Зачем письмо?

Запретили или не запретили? Не запретили. Отпечатанный Ярославским полиграфическим комбинатом тираж романа Баяна Ширянова "Низший пилотаж" на днях благополучно доехал до Москвы и поступил в распоряжение издателя. Не уничтожен. Не конфискован. Книгу отстояли. Но говорить о положительных результатах всей этой странной истории, длящейся уже ровно месяц (именно 14 мая помечено "то самое" письмо Министерства печати, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор), рано. Если вообще возможно.

Результат у этой истории пока один: как сообщил нам директор издательства "Ad marginem" Александр Иванов, типографии уже не берутся за очередную допечатку тиража. Несмотря на то, что книгу никто официально не запрещал. Несмотря на то, что оптовики готовы продавать роман.

"Низший пилотаж" попал в двусмысленную ситуацию: с одной стороны, он не запрещен, но приобрел оттенок, ладно - скандального, к этому уже не привыкать, но - "не одобренного начальством". Как в анекдоте: "но осадок остался". А осадок - понятие не юридическое.

Можно, конечно, уличать чиновников в цензурных поползновениях и "патерналистской стратегии", решающей за остальных, что им можно читать, а чего читать нельзя. Собственно, этим и занимается большая часть тех, кто высказывается о "деле Ширянова" в СМИ. Занимается непродуктивно, потому что никаких открытых запретительных жестов чиновники из Министерства печати по отношению к роману, издательству и типографии не сделали. И не хотели делать. Слишком велик был риск, и слишком шаткие были бы позиции чиновников МПТР в суде, где только и может решаться вопрос о конфискации тиража и отзыве издательской лицензии. Поэтому и письмо от 14 мая ни по форме, ни по содержанию не является официальным предупреждением, могущим повлечь за собой карательные санкции, что кстати, признают и в самом Министерстве. В письме от издательства потребовали "обяснений" относительно подготовки и выхода в свет романа "Низший пилотаж". Перед этим, однако, грозно указав, что "в содержании романа присутствуют признаки, указывающие на содействие совершению уголовно-наказуемых деяний". Далее перечисляются "признаки" и соответствующие "статьи". Спрашивается: зачем требовать объяснений от издателя, заранее все объяснив и подведя этого самого издателя почти "под трибунал"? Но на суд никого не вызывали. А если нет суда, то, выражаясь языком столь любимого Александром Ивановым французского философа Жака Деррида, - зачем письмо?

Главным в этой эпистолярной эпопее, как кажется, было не "письмо издателю", а "письмо типографу" - директору Ярославского полиграфического комбината г-ну Печке, печатавшего книгу Ширянова по заказу "Ad marginem". С одной стороны, "предупреждать" о возможном нарушении закона тех, кто является лишь техническим исполнителем издательского заказа, - вещь совершенно неправомерная и абсурдная. Типография не издает книги - она их размножает на специальном оборудовании. На этом ее функции заканчиваются, и претензии могут приниматься лишь к техническому качеству продукции, но никак - к ее содержанию. С другой - ход с обращением в ЯПК вполне логичный. В МПТР, справедливо рассудив, что доказать издателю факт нарушения закона будет практически невозможно, решили передать "контролирующие функции" на уровень исполнителей. И теперь любой типограф, памятуя цитаты из министерского письма, уже не согласится тиражировать книжку под названием "Низший пилотаж", и семь раз отмерит, прежде чем дать добро на тиражирование иного другого опуса, "где про наркотики и слово из трех букв"...

Вообще, вся история с драматичной перепиской между Министерством печати, издателем и директором Ярославского полиграфического комбината с попутным ее комментированием в прессе и прочих СМИ оставляет впечатление невнятности и двусмысленности. Причем двусмысленность эта исходит не от романа Ширянова ("что написано, то написано", а обсуждать написанное и на законных основаниях изданное - дело читателей и критиков, а в случае конфликта с законом - экспертов), а от тех, кто требует "объяснений" от Александра Иванова и директора ЯПК г-на Печке, многозначительно кивая при этом на российский Уголовный Кодекс.

Единственным продуктивным решением здесь остается открытое обсуждение позиций за круглым столом. Не самое лучшее решение, признаться: во-первых, стороны не обязательно придут к взаимному согласию, и разговор рискует превратиться в очередной и необязательный обмен мнениями по поводу взаимодействия морали и литературы (когда еще только поймут чиновники, что "Низший пилотаж" - это воспитательный русский роман конца ХХ века!). Во-вторых, сегодня чиновники - одни, завтра - другие. Но ведь стоит попробовать. Авось - получится?