Петит

Бояна Сабо-Трифкович. Трагедия «Прометей» Вячеслава Иванова.
– Белград: Издательство филологического факультета в Белграде, 2010. – 172 с.

Античность Серебряного Века

И для специалистов, и для простых читателей наследие известного поэта-символиста, философа, драматурга, переводчика, литературного критика, доктора филологических наук, одного из «идеологов» Серебряного века Вячеслава Ивановича Иванова (1866–1949) ассоциируется в первую очередь с поэзией и философией. Книга лирики «Кормчие звезды» и сборник критических статей «Борозды и межи» прочно закрепили за «Вячеславом Великолепным» репутацию изысканного стихотворца и незаурядного мыслителя.

Не то чтобы драматургия автора «Прозрачности» совсем не изучалась исследователями. Трагедии «Прометей», например, посвящено 24 работы.

Не так много, если учесть, что текст опубликован еще в 1919 году (замысел написания относится к 1900–1903 годам, а сама рукопись завершена в конце 1914 года). Но в то же время и не так уж мало. А ведь пьеса если и не программная, то значительная в творчестве Иванова. Поэт мыслил возрождение драматургии Серебряного века через возвращение к высоким античным образцам, в том числе и театра.

Книга современного сербского литературоведа Бояны Сабо-Трифкович – 25-я работа о пьесе Вячеслава Иванова. Она реконструирует историю создания «Прометея». Автором анализируются такие философские аспекты трагедии, как богоборчество, судьба, мифологема огня... Последняя, по справедливому замечанию исследователя, является ключевой в книге, определяя сюжет трагедии.

Ученый размышляет и над структурой повествования, над языком, символикой чисел. Интересно, например, что семерка, помимо привычного значения полноты, «взаимосвязанная с силой ненависти, является ключевым числом трагедии».

Сабо-Трифкович уделяет особое внимание интертекстуальным связям пьесы Иванова. В числе последних она вычленяет собственно античные источники (например, «Труды и дни» и «Теогонию» Гесиода) и драматургию XIX века («Освобожденный Прометей» Перси Биши Шелли, «Каин» Джорджа Гордона Байрона).

К сожалению, за пределами внимания Сабо-Трифкович остались интертекстуальные связи трагедии с прозой Федора Достоевского или с философскими штудиями Владимира Соловьева. А ведь богоборчество Ивана Карамазова больше повлияло на соответствующие аспекты ивановской трагедии, чем, положим, тот же Байрон. Да и идеи всеединства Соловьева в картине мира Иванова (а значит, и пьесе) важнее, чем Гесиод.

Такая вот получилась античность Серебряного века. Хотя вряд ли возможно новое появление древнего театра с его открытыми мраморными площадками и мощными хорами, резонирующими по ходу действия спектакля, как мечтал Вячеслав Иванов.

Скорее, переход на следующий уровень. Level complete.