Первый в году

Литературная учеба, № 1, 2009.

Как ни урочна тоска гуманитариев по вечно погибающей культуре, в прошлый раз нас тоже убеждали, что каждый советский ребенок получает сбалансированный духовно-умственный корм, а что вышло? Атмосфера свободного рынка заботливо прорастила тот же самый тошнотный бурьян, который рубили деревянными саблями все подростковые гуманисты им. Гумилева-старшего.

Первый в 2009 году номер «Литературной учебы» соприроден традиции уже тем, что продолжает настойчиво спрашивать, отчего русский народ читает всякую дрянь, когда же именно у Хомо Постсоветикуса испортился вкус к чтению и в чем, наконец, причина отрыва традиционно понимаемой литературы от того, что сейчас мрачно проглядывается едущими в электричках. Такой вопрос, конечно, нельзя задавать с промозглой палубы Второго и Уже Метафизического Философского Парохода, на котором за пределы российской истории под издевательское улюлюканье коммерческой черни высылаются последние мыслящие индивиды. Нельзя читать с палубы и лекции о непреходящем значении убывающих вон, но первый номер «Литературной учебы» («ЛУ») это делает – благо, что ходящим по пристани плевать. Им бы что-нибудь попроще: они ведь не ощущают спасительность идеи меньшинства, им не хочется быть в собственной стране истребляемыми евреями, неграми, жителями какого-нибудь экзотического китайского или латинского квартала. Им бы покоя, а интеллигенция тщетно пытается обращать их в свою невротическую веру.

Чтобы сделаться интеллигентом-послушником, следует пройти инициацию интеллектуальным пространством толстых журналов – с колоколен их жреческого языка ультраконсервативная проблематика переводов Шекспира (см. статью Владимира Козаровецкого) совершенно не то, чем кажется: разговор, в сущности, идет о понимании не герменевтическом, а общебытийном, о вдумывании, вчувствовании, эрудиции и грамотности. «Ультраконсервативная» часть номера практически безупречна – Лев Скворцов о Крылове, Татьяна Давыдова о Замятине, Светлана Кочерина, Игорь Болычев и Сергей Федякин о Георгии Иванове – уместные, мудрые строки матерых литературоведов разворачивают вовсе не к прошлому, а к самому что ни на есть настоящему.

Жанр нон-фикшн монохромен и геометрически правилен. Фото Левона Осепяна

Зато самой прямой речью обращаются к инициируемому авторы рубрики «Литература и современность»: Максиму Лаврентьеву обоснованно кажется, что лидирующий ныне субстрат русской словесности означает вырождение не столько смысловое, как показалось бы филологу-традиционалисту, сколько нравственное, самоубийственно рвущее с гуманистической традицией. Поистине есть гуманизм, а есть его суррогат – самодовольный и слепой гуманизм абстрактный, бюргерский, за который ничем не платишь, даром чувствуя себя моральнее, чем есть.

Алене Бондаревой мнится, что в России нет подросткового романа, и она права: кроме реинкарнации кладоискательского пионерства, пропитанного шпиономанией, данный «сегмент» у нас забит переводной жутью, социализирующей нашего «тинейджера» как потенциального питомца хосписа или наркоклиники.

Евгений Ламихов пытается проследить истоки упадка русской поэзии через генезис отношений народа и его стихотворцев. Вывод: никакая жизнь – никакая и поэзия. Уморителен и грозен очерк секретаря приемной комиссии Литературного института Оксаны Лисковой о результатах 2008 года: брать «с восторгом» некого, остается рыскать в поисках завалящего зернышка здравости в надежде переучить его когда-нибудь понимать хотя бы самое себя. Великолепная защитительная речь Михаила Бойко в отношении Алины Витухновской – жаль! – не изобилует цитатами из ее оригинального творчества. Есть подозрение, что их присутствие изрядно осложнило бы положение защиты. Как всегда, хороша рубрика «Культура речи»: филология в который раз демонстрирует близость повседневной речевой практике.

Поразителен нежданной приязнью к трижды проклятому жанру советской песни анализ Арсения Замостьянова: их сусальность и приторность залечивали раны войны, и низка участь того, кто высокомерно морщится, заслышав их в эфире: он никогда не поймет важнейшей ипостаси искусства – нужности своему народу, в редкие счастливые периоды своего бытия сравнивающейся с нужностью хлеба, воды, солнца и воздуха. «Звучабельна» и статья Евгения Степанова о месте палиндрома в русской словесности: он, по заверению Степанова, отнюдь не «кубикрубишная» потешка формально-визуальных словотворцев, но средство показа симметрио-семантических горизонтов, истинное значение которого, возможно, еще прозвучит в будущем. Памятно исследование Натальей Рожковой военной мемуаристики со всеми казусами, присущими естественной истории.

Буквально за ним – «Книгоноша», раздел микрорецензий, где емкость фразы порой глядится главным достоинством, но неоспоримо выступает тезис о том, что именно в черновой, постраничной работе с новинками книгоиздания сказывается истинная любовь к чтению.

В сухом остатке – пополнение академического отряда периодики еще одним резвым собратом.

Здравствуйте, «Вопросы литературы»! Откроем дискуссию? О чем?