Взгляд изнутри

Способность понимать великого поэта почти равна его таланту. Так считал Лонгфелло, ставя, таким образом, на одну чашу весов талант творить и талант критиковать. Однако в реальной жизни, где над разумом и талантом зачастую довлеют эмоции, единство честной и талантливой критики и, собственно, таланта можно встретить не часто. Так эмпирическим путем можно зайти в такие нигилистические дебри, где подмена понятий неконструктивна и – о ужас! – депрессивна.

Возможно ли сочетание в одной творческой единице столь непримиримых понятий и не означает ли союз «и» в данном случае (вопреки грамматике) конфликт и распрю сторон, пребывающих веками в состоянии непримиримости. Поэзия и критика – честная и талантливая, а именно таковой, по моему мнению, должна быть поэзия и критика – возможно ли такое? Или это означает – создать камень, который поднять не в силах? Обо всем этом с Евгенией ВЕЖЛЯН беседует Борис КУТЕНКОВ.

– Евгения, начну с наболевшего. Сегодняшняя литературная общественность глубоко ангажированна. Любое мнение, направленное на критику «хозяев», просто играет против тебя. Мои друзья – молодые критики, только вступающие в литературу, – ощущают это в полной мере, зрелые – уже научились действовать с учетом этих фактов. Так как же критику ориентироваться в имеющейся литературной ситуации и насколько эта ситуация должна быть им учтена?

– Я считаю, что в определенной степени эта групповая ангажированность, безусловно, имеет место быть, подчеркиваю: в определенной степени. Но она все-таки не является для человека, который умеет думать, основополагающей. Не она задает критерии оценки и набор тех объектов, которые я анализирую. То есть мне кажется, что критик может быть свободным и суждение его может быть – нельзя сказать объективным или беспристрастным, но неангажированным. Но только в том случае, если он хорошо осознает свою собственную позицию, умеет ее обосновывать, теоретически подкован, великолепно знает существующий контекст, ориентируется в нем и не позволяет себе высказываний «от репутаций» ни в одном из смыслов, которые можно придать этому выражению. То есть не позволяет себе ни «геростратовых» высказываний вроде: ах, это, значит, авторитетный автор, дам-ка я ему по морде, как делают некоторые известные нам критики с очень плохой репутацией – в силу своей глупости, а не в силу беспристрастности. И в то же время критик не позволяет себе исходить из готового и сложившегося понимания творчества данного автора, из всеобщего к нему почтения, у него должна быть своя голова на плечах – при том что он это понимание обязательно должен учитывать в своем высказывании и сориентироваться относительно него. Сориентироваться – не в плане его полного отрицания или полного приятия, а в плане того, что он, критик, думает об этом тексте. Суждение критика прежде всего должно облегчать понимание; критик должен понимать те основания, из которых исходит данный автор, и сравнить их с собственными. А уже потом – выносить суждение, если это необходимо (что нужно, подчеркиваю, не всегда).

– Все это так, но у людей очень плохо развита полемическая культура, и зачастую безобидное высказывание может навлечь на тебя гром и молнии. Как начинающий критик, не могу не признаться, что чувствую отсутствие диалога или даже полилога. У вас такого ощущения нет? Если есть, то как вести себя в этой ситуации?

– Я считаю, что здесь существует два аспекта: первый – это собственно речевое поведение критика, который может писать так, что в силу категоричности высказанных им суждений – в частности, отрицательных – он просто не оставляет людям возможности с собой полемизировать. Он не приводит тех оснований, с которыми можно вступать в диалог. Диалог возможен только там, где есть аргументация. Суждение должно быть спокойным, выверенным, только тогда оно призывает к диалогу. Второй аспект – это некоторые особенности информационного поля, которое сложилось вокруг литературы: оно замкнуто на себя и поэтому слишком возбудимо. Зачастую то или иное высказывание, имея вид или форму, которая кажется той или иной стороне инвективной, вызывает реакцию возмущения вместо взвешенного возражения. Иногда эта реакция неадекватная. Бывает и так, и так. То есть, собственно говоря, отсутствие диалога, как мне кажется, – это не сущностная характеристика современного литературного процесса, а некоторое указание на имеющую место быть – к сожалению, довольно часто – неадекватность спорящих или коммуницирующих сторон. Преодолением этой неадекватности, на мой взгляд, является вдумчивый анализ того или иного явления – пусть он не привлечет внимания к тому, кто анализирует, но зато послужит общей пользе – приумножению смысла.

