0
2989
Газета Интернет-версия

28.02.2013 00:00:00

Царица Савская

Тэги: ландау, фельетон


ландау, фельетон По голосу – персик и чаровница. А если нет?
Жан-Оноре Фрагонар. Молодая женщина, играющая с собакой. 1765–1772. Собрание Кайе, Париж

Георгий Ландау ушел от нас последним из когорты журнала «Сатирикон» в 91 год в 1974 году. Это событие отметила лишь газета «Советская Россия» в небольшой заметке Леонида Ленча. Для читателей это имя ничего не говорило – о нем давно забыли. Никто не обратил внимания на то, что многие кукольные спектакли, том числе и у Образцова, были поставлены по его сценариям.

А пришел Ландау в «Сатирикон» необычно. Аркадий Аверченко вел в журнале «Почтовый ящик», в котором давал остроумные отповеди графоманам. И вдруг там появилось приглашение автору сотрудничать. Оно адресовалось Георгию Ландау, приславшему рассказ «Из воспоминаний дрянного мальчишки». Так инженер путей сообщения в 1910 году превратился в писателя.

Вместе с художниками Радаковым и Ре-Ми он участвовал в путешествии по Европе, затеянном Аверченко в 1911 году. Впечатления вылились в совместную книгу «Экспедиция в Западную Европу», где он фигурировал под именем Сандерса. Подарил нам свои улыбки Ландау в коллективных пародийных сборниках «Анатомия и физиология человека» и «Самоновейший письмовник». Несколько небольших его книжек вышло в серии библиотеки «Сатирикона».

Далекий от политики, Георгий Ландау не эмигрировал вслед за Аверченко и Тэффи и выживал при большевиках, исполняя различные технические должности, – выручил его диплом инженера-путейца. О нем вспомнил Кольцов, когда пришел редактором в «Крокодил» в 1934 году, он пригласил печататься в журнале. В 60-х годах о Ландау снова вспомнили московские сатирики и предложили вступить в Союз писателей. Но ни одной книжки у сатириконца в советское время не выходило, и тут помогло то обстоятельство, что он писал пьесы для кукольных театров. Его приняли в творческий союз… как драматурга.

Рассказ «Царица Савская» об одинокой женщине с несложившейся судьбой, для которой мстительно разыгрывать мужчин – единственная радость в жизни, думаю, вызовет сочувствие читателей.

Георгий Ландау

Акушерка Флерова вернулась домой по обыкновению разбитая, почти больная.

Быстро, дрожащими руками сорвала с себя выцветшую желтую жакетку с пыльным коричневым воротником и жесткую, словно высушенную на плите, шляпу.

Положила и то, и другое на маленький пухлый диванчик, минуту простояла в столбняке, ощущая только неприятную клейкость высохшего на лбу пота и пыли, и пошла за ширму – умываться.

Потом пила чай с французской булкой, сидя лицом к простенку, смотрела на отражавшееся в зеркале лицо – худое, желтое, с бледными водянистыми глазами и жидкими примазанными волосами цвета мокрой пакли, думала о неудачно принятом утром ребенке у горничной.

Напившись чаю, она повернулась к столу боком и, заложив ногу за ногу, уставилась на стоявший на комоде будильник, поймала его тиканье и, как загипнотизированная, сидела, пока хозяйка не пришла за самоваром и не зажгла лампу.

Когда дверь за хозяйкой закрылась, лицо у Флеровой стало другим, точно лампа с красным абажуром осветила его не только с внешней, но и с внутренней стороны.

Несколько мгновений она прислушивалась, приложив палец к губам и подавшись вперед, словно собиралась сорвать тайком красивый манящий цветок, совершить уже раз испытанное сладкое преступление. Потом подошла на цыпочках к двери и медленно повернула ключ, задушив его слабый звон краем приподнятой юбки.

Прикрутила лампу и тихо подошла к большому, единственному в комнате креслу, стоявшему под маленьким, покрытым кисеей стенным шкапчиком.

Флерова протянула руку и медленно, нарочно медленно, подняла легкое покрывало.

Под ним был телефон.

Обыкновенный телефон – маленький коричневый ящик со скупым клеймом шведско-датско-русского общества.

Полюбовавшись на него две-три минуты, Флерова опустила кисею и торопливо прошла за ширму, где опять долго возилась около умывальника: полоскала рот, мыла руки.

Наконец, она появилась обновленная, боязливо торжественная.

Медленно сняла трубку, придерживая рычаг другой рукой, чтобы дать время успокоиться дыханию.

– 718-25... Мерси...

Она покрепче прижалась левым боком к ручке кресла.

Это был номер известного актера-трагика.

– Леонид Александрович дома? Нет? Как жаль... Скажите, что его спрашивала женщина с моря... Не Смолина, а с моря. Он знает...

Флерова нажала на рычаг, не кладя трубки, подождала несколько мгновений и глубоко перевела дух.

