Проветривать ночью

Анна Ахматова. Фото 1920-х годов

В текущем году было уже немало юбилеев, написать про которые надо бы, но не вышло. То одно помешало, то другое. Весной исполнилось 65 лет со дня рождения Александра Щуплова (1949–2006) и 65 лет со дня рождения Татьяны Бек (1949–2005). Жили они недолго и несчастливо и умерли с разницей в один год. Я их очень любил и люблю. Так что, прежде чем признаваться в любви к Ахматовой, приведу из них хоть несколько строчек.

Это что на плите за варево,

Это что на столе за курево?

Я смутилась от взгляда карего

И забыть уже не могу его.

Там, за окнами – вьюга 

страшная,

Тут пытают перо с бумагою...

Мне сказали, что я – 

отважная.

Что мне делать с моей 

отвагою?

Стихи, нетрудно догадаться, Татьяны Бек. А теперь Щуплов:

Мы научены исстари 

не выступать против 

истины.

Кое-кто, может быть, 

и польстился на хлеб даровой.

Ну а Пушкин мотнёт головой

с виноградными кистями,

кучерявый, как Вакх, 

виноградной мотнёт головой –

(…)

Как Летучий Голландец,

трамвай по Сокольникам 

плавает.

Дует ялик по льду, отливая

кормой золотой.

И бессмертны друзья 

и любимые наши. Но главное…

Главное – Кучерявый, как Вакх, 

виноградной мотнёт головой

Да и в прошлом году… В прошлом году 80-летие отметил поэт Александр П. Тимофеевский. Недавно у него, впрочем, книжка вышла, позднее я о ней обязательно напишу.

Что до Ахматовой, то у нее и впрямь юбилей. 125 лет. Дмитрий Воденников в статье «Время собирать розы» приводит такую историю:

«…И вот однажды уже старую грузную Ахматову выпустили за границу. Ей вручали итальянскую премию «Этна-Таормина». В 1963 году.

Они вместе с сопровождающей ее литературной дамой поднялись в номер, где и должны были прожить несколько дней.

В номере стояли только одна узкая кровать и какая-то почти декоративная кушетка, на которой и сидеть было невозможно.

– Они что-то напутали! – сказала литературная знакомая. – Я сейчас спущусь к администратору и попрошу принести в номер вторую кровать.

– Не смейте! Даже не думайте этого сделать! – вдруг закричала Ахматова, а кричать она умела и в гневе была страшна. – Вдруг это здесь так принято! А мы не знаем!

Подумать только! Что сделало время, люди, политический строй, вся жизнь, государственный патриотизм с той гибкой женщиной, которая, не застав своего любовника дома, стала бросать ему через окошко над воротами мастерской красные парижские розы. Одну за другой, одну за другой. И они падали с той стороны совсем беззвучно.

– Как вы смогли пробраться в квартиру, когда ключ был у меня? Розы лежали так красиво, что это не могло быть случайностью.

– Никак. Я просто их бросала и бросала. Они сами так легли. Я не виновата».

Я, признаться, не вижу в случае с розами свободы, а в случае с кроватью – несвободы. Случай с кроватью напоминает мне историю с Ерофеевым. В одном из воспоминаний о нем я читал, что как-то он ночевал в гостях, кажется, на кухне. А там было открыто окно, а за окном лютовал мороз. Но Ерофеев даже не пикнул, объяснив свои действия так: «А вдруг у них принято проветривать ночью?»

Я так не умею. Веду себя чаще всего как свинья. И если б кидал цветы кому-нибудь в окно – и цветы бы разбросал где попало, и окно бы разбил, да еще наверняка и руки порезал бы. Или исколол бы все. А вот Ахматова и Ерофеев – нет. Мне трудно представить Ерофеева кидающим цветы, но у него они тоже, как и у Ахматовой,  легли бы красиво. И причина как раз та самая: а вдруг у них так принято?

Судьба Анны Андреевны Ахматовой (Горенко, 11 (23) июня 1889, Одесса – 5 марта 1966, Домодедово) трагична и типична.

Повторю.

Трагична. И типична.

Не Реквием, конечно. А в остальном – все верно. Фото Владимира Захарина

В СССР многие или сидели или ждали тех, кто сидит. У Ахматовой сидели и воевали мужья и сын. Николай Гумилев воевал, был арестован в 1921-м и в том же году расстрелян, искусствовед Николай Пунин (официально, насколько я знаю, брак не был зарегистрирован) сидел и умер в лагере, а сын, Лев Николаевич Гумилев, тоже и сидел и воевал (между отсидками). И саму ее подвергали критике. Другому ее мужу, востоковеду, поэту и переводчику Владимиру Шилейко, «повезло»: умер от туберкулеза, не дожив до 40 лет, в 1930 году. Впрочем,  я не о том, я о «критике».

Не о лагерях и расстрелах. О вещах менее людоедских. В 1939 году Анну Ахматову приняли в Союз советских писателей (сын сидит). В 1943 году Лев Гумилев вышел на свободу, в 1944-м добровольцем ушел на фронт, дошел до Берлина, после войны в Ленинграде защитил диссертацию. В 1946 году Ахматову вместе с Зощенко исключили из Союза советских писателей (Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года). В 1949 году арестован Пунин и снова арестован сын Лев (помните, писал, кажется, Василий Гиппиус: «…У Николая Гумилёва/ Высоко задрана нога./ Далеко в Царском воет Лёва,/ У Николая Гумилёва/ Для символического клёва/ Рассыпанные жемчуга,/ У Николая Гумилёва/ Высоко задрана нога…»).

В 1950 году Ахматова сочиняет и печатает (по-моему, в «Огоньке») цикл стихотворений «Слава миру»:

И Вождь орлиными очами

Увидел с высоты Кремля,

Как пышно залита лучами

Преображенная земля.

И с самой середины века,

Которому он имя дал,

Он видит сердце человека,

Что стало светлым, 

как кристалл…

Свой дух вдохнул 

он в этот город,

Он отвратил от нас беду, –

Вот отчего так тверд и молод

Москвы необоримый дух.

В 1951 году Фадеев добивается того, что Ахматову восстанавливают в Союзе писателей. В 1954-м она участвует во Втором съезде Союза советских писателей. А в 53-м в лагере умирает Пунин, зато в 56-м выходит на свободу Лев. А в 1964-м (см. выше, Воденников пишет, правда, что в 1963-м, а Википедия, что в 1964-м, но не буду я в газетной статье разбираться) она получает в Италии премию «Этна-Таормина». До того, в 1958-м, выходит сборник «Стихотворения».

Все хорошо.

Особенно если помнить, как сама Ахматова описывала ситуацию. В принципе после ее слов никакого финала не нужно, вот я стихотворением Анны Андреевны и заканчиваю:

Я приснюсь тебе черной овцою

На нетвердых, сухих ногах,

Подойду, заблею, завою:

«Сладко ль ужинал, падишах?

Ты вселенную держишь, как бусу,

Светлой волей Аллаха храним…

И пришелся ль сынок мой 

по вкусу

И тебе и деткам твоим?»