Вещи лечь Челищев

Вот таким видел мир предшественник Сальвадора Дали...
Павел Челищев. "Феномена". 1938. ГТГ

Двадцатое столетие в России – век вынужденных семейных тайн. Когда в 1974 году я получил в наследство картины своего двоюродного деда Павла Челищева (1898–1957), на меня обрушилась лавина неприятностей в Литературном институте, где я в то время преподавал. Мало того что Павлик (так его называли у нас в семье) был потомком Калиты и Дмитрия Донского, он к тому же еще и основоположник мистического сюрреализма за девять лет до Сальвадора Дали. Да еще и друг Джойса, запрещенного в то время по всем статьям, художник труппы Дягилева – презренного эмигранта. Не знаю, докопалась ли Лубянка, что Павел Челищев был картографом в добровольческой армии Деникина и вычерчивал Сивашские укрепления на Крымском перешейке. Нет, не удалось мне сохранить семейную тайну. С тех пор в Литинституте для меня начался обратный отсчет, пока дружно не навалились и не вытолкали меня на улицу с запретом преподавать и с драгоценным наследством. Жить стало не на что, и пришлось мне продать картины гениального Павлика коллекционеру из Ленинграда Шустеру за сказочную по тем временам сумму 6000 рублей, которая в годы инфляции и разрухи истаяла настолько, что я лишь успел издать в 1990 году в «Худлите» свой сборник «Компьютер любви». Так Павел Челищев помог мне выпустить первый сборник в 48 лет. А там почти каждый третий стих под влиянием его картин или ему посвященный. Вот, например, это стихотворение 1976 года.

Странник
Опираясь на посох воздушный
Странник движется
горизонтальный
Опираясь на посох
горизонтальный
Вертикальный странник
идет
Так два посоха крест
образуют идущий
Наполняя пространство
В котором Христос
полновесен
Виснет кровь становясь
вертикальной
Из разорванной птицы
пространство ее выпадает
Из распахнутого чрева
Вылетает лоно
И чрево становится птицей
Над чревом парящей
Крест висит на своей пуповине
Мария и рама
В том окне только странник
Теряющий в посохе посох

Мне говорили в то время, что это-де влияние Дали, а я помалкивал. Никакой не Дали, а мой двоюродный, а правильнее сказать – родной дедушка Павлик. Мне исполнилось ровно 14 лет, когда я получил из Италии конверт с иностранными марками, а в нем письмо от Павлика. Кто мог подумать, что ему оставалось жить всего один год. Он умер внезапно, можно сказать, и в зените славы и в зените забвения, в 1957-м, дожив лишь до 58. Его картина «Каш-каш» («Игра в прятки») собирала в 1942 году толпы зрителей в Музее современного искусства (МОМА). Рядом висела «Герника» Пикассо. Но по всем опросам музея публика отдавала предпочтение «Пряткам». Кроме письма в конверте была коричневая репродукция картины, которая вначале меня слегка даже напугала. Особенно неприятно было, что младенец в центре, не то висящий внутри материнской утробы, не то летящий головой вперед навстречу зрителю, – это я. По крайней мере в письмах к своей сестре, моей тетушке Марии Челищевой, только что вернувшейся из девятилетней отсидки в сталинском концлагере, Павлик пишет, что так он мистически почувствовал, что его ветвь рода Челищевых продолжается. Я родился как раз в год завершения картины в 1942-м. Родовое имение в Калужской губернии, Дубровку, Павлик покинул не по своей воле, а по личному распоряжению Ленина – выселить всех в 24 часа. Это был ответ вождя на письмо крестьян, просивших оставить моего прадеда в должности лесничего. Скорей всего именно поэтому дело оперативной проверки по статье «антисоветская пропаганда», заведенное на меня искусствоведами с Лубянки, называлось «Лесник». А в запасниках Третьяковки все еще томилась картина Павлика «Феномена», привезенная в Москву по завещанию Челищева его другом Баланчиным. Ныне она экспонируется в 20-м зале на Крымском Валу. Об этой картине у меня другое стихотворение.