– 435-18... Мерси... Квартира артиста Лишина? Сергея Васильевича к телефону! Часа через полтора? – Мерси... Когда вернется, скажите, что звонила голубая девушка с фиалками... Да, да, голубая девушка, девушка с фиалками... Он знает. Что? Передадите?

Флерова покачала головой и сказала со слабой чуть грустной улыбкой:

– Нет, передать нельзя... Этого передать нельзя... Нет, не сможете... До свидания... Да, да, девушка с фиалками...

С минуту она раздумывала, вспоминая следующий номер телефона.

– 14-16... Мерси...

Поправила вспотевшей холодной рукой беззубую гребенку в жидкой прическе, послюнявила губы и сказала в трубку:

– Андрей Глыбов??? Здравствуйте! Угадайте...

Ее глаза заблестели.

– Ну, угадайте же... Не можете? Ну, я вам помогу... Са... Ну? Сало... Ну? Фу, какой вы недогадливый! Салом... Ну, слава Богу, догадались! Ну, да, да, ваша Саломея, ваша незнакомка. Ваша...

Флеровой показалось, что при этом имени у нее кружится голова.

Голос в трубке также немного вздрогнул: она это почувствовала.

– Пишете, Глыбов? О чем пишете?

– Да так, – неопределенно ответил голос. – Пишу...

– Вы обо мне пишете? – голос Флеровой углубился. Стал глуше. – Глыбов, вы... хотите меня? Глыбов, говорите.

– Хочу, – сказал голос. – Когда?

Она издала короткий гортанный звук. Сухой и торжествующий.

– Когда хотите... Или нет – или сейчас. Сию минуту!.. Глыбов…

– Где?

– Здесь. Конечно, здесь, Глыбов. Я сейчас взяла ванну...

В трубке проглотили слюну.

– С розовой водой... Вы знаете розовую воду?.. Потом еще кое-что... несколько капель... восточное... Да-да... Вы знаете, Глыбов, у меня очень красивые ноги, маленькие с розовыми ноготками. Я сейчас сижу и смотрю на них.

Флерова посмотрела на свои башмаки с пыльными узловатыми шнурками.

– Я в капоте... Капот и больше ничего. Тонкий персидский шелк, через который просвечивает...

– Где вы живете? – глухо, почти с болью спросил голос. – Слушайте, Саломея...

– Где я живу? Слушай милый, слушай...

Она зашептала, тихо и часто задыхаясь:

– Милый, ты хочешь? Я тебе буду танцевать?.. Ты знаешь, как?.. Ты догадываешься?..

– Танец семи покрывал? – попробовала угадать трубка.

Флерова помолчала. Потом тихо, словно лишенная последнего сопротивления, тихо шепнула:

– Да, да, Глыбов... Танец Саломеи...

– Где же вы, наконец, живете? – злобно спросил голос. – Слушайте…Алло! Алло! Вы слушаете?

– Милый...

– Послушайте, приезжайте ко мне... Согласны? Никто вас не увидит... Рождественка, дом 35...

– Ты меня любишь?

– Люблю... квартира 78, третий этаж.

– Ты меня будешь ждать? Такой, какой я есть? В капоте с волосами, стянутыми обручем. С начерненными ногтями? Правда, смешно, что я черню ногти?! А на ногах кольца! Вообще я ужасно смешная...

Флерова рассмеялась ломким экзотическим смехом.

– Я тебя замучу!..

– Только скорее! – нетерпеливо напомнил голос. – Рождественка, 35, квартира 78. Я жду!

– Сейчас... Сейчас, милый...

Она тихо положила трубку.

Потом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Женщина с моря, девушка с фиалками, Саломея…

Всем этим стала она, акушерка Флерова, с того момента, как ей поставили телефон в рассрочку, и ее жизнь разбилась на две части – одну для родильного приюта, а другую для себя и для наслаждения.

Серые пыльные дни и вечера, когда-то тоскливые и бесконечно длинные, а теперь похожие на страницы сказок, которые перевертываются неслышно, ударяя в голову одуряющим ароматом, лишая сил.

Она не знала никого, ни одного из тех, с кем разговаривала, но все они были ее. Жадные, ожидающие от нее бесконечного. Ожидающие...

А разве она не отдавалась им, вся целиком – духом и телом?

Правда, по телефону... Но ведь если не на самом деле, то это выходило случайно, просто потому, что в жизни она была акушеркой Флеровой, а не Саломеей или Кармен...

И когда на вопрос, кто у телефона, она отвечала – царица Савская, то это была правда.

«Солнце России», 1912 год

Вступление и публикация Рафаэля Александровича Соколовского.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


В Совете Федерации остается 30 свободных мест

В Совете Федерации остается 30 свободных мест

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Сенаторами РФ могли бы стать или отставники, или представители СВО-элиты

0
418
Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Анастасия Башкатова

Несмотря на дефицит кадров, в стране до сих пор есть застойная безработица

0
462
Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Ольга Соловьева

Производство бензина в стране сократилось на 7–14%

0
661
Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Екатерина Трифонова

Назначенные государством адвокаты попали под пропагандистскую раздачу

0
548

Другие новости