– В последнее время часто приходится слышать, что институт критики сейчас нивелирован, а ниша фактически не занята. Однако критики, по моим наблюдениям, довольно много, и профессиональной – в том числе. Как вы думаете, с чем связаны подобные мнения?

– Обычно такие суждения высказывают те, кто как следует не разобрался в предмете. Когда говорят, что у нас нет современной поэзии, значит, человек как минимум не посмотрел «Журнальный Зал». Надо понимать, какую модель критики данный человек подразумевает – может «не быть» критики в каком-то определенном понимании – например, в том смысле, в каком она имела место в середине XIX века, – а другая ее модификация у нас имеется. На мой взгляд, нельзя говорить о несуществовании чего-то только по причине личной антипатии к предмету. Сошлюсь тут на суждение Ильи Кукулина – разные модусы существования критики представлены разными поколениями критиков – от, условно говоря, Аннинского и Роднянской до известного «Попугана» и критиков моего поколения, из которых много я не могу перечислить: могу назвать того же Кукулина, Данилу Давыдова, Станислава Львовского. У критиков моего поколения – два основных модуса критического высказывания: некое короткое высказывание в периодической печати о книге и собственно критика, но скорее аналитическая, приближенная к литературоведению: многие считают, что такой критики вовсе не должно быть, я этой точки зрения не разделяю. К старой модели критики возвращается некоторая часть критиков двадцатилетних. Как это оценивать? Я думаю, просто принять как факт, связанный с общей картиной литературного поля, где в 2000-е годы наблюдалось возвращение консервативных тенденций и традиционных форм.

– От вопроса «существует ли критика» к вопросу «кому это нужно»┘ У вас нет чувства, что мы занимаемся делом неблагодарным?

– Думаю, нет – так как я знаю, что мои зарубежные коллеги-слависты читают мои статьи, а также периодически сталкиваюсь со своими читателями, которые не принадлежат к литературному сообществу. Каждый текст рано или поздно находит своего читателя – другое дело, что моментально реагировать на твой текст будут те люди, которых он каким-то образом непосредственно касается. Но есть еще и реакция отсроченная.

– И поскольку, я уверен, все ваши тексты нашли своего читателя, немного о вас┘ Вопреки стереотипному мнению, что в критики идут неудавшиеся стихотворцы, вы, кроме того что профессиональный критик, еще и талантливый поэт┘

– Насчет моей талантливости – я думаю, что это преувеличение, по крайней мере как критик я себя высоко не ставлю. Мне кажется, что это просто какие-то две разные жизни.

– ┘С другой стороны, может ли человек, пусть совершенно образованный, но не сотворивший ни одного стиха, так понимать поэзию, чтобы подвергнуть ее критике?

– Думаю, что да, такие случаи есть и были. Например, Ирина Бенционовна Роднянская – может быть, я чего-то не знаю, но, кажется, она стихов не пишет, при этом она – тончайший читатель поэзии.

– И, таким образом, единство поэта и критика вы ощущаете в себе или все же борьбу противоположностей?

– На самом деле единственная проблема, которая тут возникает, – репутационная: есть целый ряд людей, которых все считают критиками, тогда как они бы хотели, чтобы в них видели в первую очередь поэтов. Мне бы тоже, может быть, хотелось, чтобы в первую очередь меня считали автором оригинальных произведений – например, поэтических. Но если этого не происходит – значит, я это заслужила. Я стараюсь писать критику так, чтобы в ней не было произведений проходных, поэтому у меня относительно немного критических текстов, что для критика, кстати, плохо – он должен быть регулярным.

– То есть не давать творцу расслабляться, регулярно держать его в тонусе┘ Однако не всем это нравится – быть в тонусе. Ведь творцы довольно болезненно относятся к критике собственных произведений. Часто ли бывало такое, что на вас обижались авторы за отрицательные рецензии? И как – по-прежнему пишете их или тратите время только на хорошие книги?

