Реальный фантом

Николай Богомолов. Вокруг «Серебряного века»: Статьи и материалы.
– М.: Новое литературное обозрение, 2010. – 720 с.

Знаменитый мыслитель Григорий Сковорода оставил после себя эпитафию: «Мир ловил меня, но не поймал». Наверное, так и должно происходить с любой значительной личностью или явлением. Ощущение какой-то неуловимости, непознанности. Например, Серебряный век. Историк литературы Николай Богомолов (Москва) пишет о проблемах самого названия этого феномена, его временных границах.

Ведь эпоха рубежа XIX–XX веков не ограничивалась лишь модернизмом в широком значении слова (синонимом которого, как правило, и выступает Серебряный век) – это время Льва Толстого и Антона Чехова, Владимира Короленко и Викентия Вересаева. Да и многие другие писатели не могут быть атрибутированы в рамках какой-то одной школы: Иван Бунин, Максим Горький, Иван Шмелев...

Не меньше возникает вопросов и с датами. Начало Серебряного века относят к 1892 или 1894 году – времени знаменитой лекции-манифеста Дмитрия Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» и первых двух выпусков «Русских символистов» Валерия Брюсова. Такое определение, по мнению Богомолова, не совсем верно: уж слишком семантически текст Мережковского укоренен в предшествующей культуре, а стихи символистов не обладают ясным пониманием того, что же такое символизм. Не зря позднее Брюсов признавал правоту едкой критики в свой адрес со стороны поэта и философа Владимира Соловьева. А когда завершился Серебряный век? В 1917-м? Но гибельность переворота осознали лишь Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский. Позднее? И где поставить дату, фиксирующую, что атмосфера сменилась простой механической инерцией?

Исследователь обстоятельно реконструирует неизвестные факты биографии и малоизученные аспекты творчества декадентов. Он пишет о студенческих годах Валерия Брюсова, истории создания им программных «Ключей тайн». Разбирает участие в жизни знаменитой «Башни» Вячеслава Иванова Федора Сологуба, с которым у Вячеслава Великолепного были довольно непростые отношения. Кстати, именно у Федора Кузьмича Иванов и его супруга Лидия Зиновьева-Аннибал познакомились с Александром Блоком. Касаясь Сологуба, ученый обращает внимание на неожиданную параллель с Достоевским. Точнее, на схожесть описания садовых ножей, которыми сходящий с ума главный герой «Мелкого беса» Передонов зарезал Володина, а Рогожин – Настасью Филипповну.

Сложно поймать фантом... Леонид Соломаткин. Ловля рыбы острогой ночью. 1867. Государственный Русский музей

Есть в сборнике и архивные публикации. Интересны, хотя и крайне субъективны, конспекты бесед поэта и слависта Юрия Иваска с Георгием Адамовичем, Ириной Одоевцевой и другими литераторами, поделившимися воспоминаниями о Серебряном веке. Например, парадоксальное сравнение стихов Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака, предложенное Адамовичем. У Мандельштама в стихах «виолончельно-бархатный звук», как до этого было у Тютчева, а у Пастернака «звук деревянный». А впрочем, не был ли и сам Серебряный век парадоксом?

Пишет Богомолов и о том плодотворном влиянии, которое оказал Серебряный век на последующую культуру. И не только творчеством ведущих поэтов и писателей, намного переживших эпоху (Борис Пастернак умер в 1960-м, Сергей Маковский – в 1962-м, Георгий Адамович – в 1972-м), но и зачастую неуловимым (как и его содержание или временные границы) воздействием. Так, в «Прощании с гитарой» Александра Галича присутствуют замаскированные аллюзии из того же Пастернака, а точнее, его стихотворения «Красавица моя, вся стать┘». Последнее неудивительно, если учитывать желание Галича продолжить традиции отечественного модернизма. А что автор прикрывает пастернаковские слова подзаголовком «Подражание Аполлону Григорьеву» и перифразой из его «Цыганской венгерки», так это вполне в духе самого Серебряного века, с его мистификациями и интеллектуальными играми. Не зря он был остроумно назван другим историком литературы Омри Роненом «умыслом и вымыслом». Сложно поймать фантом. Хотя его иллюзорность порой оказывается вещественнее реальности.