовался этому всему.
6. Ведь нравится ребенку вкус зеленых,
Незрелых яблок. С палубы смывал
Остатки рвоты и клочки пеленок –
Очередной неотвратимый вал.
7. Я зрел этюд: среди дубовой тары
Танцует никому не нужный плот,
А рядом с ним обломком мачты старой
Задумчивый утопленник плывет.
8. Чего поверх воды и ватерлиний
Ни насмотрелся в корчах тошноты!
Я солнце видел в окнах неба синих,
И волны, словно древние шуты,
9. К нему тянулись. Я, себя неволя,
Пересекал картинки эти вплавь,
И для меня всесильней алкоголя
Была такая творческая явь.
10. Потом, в глубоких сумерках вечерних
Я любовался в чарах полусна
Мерцаньем фосфорических свечений,
Виденьями невидимого дна.
11. А утром снова дьявольские ритмы
И пляска волн, Мальстрема круговерть,
И быстрых молний дьявольские бритвы
Кромсали небо, ударяя в твердь.
12. Меня мое спокойствие спасало,
Глазастых чаек – палуба моя.
Они здесь обустроили базары,
Загадив всё. И это вынес я.
13. Ведь я – корабль, для птиц плавучий остров.
Но сам-то прохожу Последний Суд,
И мой расхристанный волнами бедный остов
Земные силы точно не спасут.
14. Я выслушал столетий отголоски
Из глубины и рифов голоса.
Я видел гадов алчные присоски
Их жутко-неподвижные глаза.
15. Несло меня к неведомым Флоридам,
Где хищно всё – от радуг до зверей,
А берега напоминают видом
Изгибы злополучных якорей.
16. Там в тростниках болотных, между лилий,
Мерцали вспышки газовых огней.
Останки там Левиафана гнили
От Сотворенья и до наших дней.
(…)
28. Довольно слез. Невыносимы зори,
Мне солнце шлет тоску, луна – беду.
Устал я и от суши, и от моря.
Ломайся, корпус! Я ко дну иду.
29. Европа видится мне захолустной лужей,
Клочком несостоявшейся земли.
И я над ней, мальчишка неуклюжий,
Бумажные пускаю корабли.
30. Вкусив в морях свободы и азарта,
Уж не могу я плыть среди купцов
Или в тени казенного штандарта
Куда-то рвусь… Куда? Довольно снов.
Дарья Гармоненко 