– Читаю я по возможности все подряд. Но, естественно, если книга очень плохая, то это видно по первым же страницам или даже по первым строчкам, ее можно и не читать целиком. Что касается каких-то социально значимых явлений – нравятся они мне или не нравятся, но они значимы, и я должна их понять. Насчет отрицательных рецензий – мне не приходилось их писать, так как книга, заслуживающая таковой, – довольно редкое явление: это книга, которая для всех значима и все ее прочли, но при этом она по своим художественным качествам достаточно низка. Как пример – «Цветочный крест» Елены Колядиной: книга, которая благодаря «Русскому Букеру» заняла определенное место, и только из-за этого мы можем рассматривать ее как некое явление, которое нечто знаменует собой, поэтому мы вынуждены говорить о ней, несмотря на достаточно низкое качество. Может быть, я напишу про «Цветочный крест» в связи с тем, что сейчас наступил тот момент, когда можно осмыслить путь «Букеровской премии» – так как в том случае, если она восстановит свою работу, это будет уже что-то немного другое. А в ее старом виде и качестве – «Цветочным крестом» кончается некий этап ее истории. Тогда я буду писать о недостатках этого текста, хотя лучше, чем та же Латынина, все равно не напишу. Что касается отрицательного суждения, которое не было рецензией, то оно было у меня одно и состояло из трех слов. В Интернете был большой скандал по этому поводу, но это не так интересно, чтобы об этом долго говорить.

– А кого вы считаете своими учителями в критике?

– Я думаю, что это Ирина Бенционовна Роднянская; в чем-то, как ни странно, Слава Курицын – я когда-то очень много его читала, это те тексты, которые вдохновляют написать что-то, совершенно на них не похожее. Также это Владимир Губайловский, а что касается ровесников, то я бы хотела отметить Данилу Давыдова и Илью Кукулина, чьи отточенные формулировки заставляют меня строже относиться к себе. Они всегда несколько опережают то, что я хочу сказать, и это обязывает начинать с того места, где они закончили.

– Вас слушают разбираемые вами авторы? Есть ли у вас надежда, что критика как-то может повлиять на дальнейший путь творчества?

– Я иногда выслушиваю благодарность от автора за то, что прочла его и поняла. Для меня это большая честь. Критик – это еще и идеальный читатель, если дело касается, допустим, не Колядиной или Минаева, так как их идеальный читатель – это человек, который видит системное место этих произведений, а также все их недостатки. Критика – это прежде всего диалог с автором. Если этот диалог состоялся – то автор подходит, ему, конечно, приятно, что есть такой читатель. Если же автор считает нужным не замечать того, что про него пишут, то он имеет на это право, которое надо уважать.

– В любом случае вас слышат и к вам прислушиваются. А это прямая и честная дорога к недостижимому идеалу – такой степени профессионализма, когда творец уже находится над критикой. А, кстати, возможно ли быть профессионалом в поэзии?

– Что касается поэзии, то здесь говорить о профессионализме можно скорее в аспекте социолитературном, поскольку отсутствуют сущностные характеристики текста, которые характеризуют его как профессионально поэтический. В советское время профессиональным литератором считался член Союза писателей, в наше время, я думаю, таковым может считаться литератор, который, во-первых, публикуется в изданиях легитимных для литературного сообщества – собственно, это и есть акт признания – публикация в соответствующем издании; либо автор, который принимается как «свой» и выступает на определенных литературных вечерах, фестивалях и так далее; автор, который имеет какую-то так называемую институциональную проявленность в современном литературном процессе. Если бы была немного другая ситуация, то критерием профессионализма являлась бы гонорарность автора, то есть получение им некоторого количества денег за свои труды. Для актеров, как мне кажется, этот критерий адекватен. К сожалению, сегодняшняя литература в таком положении, что если по отношению к прозаикам с натяжкой этот критерий работает – допустим, есть у тебя договор с «Эксмо», и ты этим договором живешь, – то относительно поэзии мы должны выстраивать другие системы критериев.

– А в критике? Возможно ли быть профессионалом в критике?

– В критике – необходимо.