Жажда новой притчи

- Андрей, вы за последние четыре года прошли путь от сетевого прозаика до книжного. Скажите, почему и по сей день вы предваряете книжную публикацию толстожурнальной? И по какой причине любимым толстяком остается "Октябрь"?

- Так получилось, что именно "Октябрь" дал мне дорогу в бумажную литературу. Я слал свои тексты во все журналы. Но откликнулись в "Октябре", написали: нам нравится. И так я пришел, они взяли мою "Жажду"┘ Возникают предложения из других журналов, но мне нравится там. Там - комфортно. Мне нравится Ира Барметова, да и коммуна очень веселая, я дружу со всеми. Человеческие отношения - они ведь дорогого стоят.

- Название вашего нового романа "Рахиль" отсылает к Библии. Сам роман сцеплен из нескольких кусков, каждый из которых, как, например, "Зиганшин-буги", читается и воспринимается абсолютно самостоятельно. Так как же с центральной темой? Как все увязано?

- Все соединяется очень просто. Материал Библии - по сути своей современный. Текст древний, может, и написан в архаическом стиле, но истории-то все равно живые. И, собственно, если вы слово "блин" добавляете или "типа" - это не означает, что ваши герои такие современные стали. Напротив, они могут нести на себе очень мифологическое содержание. Тот же "Зиганшин" писался по античному мифу о Филимоне и Бавкиде - о том, как Зевс спустился на Землю, какие-то люди оказали ему гостеприимство. Это и лежит в основе повести, несмотря на то что она про стиляг, про шестидесятые. Внутри лежит мифологема.

- Почему именно эта притча, про Рахиль?

- Меня эта история любви всегда волновала. Я еще когда у Анатолия Васильева в ГИТИСе учился, мы репетировали Томаса Манна, "Иосиф и его братья". Репетировали года три. Показывали, играли┘ Вокруг этой истории очень много читалось, - об Иосифе Прекрасном, обо всем, что с этим семейством связано. И Рахиль у колодца┘ для меня эта история много значит! Вот ведь мифологема - знакомство юноши с девушкой, и - судьба! Навсегда.

- Говоря о процессе создания того или иного произведения, вы часто используете слово insearch. Вы собираете факты, готовитесь. И что же для вас все-таки замысел? Физика или лирика? Роман "делается" или он "творится"?

- Это как курица и яйцо, что было раньше? Невозможно определить, разумное или интуитивное начало идет впереди. Наверное, толчок всему все-таки дает нечто эмоциональное и интимное. Грусть, тактильные ощущения, запахи. А потом они требуют опоры на определенную структуру. И в этот момент начинаются серьезные-серьезные исследования.

- Кто вам помогает их делать? Где обычно ищете материал?

- Сажусь, читаю книжки. В интернете ковыряюсь. На самом деле, я просто не знаю, занимаются ли этим русские авторы, - я же "англист", английскую литературу очень много изучал и преподавал даже. И понял, что весь ХХ век, по крайней мере ну - нормальные писатели, тот же Майкл Ондааджи, Грэм Свифт, шли к подготовке романов годами. И у них этот самый insearch занимал уйму времени. То же самое, кстати, и с Оскаром Уайльдом - когда я диссертацию по нему писал, узнал. Человек в один прекрасный день целенаправленно начинает копать. И мне всегда это казалось как раз таки естественным процессом!

- Вы преподавали в университете. Как этот опыт отразился на вашем стиле, на темах?

- Конечно, опыт отразился. Критики активно зачисляют меня в ряды молодежных прозаиков. А этим я, несомненно, обязан долгому и плодотворному общению со студентами. Преподавал я в Якутском госуниверситете - там проработал десять лет, и во многом это помогло сохранить ощущение меня двадцатилетнего. Там ребята попадались, конечно, и смешные, и наивные, и местами глуповатые. Но в них была такая вещь, специфическая, которая потом теряется всегда со временем. Знаете почему? Они сами ее теряют. Я потом встречался с ними через пять-семь лет. И я чувствовал, что - все тот же. А они уже изменились. Галстуки повязали, ботинки строгие надели. Серьезные такие!

- Вы как-то рассказывали о замысле романа "Песни Тома Уэйтса", который уже почти созрел. Откуда к вам пришел именно этот персонаж?

- Пришел он много лет назад. Опять же, когда у Анатолия Васильева в мастерской еще учились. Мой однокурсник Сережка Репецкий (Репа) как раз отвечал за новую музыку. Он тащил все подряд: первым среди нас открыл "Наутилус". Гуд бай, Америка, о!.. "Ленинград" - лет десять еще назад, когда он не был широко известен. И он же откопал Уэйтса.

- Уэйтс для вас кто прежде всего - певец, поэт или актер?

- Он - все вместе. У меня довольно много его фоток, он же такой некрасивый, но клевый! Бретер - в нем есть самое важное. Для меня самое важное - нонконформизм. Ведь наше общество слишком конформистски настроено. И нонконформизм Уэйтса, его ирония по отношению к социуму и по отношению к себе тоже, меня устраивают полностью! Хотя мой мастер говорил, что ирония деструктивна. Любил учить: идите на жизнь лбом, прямым путем. Ты должен попытаться изучить жизнь, не иронизируя над ней.

