Страшный суд

Страшный Судья
Эрато – Муза лирической поэзии
Клио – Муза истории
Истец
Шортлистер – адвокат Истца
Нож – свидетель Истца
Ответчик
Читатель – свидетель Ответчика
Стихолюб – адвокат Ответчика
Пупкин – человек из зала

Страшный Судья: Встать, Страшный суд идет! Тема сегодняшнего суждения – русская поэзия. Жюри присяжных – девять Муз, из которых только одна – лицо заинтересованное.

Эрато: Зато самое объективное: я знаю всех.

Пупкин: Извиняюсь, я не в теме, а что случилось?

Эрато: Случилось страшное. Поэзию собираются убрать под кат.

Пупкин: Что?

Эрато: Обрезать до шорт-листа.

Судья (стучит молоточком): Молчать! Слово предоставляется Истцу.

Истец: Я – рекламный агент российской истории. Мы не можем оказывать техническую поддержку триллионам стихов. Их уже больше, чем все население Земли. На поэтической страничке нашего сайта мы можем вывесить только десять поэтов.

Судья: Ваша позиция понятна. Вызывается Ответчик для дачи показаний.

(Ответчик выходит к кафедре.)

Клянетесь ли вы┘

Ответчик: Клянусь.

Страшный Судья: Я не договорил.

Ответчик: А я знаю текст, только на чем клясться (озирается)┘ Книга нужна.

Страшный Судья: Порядки здесь устанавливаю я. Когда слушается дело о книгах, на них клясться нельзя.

Ответчик: Ну тогда клянусь мамой.

Пупкин: А для тех, кто не в теме, в чем обвиняют-то?

Ответчик: Я – слишком толстый, потому что объелся стихами, и меня привели сюда, чтобы приговорить к пожизненному похуданию.

Страшный Судья: Адвокат истца, приступайте к допросу ответчика.

Шортлистер: У меня простое имя – Шортлистер (кланяется). Обсуждаемый, вы уже признали факт бесконтрольного употребления в духовную пищу стихов.

Ответчик: Нет, я строго контролирую качество.

Шортлистер: Но не количество. Меня совершенно не интересует качество, меня интересует количество.

Ответчик: Я согласен признать вину частично при условии, что мне оставят хотя бы сто поэтов.

Страшный Судья: Господин Шортлистер, приступайте к допросу свидетеля со стороны ответчика. Самому ему сказать, как мы видим, нечего.

Ответчик: Да я┘

Страшный Судья: Молчать.

Шортлистер: Вызывается свидетель Читатель.

Читатель: Клянусь.

Шортлистер: В чем вы клянетесь?

Читатель (потупив взор): Говорить правду. Хотя она может все погубить.

Шортлистер: Что было самым тяжелым из того, что вы читали?

Читатель: Антология «Строфы века».

Шортлистер: Вы признаете, что этим кирпичом можно убить даже такого крепкого человека, как, например, господин Пупкин?

Пупкин: Вот только кирпичом не надо. Да, я прогуливал школу, выучил наизусть всего одну строчку, но зачем же кирпичом?

Шортлистер: Скажите суду, что это за строчка, уж ее автор наверняка останется в нашем шорт-листе.

Пупкин: Шумел камыш, деревья гнулись.

Читатель (вскакивает): Это не суд, а насмешка!

Шортлистер: Свидетель, сядьте. Мы подумаем насчет строки, на то и суд, вердикт выносят присяжные. Но народ, сами видите, не на вашей стороне.

Эрато (обращаясь к Клио): А сколько надо оставить в шорт-листе?

Клио: Десять.

Эрато: И всё?

Клио: И всё.

Эрато: Но это невозможно.

Клио: Нам заплачено за десять. Ты можешь и объективно, за бесплатно-то. Но нас восемь, а ты одна.

Эрато: Ты тоже одна.

Клио: Нет, здесь я представляю всех Муз. Так что нас восемь.

Эрато: Какой тогда смысл в суде?

Клио: Демократия. Чтоб Запад не возникал.

Эрато: А каких поэтов оставить, тоже проплачено?

Клио: Нет, истории все равно, каких.

Страшный Судья: Присяжные! Разговорчики в строю! Свидетель, место. Вызывается Истец.

Пупкин: А почему сначала Ответчик, а потом Истец?

Страшный Судья: Таков протокол Страшного суда.

Истец (выходит к кафедре, вскидывает руку): Зиг хайль!

Страшный Судья: Соблюдайте порядок.

Истец: Простите, забылся. (Снова вскидывает руку.) Всегда готов!

Страшный Судья: Адвокат Ответчика, приступайте к допросу.

Стихолюб: Я – Стихолюб (кланяется). Господин Истец, вы настаиваете на том, чтоб оставить в русской поэзии десять поэтов. А вы можете назвать нам их имена?

