Лев Пирогов Талантливая, плодовитая, читаемая и даже экранизируемая Людмила Улицкая могла бы претендовать на звание "народной" писательницы, если бы не одно "но" - ей самой это не нужно.
Улицкая не любит "простых людей". Причем не любит не просто так, а с умыслом. Помните, в романе "Казус Кукоцкого" есть такой персонаж - дворницкая дочь Тома? Она асексуальна, неумна, неопрятна и душевно несимпатична. К тому же у нее нет потомства - сиречь "исторической перспективы". А у кого оно есть? Это любопытно... В конце романа, когда у наследницы клана Кукоцких Жени рождается "потомство" - чьим оно оказывается? Живущего в Америке эмигранта Гольдберга, сетующего, что "Пашка не дожил". Кстати, Женя - тоже его внучка. Так что это Гольдберги "продолжаются", а от "Пашки" остается только пришедшая в мерзостное запустение квартира с медной табличкой, оккупированная вконец обыдлевшей (даже пахнет от нее неприятно) дворницкой дочкой. Досадно, что в таком хорошем месте живет такое нехорошее население! Такой "неэффективный собственник"...
Вы как хотите, а я здесь вижу метафору.
Заметим, что вызывающая читательское отвращение Тома как бы совершенно не вызывает отвращения у автора - Улицкая не опускается до тенденциозной карикатуры. Нет, она прорисовывает этот образ "объективно", даже с толикой сострадания. Она даже по-своему "любит" этого персонажа, как "любит" описанная в романе лаборантка института неврологии новорожденных крысят, которым отрезает ножницами головки, чтобы делать препараты мозга: "У-у-у, крыски мои"... В этом и состоит мастерство - заставить читателя сделать нужный вывод самостоятельно.
Возьмем еще один пример. В повести Улицкой "Искусство жить" есть два зеркально симметричных персонажа: еврейка Лиля, впавшая в православие, и русская Галя, ударившаяся в иудаизм. Лиля прописана тщательнее, больше места занимает в сюжетной и смысловой структуре, однако ее наивная условно православная интерпретация решающего события походя отвергается главной героиней, которая является в повести "точкой фокализации", то есть определяет читательскую позицию. Галя - персонаж скорее служебный, однако именно через нее в финале звучит молитва из Торы, под которую главная героиня возвращается к жизни. Читатель выныривает из текста в слезах очищения и с еврейской молитвой в сердце. Возможно, все молитвы одинаковы - но недаром же в повести уточняется, что эта молитва - еврейская?..
Политически корректные читатели обязаны упрекнуть меня в том, что я впадаю в адище антисемитизма и пытаюсь ловить блох там, где их нет. Дескать, Улицкая - писательница не еврейская, а "просто писательница" и нечего тут "разжигать". Но я не говорю, что быть еврейской писательницей - преступление. Я лишь констатирую факт: Улицкая - назойливо и определенным образом акцентирует внимание читателя на "национальном вопросе".
Конечно, это еще не делает Улицкую "еврейской писательницей". Скорее она писательница "европейская" - с утлым (на русский взгляд) "европейским безумством": проблема семьи, проблема быта, проблема пола. Именно через эту призму в "Казусе Кукоцкого" выражается отношение к истории. Семья, быт, деторождение, адюльтер - в общем, "личная жизнь" - именно через эти очки Улицкая смотрит на мир. "Мужской мир" - это как раз то, что происходит сейчас в России - азарт, смертоубийство, дикий капитализм, "эх, однова живем" и так далее. А европейский рассудочный и политкорректный мир - женский.
Пример писательницы с "русским безумием" - Татьяна Толстая. Женщина, безразличная к феминистическому дискурсу, не испытывающая ревности к миру за то, что он "мужской" - это очень русский случай "безумства женщины". Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет... Толстая не выказывает снисходительности к мужчинам, которые суть "глупые жестокие дети". Зато именно этой снисходительностью - иногда сочувственной, иногда ироничной - сочится творчество Улицкой и ее ближайшей предшественницы - Виктории Токаревой. Кстати, поэтому Токарева и Улицкая более популярны - покупательницы книг принимают их за авторов "женских романов". Толстая же интересуется мужчинами так же, как ее однофамилец граф Лев Николаевич интересовался женщинами - профессионально, как писатель, а не как "заложник гендера".
Кроме того, и обращается Толстая со своими героями "по-мужски" - не жалеет их, ломает через колено, растирает в порошок... Улицкая же своих - щадит. У нее мораль - "все ладно, все будем живы", а у Толстой мораль - "никто не спасется". Апокалиптическая мораль, совсем чуть-чуть не дотягивающая до православной.
Кроме этого "чуть-чуть" сделаться писательницей "национального масштаба" Толстой мешают целых два "но" - во-первых, она ничего не пишет: даже вышедший давным-давно публицистический роман "Кысь" уже не считается - настоящая Толстая осталась "на золотом крыльце". Во-вторых, она так же, как и Улицкая, не любит простых людей. И даже посвятила себя этой нелюбви целиком, променяв писательство на телевизионное поприще.
Улицкая и Толстая - писательницы хорошие, но культурно и сословно ограниченные. А вершителем истории - в том числе и литературной - в России по-прежнему остается народ.
Кстати, у "простых людей", именуемых на компьютерном жаргоне "чайниками", тоже есть своя "сословная литература". Например, Дарья Донцова. Или Матвей Комаров, автор книги про "Милорда глупого", на популярность которой сетовал в своей поэме Некрасов. Так что "простые люди" без "национальных писателей" обойдутся. А вот "национальные писатели" без них - нет.
