Лев Пирогов В конце 1966 года в ноябрьском номере журнала «Москва» началась публикация романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». В декабре окончание придержали – вероятно, чтобы набрать подписчиков на следующий год.
В тексте было сделано 159 купюр – в результате он оказался короче на 12 процентов. Для журнальной публикации дело, в общем, обычное, но бдительных борцов с советской цензурой не проведешь – через два года франкфуртское издательство «Посев» напечатало полный текст романа, сладострастно выделив изъятые в журнальной публикации места курсивом. Кроме этого текст купюр с точными указаниями, куда что вставлять, ходил в самиздате. Таким образом, советские читатели получили свою «Игру в классики» (забавно, что роман, славный тем, что его надо читать не по порядку, а вдумчиво перелистывая туда-сюда, появился незадолго до описываемых событий – в 1963 году).
Впрочем, особого отношения к истине вся эта борьба с цензурой не имела, поскольку «канонического» текста романа никогда не существовало – он просто не был дописан. Булгаков работал над «романом о дьяволе» десять лет. Было создано не менее трех вариантов, два из которых сожжены. Текст, который мы читаем сегодня, – плод редакторских усилий последней жены писателя. Как знать, не ожидала ли «Мастера и Маргариту» участь предыдущих двух вариантов, проживи Булгаков еще год-другой?
Всенародная любовь, обрушивающаяся на роман о дьяволе, – вещь сомнительная. Его создатель заслужил свет – но вот заслужил ли покой, о котором так мечтал один из персонажей – автор сожженного романа о Боге?
В романе Булгакова Бога нет. Христос здесь – просто «добрый человек», к тому же «слабый», в общем – такой, как мы. Сегодня об этом пишут Дэн Браун и Герд Тайсен, в позапрошлом веке писали Ренан и Ницше. «Бога нет» – всякий раз этот лозунг привлекает толпы. А если Бога нет – что остается? Черновые варианты названий: «Консультант с копытом», «Черный маг», «Копыто инженера», «Сатана», «Черный богослов», «Он появился»┘ Бога нет, а черт есть – вот в чем загвоздка.
И если булгаковских современников, успевших получить религиозное воспитание, этот тезис еще мог отвратить или заставить задуматься, то у «шестидесятнической» интеллигенции, среди которой даже атеистов, то есть «верующих наоборот», не осталось, он вызвал лишь чувство радостного самоузнавания. Мода на «великий роман» плавно перетекала в моду на гороскопы, карты Таро, Блаватскую и Кашпировского. Классик все списывал. У него же ясно сказано: все люди добрые и слабые... И хорошо.
Это было алиби духовного конформизма.
А ведь интеллигенция обязана являть примеры духовной стойкости.
Смутившись, она принялась раздувать «философскую» составляющую этого, в общем-то, сугубо обывательского романа. Но было поздно. Массовый читатель уже все понял, причем понял правильно.
Чему обязан роман своей неувядающей популярностью? Сугубо масскультурным лекалам, по которым до сих пор кроятся «лидеры продаж» – преимущественно в фантастике. Булгаков предугадал их гениально и скорее всего случайно. Предугадал – а может, и предопределил.
Во-первых, «реконструкция»: «вот как было на самом деле». Во-вторых, «конспирология»: «на самом деле все было совсем не так». В-третьих, надо дать читателю испытать пьянящее чувство «свободы от» – от обыденности, от социальных ограничений, от моральных условностей. Ну и намекнуть на его «исключительность» – через отождествление с «исключительными» героями. Читатель летает на метле, бьет стекла недругам, безнаказанно поджигает ресторан, а потом поселяется в домике с окнами венецианского стекла и виноградом до крыши – «пришли и все дали».
Плюс легко читается – понятно написано. Вместо советской «Игры в классики» (или там «Иосифа и его братьев») мы получили советских «Битлз».
Шестидесятые годы – это время, когда в секретных лабораториях изучались механизмы информационного воздействия на социум. Кое-что потом просачивалось в теорию: Маршалл Маклюен уже писал книги, а Ричард Доукинс пока учился в университете. Облучаемый материал был свежим, податливым. Главный жест десятилетия: ладони прижаты к щекам от восторга, глаза выпучены, из отверстого рта раздается визг во имя Джона, Пола, Джорджа и Ринго.
Кстати, один из них считался музыкантом «не хуже Шуберта», а двое других – философами.
Говорят, что «классики все гениально предвосхищают». Вот хотя бы ельцинские банкеты – чем не балы Воланда?
В самом деле, без пророческого дара Мастера вряд ли бы состоялась кинокартина «Дневной дозор». Там под видом нечистой силы засветился (но, к сожалению, не упокоился) весь московский бомонд.
Эх, люди хорошие┘
