Елена Борода
Сергей Бирюков. Poesis Поэзис Poesis: Стихи, композиции, визуалы, серийная техника. – М.: Центр современной литературы, 2009. – 188 с. (Русский Гулливер)
Авторскому слову, высказанному в книге Сергея Бирюкова «Poesis Поэзис Poesis», можно было бы приписать определенную долю декларативности, не будь столь чуждой всякого рода патетике сама идея книги.
Сергей Бирюков говорит о способе поэтического бытия, о взаимодействии автора и его слова. И здесь принципиально важны два момента. Во-первых, «Poesis» – это свободный диалог, даже полилог, в котором задействованы поэты разных эпох. И не только поэты, но и языки, страны, культуры. В разговор вступают слова и образы, слова и их собственные отражения. Автор берется за одну из многих партий, сознательно полагаясь на самоорганизацию предложенного им поэтического языка. Полагая Слово основой мироздания, поэт заявляет о его непознаваемости. Это второй важный момент. И в этом смысле упомянутый хор голосов можно слушать как монолог, как высказывание собственно Слова – через посредников. Как в известной притче про слона и мудрецов, собеседники по-разному говорят об одном и том же, блистая на разных гранях одного и того же предмета/явления, не постигая его вполне. Не оттого ли так часто возникает мотив самосожжения, самоуничтожения?
Ту же природу, идущую от преодоления творческого бессилия, по-видимому, имеют все эти труднопроизносимые и подчас труднопонимаемые КСТРМ, О-О-А, стрым, СТ, РМ (стихотворение «Кострома»), обнажающие скелет слова, выхватывающие отдельные его фрагменты. Поэт пишет, высвечивая картину по частям. Но в подобном взгляде нет ничего от препарирования объекта. Всякое представление об окостенении языка Бирюкову чуждо. Слово у него живет и дышит. Оно заимствовано у вечности. Проецируясь во времени, оно называет вещи своими именами, но влечет за собой целый ряд наслоений: семантических, этимологических, ассоциативных.
 Поэта осеняет из бури. Уильям Блейк. Job Confessing his Presumption to God who Answers from the Whirlwind. 1803–1805. Национальная галерея. Шотландия, Эдинбург |
Эти связи, может быть, легче обнаружить, если отказаться от имени как идентифицирующего понятия и принять его изначальную, творческую, если угодно, сакральную сущность. Совсем не случайно в книге обращение к детскому сознанию, когда процесс овладения речью еще далек от прагматизма, когда человек пробует слово «на вкус» и с беспечностью небожителя создает собственный язык и собственный мир: «если начать с того момента/ когда ты складываешь слова /слоги один к другому/ прикладываешь и они/ слагаются┘»
Вполне по-детски выглядят усеченные слова (движ/ движ/ тролл), обрубленные на вдохе (выстр быстр). Смысл не в том, как мы связываем слова между собой, а в том, как они могут и хотят звучать.
Бирюков создает билингвические тексты, но столкновение языков ценно для него нахождением неожиданной рифмы или созвучия, взаимопроникновением, взаимообогащением, но ни в коем случае не унификацией речевого пространства. И в этом автор близок Хлебникову, главному адресату своего послания. Тот также обращался к языку зверей и птиц, к детскому лепету, по-шамански растворялся в звуках природы. Если универсальное слово для него и находилось в ведении человеческой речи, то оно жило скорее в недрах пра-языка, нежели могло быть создано искусственно, как один из новоязов, этих мертворожденных ублюдков космополитизма. «Poesis» – это попытка создать своеобразную антологию поэзии. Безусловно, книга многое обобщает. И для самого автора, и в поэзии вообще. В символическом раскладе «Кода Велимира» имя Бирюкова завершает список. Он оставил за собой место в истории и собственную реплику в упомянутом диалоге. Но будущее только наступает, и рукопись «неоконч»┘
