Когда-то в жизни наступает такой момент, что по-настоящему ценно становится только прошлое. Ты начинаешь безудержно хохотать над тысячу раз виденной "Бриллиантовой рукой", петь песни военных лет, скупать видеокассеты с записями игр сборной СССР по хоккею и диски "Гражданской Обороны", а твой друг Олег, сноб с рождения, начинает ставить при тебе песни Цоя, которого вы не только не слушали в юности, но и презирали всех, кто хотя бы раз слушал. За столом в Новый год, когда разговор типично по-русски скатывается к политике, ты начинаешь находить оправдания экономической политике СССР и приходишь к выводу, что все диссиденты были гадинами и агентами ЦРУ. Однажды ты выходишь на футбольную площадку в своем старом дворе, из которого давно уехал, и, присев на скамейку, начинаешь подводить невидимые итоги.
Все просто, друг мой. Это - тридцатка. С синяками под глазами, одышкой, продольными морщинами и тусклым взглядом. Ты словно Зигфрид, победивший дракона. Советский человек, который 30 лет воевал с тем миром, в который так стремился когда-то. С миром брэндов, неоновых витрин и импортного алкоголя. Ты выжил. Ты приобрел уверенность, способность к анализу и вегетососудистую дистонию. Ты выжил, но кровь убитого дракона не сделала тебя неуязвимым. Напротив, она сделала тебя беззащитным.
Ты задаешь себе один-единственный вопрос: почему это произошло? Почему любовница при всей своей юности и развитых молочных железах отчаянно глупа и не смотрела фильмы про Электроника? Почему радость покупки очередных дорогих часов не идет ни в какое сравнение с тем офигительным футбольным мячом, который тебе подарили на 12-й день рождения? Ты понял, что все то, что было в прошлом, - настоящее, а все нынешнее - подделка. И все, что тебе осталось в противовес твоему цинизму, - ностальгия. Ты начинаешь искать ответы на мучающие тебя вопросы в прошлом. Начинаешь чаще общаться со старыми друзьями, посещать все эти встречи выпускников: сборища алкоголиков, придурков, лузеров и несостоявшихся крупных ученых.
Ты начинаешь чаще заезжать к родителям, потому что наконец осознаешь, что мать - это то связующее звено между щуплым пареньком в красной спартаковской форме и поплывшим мужиком в костюме Zegna. Она помнит, что было, и знает, что будет, ибо свою тридцатку она уже пережила.
Гораздо хуже, когда матери нет. Она умерла, и, похоронив ее, ты единственный раз понял, что у тебя есть выдержка, когда друг на похоронах сжал твою руку чуть сильнее обычного. Смерть родных всегда преждевременна, но особенно - когда тебе тридцать и ты впервые в жизни готов слушать советы.
И вот тогда начинаются вечера с воспоминаниями всех, кто ушел. Ты достаешь из памяти все химеры прошлого и расставляешь их на кухонном столе, пытаясь изобразить шахматную комбинацию, в которой все ходы можно сделать по-другому и привести партию к другому исходу. Но ты пьян, и фигуры перемешиваются так, что уже не восстановить. Виски - плохой тренер по шахматам. И только утренняя сигарета вносит некоторую ясность в происходящее. Ты идешь в ванную и прислоняешься к зеркалу. Где-то в глубине его снова мелькает морда того самого лисенка, который выбирал между лесом и зоопарком. У него так же блестят глаза. Только теперь они в красных прожилках сосудов.
Олег Никифоров 
Дарья Гармоненко 