Дирижер бабочки
Дирижер бабочки тянет
в высь нити
Он то отражается то сияет
Бабочка зеркальна
и он зеркален
Кто кого поймает никто
не знает
Будущее будет посередине
В бабочке сияющей
среброликой
В падающем дальше
чем можно падать
В ищущем полета в середине
птицы

Космический модуль, связующий космос и человека в единое целое? Павел Челищев. "Апофеоз". 1954. Частное собрание, Москва

На гербе Челищевых изображено копье родоначальника Ричарда Львиное Сердце, поражающее полумесяц, – воспоминание о Крестовых походах. Есть императорская корона в окружении французских королевских лилий – память о посольстве Челищевых в Византию и приезде в Москву Софьи Палеолог, породнившей князей Московских с королевскими дворами Европы. Здесь же фанфары, возвещающие победу на Куликовом поле, где погиб в доспехах Дмитрия Донского его двоюродный брат Михаил Бренко – первый Челищев. На этом гербе явно не хватает сегодня палитры Павла Челищева.

Прошлым летом в Нью-Йорке я участвовал в съемках фильма о Павлике вместе с моим другом, соавтором по сценарию и продюсером Ниной Зарецкой. Побывали в трех галереях, где хранятся и экспонируются картины Челищева, но так и не добрались до Музея современного искусства МОМА, где в запасниках томится легендарная «Каш-Каш». Ирония истории. Раньше в запасниках Третьяковки томилась «Феномена». Ох уж эта политика, чего только не вытворяет она с художниками. А картины, которые много лет украшали мою однокомнатную квартиру в девятиэтажке на ул. Артековской, теперь экспонируются в галерее «Наши художники» в Борках на Рублевке, где и состоялась первая выставка Павла Челищева в России зимой 2007 года. Первая и пока последняя.

21 сентября к дню рождения Павла Челищева, совпадающего с днем Куликовской битвы, состоялась в Центре Русское Зарубежье демонстрация нашего фильма «Нечетнокрылый ангел» – так назвал я Павлика за эскизы к балетам Стравинского с изображением трехкрылых Ангелов.

– Ну где вы видели Ангелов с тремя крыльями, да еще растущими из груди? – спросили тогда у Павлика.

– А вы часто видите Ангелов? – парировал он.

Эти крылья – справа – слева –
Спереди – сзади –
Это только одно крыло
Преломленное во всех
пространствах
Где нечетнокрылые
Улетают крыльями
внутрь
Не покидай меня
Мой ангел нечетнокрылый
Чтобы летел я на крыльях
высоких врат
Чтобы они открывались
Как складываются крылья.

Всю жизнь Павел Челищев искал космический модуль, связующий космос и человека в единое целое. Свое открытие он обозначил словами – ангелическая, или внутренняя, перспектива. В поэзии я назвал это словом «метаметафора». Словесный эквивалент такого видения мира, когда нутро становится космосом, а космос – нутром, можно обозначить несколькими строками:

Небо это высота взгляда
Взгляд это глубина неба
Человек это изнанка неба
Неба это изнанка человека
Расстояние между людьми
заполняют звезды
Расстояние между звездами
заполняют люди

Все это очевидно в его картинах последнего периода, которые Челищев называл новыми иконами, или ангельскими портретами. На мой взгляд, они опережают не только XX век, но и современную живопись, уткнувшуюся в концепт и в соц-арт. Еще в 1929 году он воскликнул: «Я открыл дверь, но никто в нее не вошел!» – «Придет время, все увидят и все войдут», – сказала Гертруда Стайн.

Недавно я понял, что ангелическая перспектива Челищева, возвращающая перспективу вовнутрь, есть не что иное, как палиндром перспективы Леонардо, устремленной вдаль. И тотчас возник памятник-палиндром:

ПАВЕЛ – ЛЕВ ПА
ВЕЩИ ЛЕЧЬ ЧЕЛИЩЕВ