Рынок – это и театр, и казино...
Питер Артсен. Рыночная сцена. 1550. Старая пинакотека, Мюнхен
В августе 1918 года советская власть одним махом прикрыла всю «контрреволюционную печать», в том числе и газету «буревестника революции» Максима Горького. После закрытия «Нового Сатирикона» Аркадий Аверченко подался из Петрограда подальше от советской власти. Так он в 1919 году оказался в родном Севастополе, где обосновался в газете «Юг», позже названной «Юг России», где опубликовал более ста фельетонов на политические и бытовые темы, пока не пришлось в ноябре 1920 года на одном из последних пароходов отправиться в изгнание в Константинополь. В Симферополе он издал две злые антисоветские книги «Нечистая сила» и «Дюжина ножей в спину революции», переизданную в 1921 году в Париже, на которую откликнулся Ленин. В них вошло немало знаменитых фельетонов, опубликованных в газете «Юг»–«Юг России».
Сатирики начала прошлого века – Аркадий Аверченко, Аркадий Бухов, Тэффи, Владислав Дорошевич и другие оставили нам в наследство произведения, обладающие хорошим запасом прочности, – многие из них до сих пор сохранили свой обличительный заряд, неувядаемый юмор, яркие художественные краски и часто вызывают живые ассоциации с нашей действительностью. Это и пугало советскую цензуру. Теперь другие времена, и мы воспринимаем их обличение как цитату из прошлого, желающую предостеречь от опасных явлений в политике и обществе, от неверных поступков публичных деятелей. Поэтому не надо никогда искать прямых аналогий: их нет и не может быть. А вот задуматься над тем или иным рассказом, фельетоном или карикатурой стоит. Для своей же пользы.
Поэтому давайте, уважаемые читатели, задумаемся, как бы расправились сегодня конкуренты с Аверченко, который хотел продавать свои товары по честным ценам. Мне, например, страшно и подумать. Все-таки тот дореволюционный капитализм в России, пожалуй, был не таким еще озверевшим, как наш родной: с расстрелами конкурентов, захватом заложников, вымогательством акций и т.д.
Аркадий Аверченко
Мой отец был купцом. Значит, рано или поздно – купеческая кровь должна во мне заговорить…
И вот теперь она заговорила, забурлила, шумно сметая все на своем пути:
– Хочу торговать!
Но я решил не просто торговать: у меня была глубокая идея…
Всюду широкой рекой разлилась спекуляция, жажда наживы, сдирание с покупателей шкуры. Позор! Стыд!
Я решил показать всем этим алчным людишкам пример: брать за свой товар действительную его стоимость.
Когда все презренные торгаши увидят мои торговые операции, может быть, что-либо шевельнется в их мохнатом сердце, они устыдятся и начнут постепенно спускать цены на товары.
Мысль у меня, правду сказать, неглупая: сегодня один купец сбросит рубль с фунта своего товара, завтра, заметив это, – другой, а там третий, увидев, что жизнь стала дешевле, спустит у себя три целковых, что, в свою очередь, пришпорит первого и второго.
– Ах, – скажет четвертый, – раз крупа и сахар так подешевели, дай-ка я скину за свою колбасу!
И пойдет, и пойдет…
Лиха беда – начало.
И вот я стал торговать: купил лоток, на лотке разложил самым аппетитным образом папиросы, газеты, яйца, яблоки, пирожки, и на каждом предмете выставил изящные ярлычки:
«Папиросы, 6 коп. десяток».
«Яблоки, 8 коп. штука».
«Яйца, по 3 коп».
Газеты и пирожки, как это вообще принято, я объявил по пятачку.
Устроился и стал ждать покупателей.
Подошел первый:
– Почем папиросы?
– Десяток 6 копеек.
– Сколько-о-о-о?
– Шесть копеечек.
– Я вас серьезно спрашиваю! Я не намерен выслушивать ваши дурацкие шутки.
– Я и не шучу вовсе…
– Почем газеты?
– Как обыкновенно: пятачок!
– Я вас в участок отправлю!
– Помилуйте, за что же-с?
– Эй, стражник! Отведи вот этого в участок! Позволяет себе разное хамство, издевается над покупателями!!!
Нас повели.
Пристав долго тер свой покрасневший лоб.
– Почему вы его привели?
– Помилуйте, издевательство! Я его спрашиваю: «почем папиросы?», а он: «шесть копеек десяток!» Что я ему – мальчик?
– Как же это вы так, а? – огорчился пристав. – Нехорошо.
– Да я серьезно. Сколько же можно взять за десяток папирос? Не дороже шести копеек! Или за яйцо? Ну, что в нем? Вздор! Один прах и ерунда. Больше трех копеек и стоить не может. А если за яблоко восемь копеек дорого, то я могу копеечку и сбросить! В своем я праве?
– Пожалуй, – нерешительно вздохнул пристав, – освободите их. Пусть торгуют.
– Может, бумажку какую дадите, ваше благородие? Чтоб придирок не было.
– Бумажку? Можно и бумажку.
Получив бумажку, которая легализовала мои торговые операции со стороны благочиния и общественного спокойствия, я снова вернулся к лотку.
Подошел второй покупатель.
– Почем яйца?
– Три копейки штука.
– Здорово сделаны! Каменные?
– Помилуйте-с, куриные.
– Толкуй. Однако до чего дошли с этой фальсификацией. Слушайте, как вас?.. А если ребенку куплю поиграть – не разобьет?
– Разобьет.
– Что ж вы такую дрянь продаете? Папиросы почем?
– 6 копеек десяточек.
– А здорово коробка сделана: совсем, как настоящая! Пустая?
– Что вы! Внутри папиросы.
– Из чего?
– Из табаку.
– А табак из чего?
– Не из чего. Сам из себя.
– То-то и оно. Много вас тут нынче, жулья, развелось. Постой! Неужто ж яблоко 8 копеек?!!
– Ей-богу!
– Мылится?
– Ни в коем случае.
– Так что ж ты его на прилавок вывалил, голова с мозгами?!! Раньше этак мыло делали, под яблоко будто. Для смеха. А пустой ты, малый, как я погляжу. Пойдемте, Иван Федосович.
И только к вечеру подошел настоящий покупатель.
– Почем яйца?
– 3 копейки штука.
– Можно пять штук? И пару яблок дайте. И пирожок, и коробку папирос. Сколько с меня?
– Всего-с 42 копейки.
– С двухсот сдачи!
– Что вы-с! Тут всего-то товару на полсотни не будет! Нет ли помельче?
– Вот пятьдесят есть.
– Много-с! С вас всего 42 копейки.
– Ну вот – крымская четвертная, берите – мельче нет ничего!
– Как же вы так, без мелочи, ходите?
– Крымские у меня и есть мелочь!
– А вы пошарьте у себя: 2 двугривенных и еще 2 копейки.
– Таких и в заводе нет.
Вздохнул покупатель, повертел в руках отобранный им товар, положил обратно и скорбно отошел.
Кончилась моя торговля. Сижу дома, читаю старые газеты, грызу яблоки, черствые пирожки и курю папиросы, дымя как паровоз.
Наторговался...
Газета «Юг», 1920 г.
Вступление и публикация Рафаэля Александровича Соколовского.
Владимир Скосырев 
Дарья Гармоненко 