Небесные тихоходы

Киплинг и морская болезнь

Петляя среди холмов, дорога стала взбираться по горному склону. Причем ты поднимаешься, и они поднимаются тоже - чем выше ты забрался, тем громаднее становятся горы. Все это необъяснимо и неописуемо, гармонию этих мест не проверить алгеброй, - ты просто немеешь от того, что видишь. Поскольку к той реальности, которую ты привык оценивать, взвешивать, о которой можно мечтать или хотя бы вспомнить, Гималаи просто не имеют отношения.

Мы въехали в легендарный гималайский городок Алмора, воспетый Редьярдом Киплингом в романе "Ким", и затормозили на краю бездны. Я первой из нашей экспедиции ступила на эту каменистую землю, и мне показалось, что она ходит под ногами ходуном. Из пропасти прямо на меня накатывали гребни гор, голубой горизонт кренился то в одну сторону, то в другую. Словом, в горах Гималаях мне посчастливилось заполучить настоящую морскую болезнь, причем не в самой легкой форме.

Вид с обрыва и впрямь напоминал растущую штормовую зыбь, что огромна, сера и беспенна, - как писал Киплинг об этих местах: "...Волн ураганом подъятые стены, паденье валов, взбудораженных бурей..."

Кумаон потряс Киплинга. Первые его рассказы появились, когда он путешествовал по Кумаону. Именно здесь проходили главные пути, по которым бродят тайные искатели. Сюда он отправил героя своего романа Кима - шустрого паренька, сына солдата-ирландца из расквартированного в Индии полка, до того прокопченного индийским солнцем, что на "большой дороге" его все принимали за индуса. Вместе с тибетским ламой они прошли по дорогам Северной Индии от Лахора до Бенареса и от Бенареса до Гималаев изборожденными колеями, истоптанными дорогами, где по сей день проходят люди всех родов и каст, брахманы и банкиры, паломники и горшечники, подвижники, странствующие философы, мечтатели, болтуны и ясновидцы - вся многоликая Индия.

Алмора - абсолютно реликтовый город, ничуть не изменившийся с тех пор, как был резиденцией древних индийских королей. Мы угодили в знойный полдень и, быстренько забросив рюкзаки в гостиницу "Лучший вид на Гималайские пики", отправились гулять по узким, жарким и зловонным улицам города.

Мое обоняние английского сеттера, обостренное качкой, зашкаливало и молило о пощаде. Пронзительные, раздражающие носоглотку запахи рвались из всех окон и дверей, из каждой щели, из замусоренных сточных канав. Однако форменное бесчинство этой разгулявшейся стихии нас поджидало на городском базаре.

Базар и лама

О, душный людный базар в Алморе, когда мы, бледные чужестранцы, пробирались через толпу, в которой смешались все племена Горной Северной Индии. Как восемьсот лет назад и точно как сто лет назад у Киплинга в "Киме", они ухаживали за привязанными лошадьми, разгружали тюки и узлы, бросали охапки травы коровам и лошадям, ругались, кричали, спорили и торговались.

От главной "магистрали" разбегались базарные улочки, заполненные людьми, рикшами, собаками, свиньями и огромными белыми бродячими коровами, будто бы сошедшими с полотен Шагала, - с округлыми светлыми рогами, с ультрамариновым небом над головой и какой-то витебской печалью во взоре.

Один сухопарый индус, облачение которого состояло из крошечного куска материи и веревочки, зазывно тряс бутылкой с драгоценной жидкостью перед Лениным носом. Боже праведный, это продавец гангской воды!..

Я была на седьмом небе от радости и уже собралась накупать на базаре без разбора священную воду Ганга, туземные костюмы, свитера из шерсти яка, усыпанные драгоценными каменьями туфли, стеклянные браслеты, ароматные пряности... Но Леня категорически не выдал ни рупии на это дело.

- Ноша моя должна быть легка, - величественно сказал он, стоя на краю обрыва, нацепив большие белые крылья, сшитые мной из синтепона для съемки в Гималаях фильма "Снежный ангел-2" с Леней Тишковым в главной роли.

Рядом с нами, устремив взгляд на ту таинственную страну, что лежит за северными перевалами, примостились на корточках абсолютно киплинговские персонажи - какой-нибудь ростовщик, земледелец и солдат. Ростовщик ел очищенный сахарный тростник и энергично выплевывал сердцевину в пропасть. А солдат и земледелец набили себе трубки, запалили, и удушливый крепкий дым окутал нас. Эти двое тоже попеременно сплевывали и с наслаждением кашляли.

