7_petit

ПО ОБЕ СТОРОНЫ СТЕНЫ

Перекличка через «железный занавес»: Письма Е.Герцык, В.Гриневич, Л.Бердяевой.
– М.: Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына, Русский путь, 2011. – 560 с.

К гениям нужно относиться с пиететом. Ведь они своим трудом и дарованиями добились почета. Но иногда, читая не в меру велеречивые восхваления, вспоминаешь слова одного из персонажей пьесы Льва Славина «Интервенция»: «Он ест, когда он голоден, и чешется, когда его зудит. И ты почему-то считаешь его высшим существом». Сказаны они, правда, по другому поводу, но это неважно. Поэтому гораздо интереснее читать отзывы о классиках (или будущих классиках) их современников, которые не только живописуют таланты своих героев, но и (слаб человек, даже если он гений!) не скрывают их недостатков или ошибок.

Переписка Лидии Бердяевой (1871–1945), супруги знаменитого философа, с Евгенией Герцык (1878–1944) и Верой Гриневич (? – после 1939) как раз дает ощущение передачи живого взгляда на героев Серебряного века и русского религиозного ренессанса. Ведь корреспондентки Бердяевой были, как говорится, в теме. Евгения, сестра известной поэтессы Аделаиды Герцык, познакомилась с Бердяевыми, Львом Шестовым, Андреем Белым еще до революции. Кстати, она и сама не была чужда литературы: переводила Ницше, написала чрезвычайно интересные мемуары. Меньше известно о Вере Гриневич (о чем и пишет составитель сборника Татьяна Жуковская): она занималась преподавательской деятельностью и входила в круг сестер Герцык, образуя с ними «тройственный союз». После переворотов 1917 года и Гражданской войны Бердяевы и Гриневич эмигрировали, а сестры Герцык остались в Советском Союзе. Отсюда и название переписки – «через «железный занавес» (европейцы бы сказали «через стену», имея в виду Берлинскую).

Впрочем, вернемся к содержанию. Вот, например, следующая характеристика Георгия Флоровского: «велеречивая и школьно-метафизическая риторика». Жестко? Да. Но отец Георгий сам «подставился», когда опубликовал в серьезнейшем журнале «Путь» статью «Метафизические предпосылки утопизма», которая содержала в числе прочего и довольно банальные (действительно, школьного уровня) рассуждения: «Есть два пути – один путь жизни, другой – путь смерти, и различие меж ними большое». Или: «Есть онтологическая разнородность типов опыта – опыт бывает разнопредметен, и потому бывают разноценные мировоззрения». Конечно, критиковать за глаза (пусть даже и по существу) не очень хорошо. Но цитируемое письмо Веры Гриневич адресовано Николаю Бердяеву и одновременно содержит не лишенные основания замечания в адрес его книги «Смысл истории».

Правда, в письмах содержится не только критика. Так, Гриневич рассказывает Герцык о своих разговорах с Шестовым. Философ, поздно открывший для себя датского мыслителя Серена Кьеркегора, увлекся им, считая автора «Дневника обольстителя» своим «двойником». Не менее интересны и письма из СССР. В них содержится (увы, как правило, печальная) информация об общих с эмигрантами друзьях и знакомых. От Евгении Герцык Бердяев мог узнать, что его коллега по знаменитому сборнику «Вехи» Михаил Гершензон в последние годы жизни бедствовал, как и Андрей Белый, а Вера Гриневич – о смерти Максимилиана Волошина.

А гениев и прочих талантов обижать все-таки не стоит. Их нужно любить. Но только, как говаривал другой достойный философ Петр Чаадаев, «с открытыми глазами».

Андрей Мартынов

ОТ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО СЕВЕРА К ОСТРОВУ РОССИЯ

Борис Межуев. Политическая критика Вадима Цымбурского.
– М.: Европа, 2012. – 200 с.

Влияние идей и концепций филолога-античника и политолога Вадима Цымбурского (1957–2009) на экспертное сообщество и в определенной мере на реальную российскую политику явно недооценено большинством современников. Поэтому выход в свет первого систематического исследования его трудов, сделанного другом и последователем ученого, московским политологом и историком философии Борисом Межуевым, стоит всемерно приветствовать.

Позиция Цымбурского была разумной и взвешенной. «Мир, основанный лишь на «суверенитете», – этот мир принципиально нестабилен. В нем не прекращаются торги между государствами и конфликты между самими принципами легитимности и баланса сил. Мироустройство же, основанное на идее авторитета, проникнуто гораздо более стабильными, своего рода «молекулярными связями». Межуев справедливо констатирует, что «в национал-демократизме Цымбурский вполне по константин-леонтьевски усматривал «орудие всемирного разрушения». Ученый явно в противовес известному труду Френсиса Фукуямы называл переживаемый период времени «восходом постимперского мира». Если основным противоречием имперского периода являлось противостояние империй (после Второй мировой войны – СССР и США), их союзников и вассалов, то переход к постимперскому миру выявлял новое ключевое противоречие: проблему внутреннего и внешнего пролетариата. Последняя была осознана и сформулирована еще Арнольдом Тойнби и Михаилом Ростовцевым в первой половине – середине минувшего века.

Логично, что Цымбурский имел и свое видение оптимального развития событий. Межуев определяет его как перспективу «включения либеральной советской империи в евро-атлантический порядок в качестве органического компонента системы так называемого Демократического Севера». Как видим, мировоззрению Цымбурского, с одной стороны, был присущ глубокий и объективный анализ действительности. Нужно обладать недюжинной политической смелостью, чтобы в 1993 году (именно в 1993-м, а не осенью 1991-го – в период эйфории и необоснованно завышенных ожиданий) заявить: «Для России сейчас очень хорошее время, дело только за политиками, которые это поймут». Межуев отметил, что некоторые идеи Цымбурского нашли свое отражение в концепции «либеральной империи», заявленной Анатолием Чубайсом и его соратниками в 2003 году. Не знаю, знакомился ли сам Чубайс со статьей Цымбурского или это сделали его спичрайтеры. Обосновывал мыслитель и геополитическое значение прагматичного альянса России, Китая и Индии задолго до реального оформления БРИКС. Он был убежден, что «главное условие безопасности России – сохранение «полутораполярного мира» Но, с другой стороны, он оставался романтиком, стремящимся обосновать и отстоять оптимальные сценарии развития для России. Особенно наглядно исторический оптимизм Цымбурского проявился в концепции, названной автором «Остров Россия».

По сути, «Остров Россия» – концепция восстановленного миропорядка, при котором Россия перестает ввязываться в ненужные ей политические конфликты на чужих территориях. Межуев верно отмечает: «Концепция подкупала в первую очередь множеством альтернативных интерпретаций – действительно, и либерал, и славянофил могли найти в этой идее что-то свое». Может быть, потому, что Вадим Цымбурский был в первую очередь ученым, а не политиком.

Андрей Ларин