Отходы производства, стружка слов

«Когда мы с детьми, – вспоминал автор одной из книг этой полосы, Юрий Левинг, – недавно отправились в Clay Cafе – заведение, где <┘> выдают необходимый инструментарий от глазури до кисточек, чтобы расписывать обжигаемые затем в специальной печи глиняные предметы, – я украсил свою кружку двумя водолазами и расписал бока цитатами из Берендгофа, Лихарева, Хлебникова, Пастернака, Вяч. Иванова, Поплавского и Гумилева – про осьминогов, тритонов, медные циклоповы головы, русалок и прочие чудеса┘ Отходы производства, стружка слов».

В книге об устройстве культуры речь об этих стружках зашла не случайно.

Одно из самых притягательных для гуманитарной мысли последних лет (даже, может быть, пары десятилетий) направлений внимания – интерес к незначительному. Побочному, незамечаемому, валяющемуся под ногами. Вторичному. Созданному для пренебрежения. Эдаким обрезкам исторического процесса. И культурного тоже.

История новейшего понимания человека – начиная по крайней мере от Карло Гинзбурга с его «уликовой парадигмой» – это история понимания того, как важно незаметное. Притом особенно – когда его и не замечают. Во всяком случае, именно тогда оно наиболее влиятельно. Когда против него защиты не выстроены.

Да надо ли выстраивать?

«Главное» питается «второстепенным», запускает в него свои корни. Добывает из него свой материал.

Итак, ученые, спохватившись, что столько лет пренебрегали этим сором бытия, начали вырабатывать теоретические инструменты для его уловления.

В этом смысле показательно, что для обсуждения таких, казалось бы, презренных вещей, как масскульт и масслит, собрались в Петербурге на конференцию (кстати – первую в России) серьезные ученые. Да еще из разных стран. То есть это значит, что проблема – транскультурная. Может быть, и общечеловеческая даже.

И не менее важно, что примерно тогда же на другом конце Земли, в Канаде, еще один поэт и филолог взялся за выработку понимания живущего в культуре человека не через господствующие идеи, а через плоть культурной повседневности. Через эволюцию книжных иллюстраций и цветные карандаши собственного детства.

Понять, что второстепенные культурные продукты тоже интересны – не значит поднять их на один уровень с Большим и Главным. Это даже не значит, что границы между «массовым» и «элитарным» якобы упразднены. Ведь и сама экспансия массового в нынешней культуре (а то, что она происходит – отрицать невозможно) – свидетельство того, что эта граница остра как никогда.

Это значит всего лишь, что у них есть смысловой потенциал. Что без них не будет сложного, динамически организованного культурного целого. И что для проживания человеком своего места в этом культурном целом ничуть не менее, чем написанная им книга, может быть важна, скажем, шутя расписанная им кружка с водолазами. Узел, стягивающий воедино культурные нити – большие и малые, толстые и тонкие.

Отходы производства. Стружка слов.