Биржа и пьедестал

– М.: Государственный институт искусствознания, 2012. – 352 с.

Выпускаемый Государственным институтом искусствознания журнал «Вопросы театра» имеет нумерацию и текущую, и «сквозную». Нынешний номер – 3–4-й за прошлый, 2012 год, а если «итого» – так уже 12-й.

Осенью прошлого года, когда академические институты один за другим отчитывались в Минкульте, тогдашний директор института искусствознания Дмитрий Трубочкин принес с собой, как Маяковский, все сто томов, правда, книжки все его были – в  отличие от Маяковского, чем гордился поэт, – совершенно беспартийными. Академический фарфор, академическая история русского искусства – книги все толстые, тяжелые, весомые во всех смыслах. Как и положено академическим трудам, «Вопросы театра» – журнал, по своей внутренней организации, пожалуй, восходящий даже не к советским академическим журналам, а к дореволюционным, в них страстность рассуждений о свежих спектаклях, не обязательно премьерных, и актерах, которые вышли в этом спектакле на сцену, мирно соседствовали с какими-нибудь историческими изысканиями: интерес к корням и истории сто лет назад был, нет сомнений, «в тренде».

Кстати, как раз в исторической, публикационной части нынешние «Вопросы театра» несколько даже проигрывают, к примеру, «Мнемозине», где каждый почти номер становится сенсацией, конечно, в узких театральных кругах. Зато в «Вопросах театра» бьется мысль – там, где речь о только что вышедших премьерах, и глубина экспертизы, содержательность размышлений не мешает эмоциональности почти каждого высказывания. Кто скажет, что это  не научный, не академический уровень? Одновременно – вряд ли еще какой журнал у нас сегодня имеется, который бы вызывал после каждого своего выпуска столько споров, обид, переживаний, случались уже и оргвыводы – как после масштабного анализа нынешних будней фестиваля и премии «Золотая маска». Важно, думается, и то еще, что «Вопросы театра» как бы возвращают нас к золотому веку советского театроведения, когда Борис Зингерман, Константин Рудницкий и другие великие «отслеживали» и откликались на текущие премьеры. Их статьи сопрягали театральную науку с почти что газетной, сиюминутной театральной критикой, поднимали газетный отклик на научную высоту, включали любой спектакль в контекст многолетних исканий русской сцены. Этого нет и для этого нет места в сегодняшних газетах, впрочем, в журналах – по преимуществу тоже, исключение – как раз «Вопросы театра». Режиссеры вряд ли рады, когда их ругают, – это как раз нормально, но как же важно, когда в сегодняшнем хоре критической клаки, одних возносящем (часто безо всяких на то оснований), других – ниспровергающем (часто  и тут без причин, часто – тех же, кого еще вчера поднимали на пьедестал, точно играя на бирже то на повышение, то на понижение), вдруг появляется текст Алексея Бартошевича «О тех, кто приходит нам на смену». В этой статье известного историка театра почти что интимные, для себя самого размышления о педагогической гитисовской поденщине сопрягаются с мыслями ученого о русском театре и его сегодняшних лидерах и аутсайдерах. Или – поэтический, белым стихом написанный манифест-размышления Клима, одного из самых главных экспериментаторов российской сцены, заслужившего авторитет опытом проживаемой жизни, честно – и в искусстве, и в жизни. Или заметки мейерхольдоведа Вадима Щербакова, или – петербургского театроведа Елены Горфункель. Момент, может быть, спорный, однако эти серьезные, а главное, аргументированные рассуждения о спектаклях Константина Богомолова, например, убеждают в том, что и в театре возможны вполне научные критерии и, следовательно, объективные выводы. Даже если все газеты (хотя и тут согласья нет) будут в едином порыве петь ему осанну и называть единственной надеждой русского театра. Жаль, главный редактор Вера Максимова остается в этом своем журнале редактором и только, все-таки многие ценят ее не только за умение вести долгие интересные телефонные беседы, но и за то, что и как она пишет.

Это – самые острые вопросы сегодняшнего русского театра, оказавшегося на распутье, не знающего толком, то ли упереться рогом и одним русским репертуарным театром только и жить, или – убить все, что осталось на его месте, и живое, и мертвое, отсечь одним-двумя ударами критических мечей и «ростить» дальше то, что так нравится некоторым, даже многим сегодня на европейских просторах. Это – разговоры о профессии, о критике, которым нигде в другом месте печатную полосу, тем более 10–20 страниц, никто не даст. Очень важные, поскольку критерии, условия существования сегодня не способствуют ни качеству, ни количеству…