Тут же неподалеку присел отдохнуть странствующий тибетский лама. Он высыпал на ладонь понюшку табаку и принялся со свистом втягивать то в одну ноздрю, то в другую. Чихая, он закатывал глаза и перебирал четки. Сикх и жена земледельца жевали индийские листья бетеля. А я до того уморилась, что просто села, скрестив ноги и закрыв глаза, плечом к плечу со всей этой дымящей, кашляющей, чихающей, поплевывающей в бездну братией.

Мы с утра до вечера болтались по городу, купили для Лени соломенную шапку, отороченную синим с бордовым бархатом и золотою тесьмой, в ней у него моментально сгорели уши. Все на нас смотрят, вытаращив глаза, - дивятся, улыбаются, а то и покатываются со смеху.

- Смеются, а?! Как будто не они странные, а мы, - удивлялся Леня. - Сама вся черная, в носу какие-то кольца, кольцо на губе, по три серьги в ухе, зубы начернила, пятки намазала красным, ладони - желтым, а над нами ухохатывается!..

Естественно, мы с ним выглядели залетными птицами. Редко-редко на этих улочках кривых, по которым вместо мостовой разбросаны огромные необтесанные камни, а священный бык ни за какие коврижки не повернет с дороги, если только вздумает сжевать выставленную на продажу пшеницу, среди странствующих факиров, праздных солдат, неутомимых строителей, малорослых носильщиков-кули, ну очень редко можно встретить белого человека. Зато у него обязательно такое лицо, раз увидишь - не позабудешь никогда. И он идет такой походкой, как Киплинг говорил: походкой бродяги этого мира.

Странники и Алмора

Обычно, встречаясь, не важно откуда ты - из Австралии или Израиля, хоть с острова Врангеля, белые в Гималаях - а значит, серьезные путешественники, почтительно приветствуют друг друга. И только что прибывший задает старожилам один и тот же сакраментальный вопрос:

- Где тут можно безопасно поесть?..

Жизнь обитателей Алморы - вся на виду у прохожих. Такое впечатление, что у приземистых каменных строений нет фасада. Вот медник сидит на корточках среди своих кубков и чаш. А через стенку - работает в позе лотоса кузнец. Кроме гвоздей и подков он изготавливает сабли с железной рукояткой и деревянными, обитыми кожей ножнами.

На станке под смоковницей прядется шелк, легкостью превосходящий пчелиные крылья, - сочные краски на белоснежном фоне! Я спросила у ткача, откуда такая яркость? Горцы непонятно говорят по-английски, не так, как нас учили в 26-й спецшколе у метро "Нахимовская", но я поняла, что дело тут в местных красильных травах, - солнце, влажность, особенности воды, воздуха, близость облаков и заснеженных гималайских вершин...

Ты видишь насквозь жилище (оно же - мастерская), столяра и каменотеса, золотых и серебряных дел мастера, горшечника - на своем первобытном круге - рука и глина! - он изготавливает удивительную посуду. Становишься зрителем повседневной жизни выжимальщика растительных масел, кожевника, а также человека, для которого у нас есть только слово прачка...

Один раз мы повстречали звездочета, который с готовностью предложил составить наш гороскоп, определив счастливые и несчастливые дни и часы предстоявшего нам путешествия. Но вы же знаете моего Леню! Он готов пустить все на самотек, лишь бы не попасть в лапы к шулеру и прохвосту.

Зато каждый день мы подолгу наблюдали, как трудится брадобрей. У него было много работы, поскольку индиец всегда рад побриться и побрить макушку. Лет ему пятьдесят, а то и больше. Он носил усы, а волосы напомаживал кокосовым маслом. В ожидании очередного клиента крутил папироски, курил, поглядывал на прохожих и звал Леню побрить голову. Жестами показывал, какая круглая, гладкая и красивая получится голова.

Нам все в нем нравилось: как он молниеносно и густо намыливает кисточкой щеки с подбородком, как взмахивает перед носом у клиента весьма небезопасной бритвой, скоблит щетину, спрыскивает, намасливает и рассказывает что-то, рассказывает - то делая страшные глаза, то разражаясь гомерическим хохотом.

Глядя на него, я вспоминала рассказ Уильяма Сарояна про парикмахера, взгляд которого говорил: "Мир? Я знаю все о нашем земном мире. Злоба и скупость, ненависть и страх, порочность и гниль. Пусть так. Но я его люблю, каков он есть". Этот печальный рассказ о человеке на земле называется "Парикмахер, у дяди которого дрессированный тигр отгрыз голову".

