Микука на хиле

Если бы безумия не существовало, его стоило бы придумать. По большому счету так оно и случилось. Придумали. И продолжают придумывать.

Особенно популярным это занятие стало в ХХ веке, золотом веке безумия. На безумие, обнаружившее родство с другими увлечениями века: бессознательным, мифологией, сновидениями, архаикой, игрой – возлагались большие надежды. От него ждали освобождения, расширения культурных (и просто человеческих, экзистенциальных) горизонтов. Едва ли не все, связанное с безумием, мнилось глубоким, значительным. Пугающим, зато многообещающим.

В первые десятилетия век переживал настоящий роман с безумием. В прозе и поэзии, в кино и живописи, в философии и, разумеется, в психологии – царице наук и властительнице умов, которой безумие обязано немалой долей своей популярности.

Даже в детской литературе слова, высвобожденные из оков обыденного языка и обыденной логики, радостно заскакали к новым перспективам, осваивая открывшийся перед ними небывалый мир. Даниил Хармс писал в конце 20-х:

Все настигнет естега:
Есть и гуки, и снега┘
А ты, тетя, не хиле,
Ты микука на хиле.

Когда ближе к концу века французский психоаналитик Жак Лакан говорил, что так называемая нормальная жизнь не может быть понята вне безумия, это уже звучало скорее как общее место, чем как открытие. А российский философ Вадим Руднев, вполне с ним в этом отношении согласный, в начале нашего столетия уже задавался вопросом: «Но что такое нормальная жизнь и существует ли она вообще?»

Безумие в ХХ веке придумали из огромной потребности в нормальной жизни. Потребности, в которой не решались себе признаться, поскольку нормальная жизнь (не слишком понятно, на каких основаниях) неизменно ассоциировалась с чем-то пресным, блеклым, узким, скучным┘ в конечном счете неподлинным.

От безумия ждали новой подлинности – разумеется, лучше прежней.

А надежд-то оно и не оправдало. И обещаний не выполнило.

С безумием произошло, наверно, худшее из всего, что могло произойти, – оно стало рутиной. Обросло традициями и общими местами. Обзавелось типичностью и повторяемостью не хуже так называемой «нормальной» жизни. Оказалось, что оно не хуже «нормы» умеет заводить в тупики и заблуждения, фальшь и бессмыслие.

Конечно, безумие, пока властвовало над умами, дало очень многое. Новые языки искусствам. Новую оптику наукам. Новое, более гибкое и сложное представление о норме и о человеке.

Только вот новой подлинности не дало. Очевидно, ее источники – где-то в другом месте.

Вот такая получилась микука на хиле.