Утренний зинзивер

– М.: Sam&Sam, 2013. – 224 с. (Библиотека для избранных).

Избранные стихотворения зинзивера всея Руси, словотворца и первого истинного будетлянина Велимира Хлебникова; самые главные стихи, знакомые до детских припухлых желез, преподнесены в невероятной концентрации. В то время как в большом собрании сочинений наиболее знаковый текст располагается среди других своих собратьев младших, в этом издании, составленном Вадимом Перельмутером и Сергеем Бирюковым, буквально на каждой странице помещается шедевр, будь то «Зверинец» («О, Сад, Сад!..) или «И я свирел в свою свирель,/ И мир хотел в свою хотель…», «О достоевскиймо идущей тучи!..» или «Кузнечик» («Крылышкуя золотописьмом/ Тончайших жил…»), «Бобэоби пелись губы…» или «Заклятие смехом» («О, рассмейтесь, смехачи!/ О, засмейтесь, смехачи!..») и т.д.

Практически каждое из представленных в «Избранном» стихотворений стало поистине хрестоматийным и настолько крепко приросло к нашей речи, что мы вряд ли сумеем отыскать, где произошло слияние. Так, безусловно, «Русь, ты вся поцелуй на морозе!..» – теперь неотъемлемая часть русского языка. Идея сделать избранного Хлебникова, как говорится, довольно давно витала в воздухе, поскольку окрещенный «поэтом для поэтов» и оттого ставший узником ошибочной репутации, словотворец-будетлянин неоднократно и крайне досконально изучался специалистами, однако именно просто прочитан не был.

«Исследования велимироведов имеют уже длительную традицию, здесь есть великолепные открытия, – объясняет в послесловии Бирюков. – Но в то же время нельзя не заметить некоторых чрезмерных усложнений, вызванных априорным убеждением, что Хлебников сложен. Данное издание задумано не для опровержения сложности. Но может быть для опровержения предубеждения, что Хлебникова невозможно просто читать».

Составители предлагают вниманию читателей именно такого очищенного поэта, не затуманенного комментариями и филологическими изысканиями; здесь соблюдается только хронология, все прочие условности оставлены за скобками. Со страницы на страницу перетекает ворожба хлебниковской речи, одновременно простая и сложная. Язык именно создается, но не используется как служебный механизм для передачи некоей информации. В сущности, поэту достаточно птичьего пения, чтобы что-то сообщить. Но среди знакомой будетлянской звуковязи – «Мы чаруемся и чураемся./ Там чаруясь, здесь чураясь,/ То чурахарь, то чарахарь,/ Здесь чуриль, там чариль./ Из чурыни взор чарыни…» – возникает по-элюаровски лиро-сюрреалистичный образ:

Или же принимаются срастаться воедино разноплановые метафизические рассуждения, граничащие с визионерством: «Я не знаю, Земля кружится или нет,/ Это зависит, уложится ли в строчку слово (...)/ Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза,/ Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!) (…)/ Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня,/ Солнце, небо, жемчужную пыль».

Поэтический мир Хлебникова многолик, своими корнями он уходит в самую сердцевину времени – в некий протопериод, когда и времени как такового не было. Хлебников, вероятно, даже в большей степени, чем прочие поэты начала ХХ столетия, чувствовал эту полуязыческую без/вневременность, когда звук способен превзойти линейность человеческой речи.

«Есть утренний Хлебников – с прозрачным и просвеченным воздухом стихов, словно бы выдохнутых легко и естественно, без малейшего напряжения, чуть ли не наивно – так сказалось, – объясняет в предисловии Перельмутер. – Есть дневной – с попыткой не только метафорически, но и логически разобраться в окружающем мире и своих в нем впечатлениях, переживаниях, мыслях. Наконец, вечернее/ночное состояние возникающих из сумерек и теней предсонных видений, фантазмов, даже бредов, сгущенного сознания, в котором все нити переплетены, образуя лабиринт…»

Таким же образом прочитывается Хлебников – утренне-прозрачно, затем логично при дневном свете и в итоге по-ночному, через глубинно-метафизическое познание. «Избранное» – это попытка представить утреннего Хлебникова, запечатлевшего увиденный мир и себя внутри него – через мгновенный фотоснимок, неисследованный и по сути своей не вполне четкий. Таков гениальный текст, прочитанный заново, просто прочитанный и по-настоящему почувствованный.