Мы облазили Алмору вдоль и поперек, мы полюбили ее всем сердцем, тем более что в каком-то проспекте, который валялся под кроватью в гостинице, говорилось, что из этого городка вышло много прославленных писателей, борцов за независимость, религиозных деятелей, воинов и кого-то еще, кажется, зодчих.

Уральцы и горы

Теперь нам хотелось обследовать окрестности Алморы, выйти в горы, погрузиться в гималайские девственные леса... Но почему-то вот именно эта затея никак не удавалась. На окраинах - сараи, сараи, огороды, колючая проволока и обязательно крутой обрыв... Мы даже спрашивали у местных:

- Где тут у вас лесок-то?

Хотя даже по своей Уваровке знали, что бывают такие места диковатые, что нету "леска" в нашем понимании, типа Сокольников. Этот вопрос повергал их в изумление. И нам ни разу никто на него вразумительно не ответил.

Однажды мы достигли высокогорного, как мне показалось, буддийского монастыря. Буддистов мало теперь в Индии. Всенародную любовь давно заполучили красочные и колоритные боги индуистского пантеона Шива и Вишну - тут есть кому поклоняться, курить фимиам, молить о пощаде, целая куча поводов устраивать праздники, театральные представления, даже оргии!

Монахи расхаживали бритоголовые, во всем оранжевом, и они увесистыми дубинами гоняли с монастырской крыши здоровых обезьян.

Дальше как раз простирался густой темный лес. Туда уходила и терялась в зарослях узкая тропа.

- Ну вот, - я говорю. - Наконец-то мы погуляем на природе!

Однако странный гул доносился из чащи. Хриплое уханье, жужжание и глухое ворчанье. Хотя ветра не было, ветви деревьев дрожали и шевелились - сквозь листву мы видели: то птица появится каких-то немыслимых размеров, вооруженная длинным клювом, с костяным наростом на голове, явно хищная, то целая семья обезьян. То - прямо из-под земли - шмыг-шмыг! - какие-то мохнатые зубастые зверьки. Все это рождало неясную тревогу в наших душах.

- Ой, - говорит Леня. - Мы, уральцы, вообще не любим леса. Не любим и боимся.

С этими словами мы повернулись и кинулись оттуда бежать. Но, видимо, с перепугу заблудились и вместо того, чтобы устремиться по левой дороге, дунули по правой, не заметив, как она стала забирать вверх, вверх, к тому же нас увлекло еще то, что эта гора вся сверкала в лучах заходящего солнца, как будто состояла из чистого золота. Я давай набирать сиявшие под ногами слитки и набивать ими карманы, но камни крошились, расслаивались, это была слюда.

Тут горы заволокло облаками, начался дикий ливень! Тонны воды обрушивались с неба. Леня выхватил видеокамеру, стал снимать картины дождя, записывать звуки струй, барабанивших по листьям бананового дерева... Глядим, на скалах - торжественное здание с колоннадой и развевающимся флагом.

- Наверное, это дом культуры, - говорит Леня. - У нас в Нижних Сергах точь-в-точь такое здание: Дом культуры металлургов.

Мы туда - обсушиться и обогреться. Леня стал рваться внутрь, крича:

- Люди!.. Откройте! Усталым путникам!.. - чуть ли не ногой в дверь колотит.

Вдруг эта дверь открывается - с чудовищным скрипом - и оттуда в наручниках на брезентовых поводках двое конвоиров под ружьем в полной военной амуниции - выводят шестерых преступников. Мы сразу поняли, что это тюрьма.

Главное, преступники так обрадовались, разулыбались:
- Хелло! - говорят нам приветливо.

Мы тоже им - как можно приветливей:

А мы им:
- Гуд морнинг!

Такая тюрьма неожиданная среди гор.

Естественно, конвоиры на нас подозрительно покосились. И эта команда куда-то двинулась, под дождем, гремя цепями. Причем конвоиры, вооруженные до зубов, трогательно держались за ручки. В Индии среди мужчин это принято - расхаживать всюду, взявшись за руки.

Когда мы вернулись, Алмору было не узнать. Всю помойку смыло, улицы чистые, мокрые, реки текли вниз по улицам, горные водопады, город промыло насквозь, свежий запах дождя. А прохожие шлепали по воде во "вьетнамках".

Мы же с Леней навечно промочили ботинки, вымокли до нитки, все сняли с себя, развесили по комнате, стали сушиться, смотрим - Ленины черные штанины - сплошь в блестках золотых слюдяных.

- А что ты хочешь? - сказал Леня. - Индия! Горная Индия!..