Петит

ШЕСТЕРЕНКА, УВИТАЯ ОЛЕАНДРОМ

Владимир Бушин. Гении и прохиндеи. - М.: Алгоритм, 2003, 464 с.

Владимир Бушин - поэт, критик, фронтовик. Фигура одиозная во всех отношениях. Проханов и Бондаренко - образцы респектабельности, политической корректности и толерантности по сравнению с Владимиром Бушиным.

Бушин ругается со всеми, даже с соратниками и единомышленниками по борьбе за Русское Дело, Русскую Правду и Коммунистическую Справедливость.

Одно только тревожит: остроумно пишет. Даже нашумевшая много лет назад статья про Окуджаву (многими воспринятая как доносительская и погромная) сейчас читается совершенно иначе. Что ни говори, а литературные претензии Бушина к Окуджаве верны почти всегда.

В данной книжке - статьи разных лет. От уже упомянутого разбора исторических романов Окуджавы до относительно недавней ругани по поводу всей современной литературы вместе взятой плюс, конечно, выпады против отдельных, наиболее мерзких, по мнению Бушина, ее представителей. От Карема Раша до Александра Солженицына.

Бушин - злой человек, очень злой, поэтому читать его, морально не подготовившись, трудно. Но уж подготовившись!.. "А что дарили раньше на юбилеях? Разное. Допустим, однотомник Проскурина или "Книгу о вкусной и здоровой пище", портрет Брежнева или шестеренку, увитую олеандром и т.п. Что подарили теперь? Икону. И кто подарил? Доктор социалистических наук, профессор, член КПСС с 1956 года, бывший редактор "Комсомольской правды", кавалер ордена Красного Знамени, дважды лауреат премии имени Ленинского комсомола, автор замечательного исторического исследования "Боевой опыт комсомольской печати. 1917-1925" (в частности, ее опыт по борьбе с религией). Прекрасно!" Ну разве не великолепно? А что злой, так и Гоголь, поговаривают, карманником был.

Евгений Лесин

С СОБСТВЕННОЙ КОЛОКОЛЬНИ

Юрий Кувалдин. Кувалдин-критик: выступления в периодике. - М.: Книжный сад, 2003, 384 c.

Пусть вызывает недоумение, что некоторые крупные современные поэты и прозаики не удостоились в книге Юрия Кувалдина ни строки, а иные удостоились, но издевки. Для того и писалась эта книга лет тридцать. Даже не писалась, а запросто сложилась из постоянных выступлений писателя в периодике. Ну и что, если эмигрантская литература всех трех "волн" осталась за порогом внимания (мол, раз уехали или уезжали, так чего о них и толковать), но, наверное, это тоже позиция (ну, хотя бы медведя, которому неприятен сосед в своей берлоге). Думаю, однако, что это получилось непредумышленно, что прозаик Кувалдин все эти годы с собственной колокольни критически оценивал эпоху, друзей и окружение, после своей небольшой диссидентской практики с началом перестройки развиваясь уже легально.

Бескомпромиссность суждений Кувалдина, должно быть, многих пугает или бесит, но, с другой стороны, деваться некуда: чувствуется, что, прежде чем судить, критик перелопатил словесность от Ломоносова до современности, обогащен чужим и собственным опытом и потому основателен при всей горячности. Достается прежним и нынешним "новомирцам" за то, что после Твардовского собственной писательской практикой не выдерживают уровень, который заявлен временем; ученым-филологам за пустословие, крохоборство и литературные раскопки, за тот академизм, который омертвляет живое слово классиков, соратникам и друзьям - за идейную неустойчивость и компромиссы; а творцы современной масскультуры вызывают неизменный сарказм, как, впрочем, кое-что в позиции и практике даже таких симпатичных автору людей, как Лакшин, Нагибин, Паустовский, которые не бедствовали и при застое.

В одном из эссе на странице критик Юрий Кувалдин (вероятно, с ходу, по памяти) перечисляет на целый лист русских и советских писателей, которых он посадил бы в самолет отечественной литературы (проверщиком билетов выведен Антон Павлович Чехов). Смех смехом, прием приемом, но в целом это впрямь люди, которые хорошо писали, внесли вклад, существенно обогатили наши литературные и духовные фонды, прославились, известны в мире как русские писатели. Жаль только, что еще шевелятся-то из них уже не многие, прочих же употребили, оприходовали, использовали, перевели в категории исторического опыта, а самих их, этих славных людей, и след простыл.

Алексей Ивин

ОТРЕЧЕНИЕ ОТ ГИМНОВ

Алла Большакова. Феноменология литературного письма: О прозе Бориса Евсеева. - М.: МАКС Пресс, 2003, 128 с.

Уникальный случай - творчество писателя, обойденного устойчивым вниманием критики и игнорируемого премиальными жюри, стало предметом монографического анализа. Это можно сравнить с перепрыгиванием некоторых стран через одну или даже две общественно-экономических формации.

Не нашла доктор филологии Алла Большакова для иллюстрации своей концепции неомодернизма как самого актуального и перспективного направления современной русской литературы ничего лучшего, чем проза Бориса Евсеева. Опираясь на филологическое наследие Винокурова, Бахтина, Кожинова, историософию Н.Данилевского и М.Фуко, она отделяет сохранившие жизнь модернистские зерна от постмодернистских плевел, показывая, как Евсеев в своем последнем романе "Отреченные гимны" отходит от сатирического, пародийного, фарсово-постмодернистского снижения заданной в свое время христианством точки отсчета, противодействуя и натуралистическому бытописательству.

Творчество Евсеева предстает той самой метапрозой как продуктивным современным жанром, о котором, развивая концепцию Л.Витгенштейна, писал У.Гасс. Это не просто литература, а литература-письмо (о которой писал Р.Барт).

Александр Люсый