Истец: Имена меня не интересуют, лишь бы было десять.

Стихолюб: Значит, вы признаете, что не представляете себе конкретной процедуры отбора.

Истец: А вот и представляю. Тредиаковский, Державин – на фиг.

Стихолюб: Как это на фиг? Да Тредиаковский пол-русского языка изобрел.

Истец: Мы же поэтов судим, а не изобретателей.

Стихолюб: Переформулирую вопрос. Собираетесь ли вы отправить на фиг весь XVIII век, включая даже Фонвизина?

Истец: Все, что до Пушкина, – на фиг.

Стихолюб: Вы – Недоросль.

Истец: История пошла по пути минимализма, так что Недоросль и есть герой нашего времени.

Стихолюб: Значит, Лермонтова вы оставляете?

Истец: На фиг. Видите, какой я стройный? Не вздумайте меня перекармливать.

Стихолюб: То есть вы хотите оставить одного Пушкина?

Истец: Сказали, что это наше всё, значит – всё.

Стихолюб: А Тютчев?

Истец: Сами решайте. Или «Умом Россию не понять...», или «Да, скифы мы, да, азиаты мы...»

Пупкин: Мне больше нравится первое. Ум есть не у всех, и если можно понимать не умом – это, товарищи, торжество справедливости.

Ответчик (с места): Где же справедливость? Без Блока нет русской поэзии! Сволочи.

Страшный Судья: Занесите в протокол. Оскорбление суда.

Клио: Музам больше нравится Блок. «Под насыпью, во рву некошеном, лежит и смотрит как живая». Как я прямо.

Эрато: Блок не обсуждается. «Ночь, улица, фонарь, аптека┘» Но как же без Тютчева?

Страшный Судья: Присяжные, заткнитесь! Господин Стихолюб, у вас еще есть вопросы к Истцу?

Стихолюб: Да, у меня еще очень много вопросов.

Страшный Судья: Регламент. У вас есть три минуты.

Стихолюб (истцу): Ну ты, урод!..

Пупкин: Оскорбление Истца!

Страшный Судья: Адвокат хотел сказать – «моральный урод», а это не оскорбление.

Стихолюб: Колись, моральный урод: кого ты еще собрался выбросить?

Истец: Я доказал, что владею процедурой выбрасывания, а за персоналии я не в ответе.

Страшный Судья: Итак, ставлю вопрос на голосование: Пушкин или Лермонтов? Тютчев или Блок?

Ответчик (с места): А XVIII век?

Страшный Судья: За XVIII век держаться бессмысленно. Это корни, они глубоко зарыты, держаться же следует за ствол.

Ответчик (с места): А за ветки?

Эрато: И ветки, и каждый листочек!

Судья: Несанкционированное выступление не засчитывается. Адвокат, переходите к допросу свидетеля со стороны Истца. Это у нас господин Нож.

Нож (выходит, берет под козырек): Служу русской истории!

Стихолюб: Господин Нож, вам знаком этот документ?

Нож (краснеет): А что?

Стихолюб: Вы можете сказать суду, что здесь написано?

Нож: Ну это список из десяти поэтов.

Стихолюб: И его составили вы, не правда ли?

Нож: Так рейтинги составляют все кому не лень, их тысячи, десятки тысяч!

Стихолюб: Но именно ваш список лежит в сумочке у Клио.

Страшный Судья: Не у Клио и не в сумочке, а у восьми муз в портфельчиках.

Стихолюб: Мы все понимаем, что живем в условном мире, но не до такой же степени!

Читатель (с места): Присяжных всего две!

Страшный Судья: Вы еще скажите, что король голый!

Читатель (вскакивает): А что, теперь надо говорить плохо одетый? Плохо видящий, плохо слышащий┘

Страшный Судья: Удалите Читателя из зала.

Читатель (кричит): А кто же будет читать, если меня удалят?

Страшный Судья: У нас – поголовная грамотность. И кому читать – всегда найдется.

(Читателя выводят из зала.)

Господин, как вас там?

Пупкин: Пупкин.

Страшный Судья: Вы будете исполнять роль свидетеля Ответчика.

Стихолюб: Протестую, ваша честь.

Страшный Судья: Протест отклонен.

Ответчик: Я не хочу такого свидетеля! Это не мой свидетель, это хрен с горы!

Страшный Судья: Где вы видели в России горы, Ответчик! Разве что на Кавказе.

Шортлистер: Я думаю, с Ответчиком все ясно – откуда у него ноги растут.

Ответчик: У меня ничего ниоткуда не растет, вернее, у меня все отовсюду растет, и выбирать между Ахматовой и Цветаевой я не буду, предупреждаю!

Страшный Судья: Закрой варежку! Не будешь выбирать – за тебя выберут другие. (Обращаясь к Клио.) Ну что, Цветаева или Ахматова?