- Как история Уэйтса будет связана с нашей современностью?

- Они не будут связаны! Мне же важна интонация и поэзия лузерства, человека, которого отвергло общество за неподчинение нормам, а он и не сильно унывает. Я вижу, как опыты Уэйтса на нью-йоркском материале легко перенести на материал московский. Меня окружает множество людей, моих друзей, которые уже - персонажи Тома Уэйтса! Хотя они, может быть, и не слышали его песен никогда.

- Мне показалось, что в двух ваших произведениях - в "Годе обмана" и в "Жажде" по крайней мере - доминирует образ Отца. Есть четко обозначенные Отец и Сын, и Сын тоскует по Отцу. Откуда такой акцент?

- Это все, знаете, связано с потолком Сикстинской капеллы. Там Бог сидит и палец протягивает человеку. А тот пытается его ухватить, и между их руками остается совсем чуть-чуть┘ Но это "чуть-чуть" все же остается. Зазор очень грустный. Но это и есть отношения Отец-Сын, Бог-Человек. Все время же хочется поддержки отцовской. А там - не дотягиваешься.

- А кто вам лично ближе - Сын или Отец?

- Я то там, то там. В семье, с детьми я - отец. А когда речь идет о моих религиозных взглядах, я - конечно же, сын. Всегда. У меня ощущение на эту тему такое: вечер, квартира, семья. Дети играют в своей комнате, а отец с матерью за дверью телевизор смотрят. И дверь приоткрыта - чтобы дети не боялись. Там - отец. Так и за мной в жизни - присматривают.

- На пути к Букеру в этом году кого своими главными конкурентами видите?

- Всех! Думаю, вообще у меня шансы плохи. Аксенову или Петрушевской дадут. Большие ребята.

- Ваша сценарная работа ест писательское время?

- К сожалению. С апреля месяца отложить пришлось "Степных богов", еще один мой новый роман. Сейчас надеюсь сдать наконец сценарий и закончить книгу. Без такой работы все равно никуда. Это же позволяет потом год-полтора спокойно писать, ни на что не отвлекаясь. Я же - безработный!

- А для кого вы пишете?

- Для телеканала "Россия". Работаю с продюсером Ильей Неретиным и Тодоровским. Мне нравится.

- Вы недавно, этой весной, были в Удмуртии вместе с Мариной Вишневецкой на открытии проекта "Литературная столица". Много было молодежи и о чем спрашивали?

- Была молодежь. Были и библиотекари! К современной литературе они все относятся очень просто. Они ее не знают! Марину они узнавали только потому, что она придумала домовенка Кузю. Начинали радостно размахивать руками и кричать "Кузя, ура!". Они с интересом нас спрашивали. Скажите, мол, каких писателей читать? И мне очень понравилось, как Марина встала вдоль полки "Вагриуса" и кратко им изложила по каждой фамилии! У нас ведь был настоящий просветительский десант. Ну знали они Маринину, Акунина. Наверное, так и должно быть. Существуют же знаковые имена, и в масскультуре в том числе. Весь процесс - его и не надо им знать. Он только критику нужен.

- Вы были еще и переводчиком. Рассказы Алексея Байера перевели на русский. Как так сложилось?

- Леша обратился к Диме Ицковичу, директору "Издательства ОГИ". Сказал, что пишет вещи, похожие на мои. А Ицкович отфутболил их мне, и я взялся. Очень много случайностей было в этом во всем. Мне кажется, что Байер, даже живя в Нью-Йорке - он там какой-то экономический консультант, - не испортил бы картину нашу московскую литературную сегодня. Идеи есть сильные. Вот представьте: человек отказывается говорить на немецком языке. Потому что - еврей. И много еще. Очень структурный автор. А этого, я имею в виду структурности мышления, не хватает многим нашим коллегам. Мышление должно быть композиционным.

- Есть планы перевести еще кого-нибудь?

- Я бы перевел некоторые романы. Но они уже переведены. Нехорошо получается. Грэма Свифта "Последние заказы". Недавно по этому роману вышел фильм - с Бобом Хосскинсом и Майклом Кейном. Эти актеры для меня важны, и роман сам потрясающий. Свифт, например, сильно на меня повлиял. Я бы перевел Алису Уокер, "Цвет лиловый". Но - та же ситуация. Уже есть перевод.

- И все-таки чем вам тогда давно не угодил Фокс Малдер? Откуда название "Фокс Малдер похож на свинью"?

- Ничем не угодил! Название, оно же - ироничное. По отношению к ТВ как части массовой культуры. Я сам телевизор очень редко включаю. Но понял, что уже и новости стали банальными: вот упал самолет, 90 человек погибли. А по всей стране сколько умирает - от старости, от бедности? И об этих остальных никто не говорит. Выходит, есть смерть пропиаренная и - непропиаренная. Да еще - цену назначили: по 2000 долларов за человека. Поэтому и новости перестали меня интересовать. Для 95% людей телевидение - очень серьезный информативный и духовный, культурообразующий источник. Но┘ придумывал-то название повести не я! Моя дочка посмотрела на фотографию в журнале и сказала: "Смотри! Агент Малдер похож на свинью!"