Клио: Мне, честно говоря, женщины – по барабану. Лучше мужчин побольше оставить.

Шортлистер: Бабы с возу – кобыле легче.

Истец: По мне, пусть хоть одни бабы будут. Лишь бы десять.

Страшный Судья: Интересное предложение. Кто за то, чтоб оставить одних баб?

Стихолюб: Ваша честь, гендерное мышление кажется мне в данном случае неуместным.

Пупкин: Ну ты даешь шороху, адвокат! Тебе бабы, что ль, не нравятся, я не понял?

Клио: Если он будет настаивать, чтоб в списке был Михаил Кузмин, – все и прояснится.

Стихолюб: Я настаиваю на полном корпусе поэтов┘

Страшный Судья: Отвечайте на вопрос определенно: да или нет?

Стихолюб: Я не свидетель и не подозреваемый и не обязан отвечать определенно.

Пупкин: Устал я от вас. Давайте по-быстрому ваш шорт-лист, и я, как читатель, подпишу.

Страшный Судья: Господин Пупкин, вы не поняли роль читателя. Подписывают только присяжные и Страшный Судья.

Пупкин: Кстати, а где же прокурор? В суде всегда есть прокурор.

Страшный Судья: Я по совместительству и прокурор. Зачем платить чужому дяде?

Пупкин: Понял. И еще – разъясните мне как свидетелю: почему адвокаты не защищают, а обвиняют?

Страшный Судья: Такие уж у нас адвокаты.

Стихолюб: Ваша честь, я могу продолжить допрос свидетеля?

Страшный Судья: Только быстро.

Стихолюб: В вашем списке есть Пастернак, но нет Мандельштама.

Нож: Из каждой пары надо оставлять одного. А за книгу о Пастернаке дали большую премию.

Стихолюб: Это не пары, не загс и не Союз писателей!

Страшный Судья: Да-да, это Страшный суд. Мне уже самому страшно. Казалось бы, велика важность, поэзия, а они тут друг друга поубивать готовы.

Пупкин: И поубывав бы.

Ответчик: Ну что там еще в списке?

Стихолюб (смотрит): Пупкин.

Ответчик: Кто?

Нож: Министерство печати – тоже люди, и у нас тоже есть свои интересы.

Эрато: Не было у нас никакого Пупкина.

Нож: Из десяти позиций девять – ваши, ну хоть одна бронь должна быть для тех, кто на эту самую поэзию дает деньги.

Читатель (приоткрыв дверь и просовывая голову): Это на наши читательские деньги вы вставляете своих Пупкиных! (Голову оттаскивают сзади и захлопывают дверь.)

Пупкин (просветленно): Мой однофамилец или прямо я?

Стихолюб: У нас полстраны Пупкиных.

Истец: Считаю целесообразным оставить Пупкина, таким образом в списке останется полстраны.

Страшный Судья: Ваши мнения, восемь Муз?

Клио: Мы – история. Так что население мы видели в гробу.

Пупкин: Ах ты, ведьма!

Страшный Судья: Закрой матюгальник. Так каков ваш вердикт, присяжные Музы?

Клио: У меня по работе сплошная история, поэтому я увлекаюсь всем таким свеженьким, раскрученным, гламурненьким. Не знаю, как остальные восемь Муз┘

Истец: Двадцать первый век мы не трогаем, не факт еще, что он не покончит жизнь самоубийством.

Клио: Вот я и говорю – пока свеженькие┘

Истец: Наша задача – закрыть двадцатым веком всю эту бодягу.

Нож: Я так и сделал. Всего одно исключение, но Пупкин в двадцатом ведь тоже жил.

Эрато: А Бродский там есть?

Стихолюб: Уж небось – сейчас посмотрю (смотрит). Нет. Пастернак, потом сразу Пупкин.

(Эрато падает в обморок, стукаясь головой об пол. Стихолюб душит Ножа, Нож протыкает его ножом, оба падают без признаков жизни. Клио убегает.)

Пупкин: По мне, так лучше Пупкин.

(Ответчик бросается к Пупкину, завязыватеся драка, в которую ввязываются Истец и Шортлистер.)

Страшный Судья: Не зря мне было страшно (машинально стучит молоточком, потом встает). В связи с тем, что поэзия возбуждает рознь и вражду, дело о шорт-листе объявляю закрытым.

Ответчик (раскидывая противников): Ура, мы победили! Поэзия победила! (Оглядывается.) Правда, мы потеряли Стихолюба, Читателя и Эрато. Цензор Нож тоже был нелишним – создавал трение об асфальт, сопротивление в цепи.

Страшный Судья: Если что и есть хорошего в нашем веке – это чудеса медицины. Лечитесь!

Ответчик: Вот тебе, бабушка, и Всемирный день поэзии!

19 марта 2007 г.