Инь, Ян, Юз

- Юз, мы поздравляем вас с присуждением Пушкинской премии. Считается, что ее получатель признается коллегами классиком русской литературы при жизни.

- Комментировать употребление применительно к себе слово "классик" я не могу. Будем считать, что это условность или понятие, которое настолько девальвировало, что к нему нужно относиться с юморком, а не серьезно.

- Следите ли вы из Америки за тем, что происходит в современной русской литературе и кто вам симпатичен, если вы выделяете каких-то авторов?

- Последние десять лет новейшей истории и культуры России, меня радуют главным образом поэты и среди них - преимущественно женщины - Инна Лиснянская, Ольга Седакова. Вообще, если сказать: женская поэзия - так это ужас, если сказать: поэзия женщин - тоже кошмар. Но поэтессы прелестны: глубоки, изобретательны в стихосложении и форме. У меня иногда появляется ощущение (хотя об этом говорить нелепо), что при всей разнице их поэтик все это пишет одна личность, скажем, Ева. Это очень странное чувство, и оно не умаляет самобытности ни одной из этих поэтесс. Мужики тоже замечательные есть. Как поэт, каждый тоже, может быть, самобытен, но нет такой психологической интеграции, собрания в мифологическое целое или генетическое, как если говорить о Еве. Этого с ними у меня не получается.

Из новых прозаиков мне нравится Пелевин. Не все вещи, но вот "Чапаев" - необыкновенно порадовавшее меня сочинение и даже развеселившее. Наблюдаю также множество прозаиков совершенных технически или формально, но ┘

- У нас сейчас много говорят о том, что на рубеже веков женское начало в русской литературе, прозе очевидно превалирует.

- Начала и концы нас могут далеко увести. Если вспомнить об эмблематике и сущности китайской философии - об Инь и Ян, я думаю, что в культуре и вообще бытии и мужское, и женское соединены, а пропорции -кому как удается и как Бог дал. Нельзя искусственно создать женское, скажем, начало, хотя имитировать можно все, что угодно. И имитационные процессы вообще в контексте культуры достаточно серьезны, точно так же, как в антиквариате - фальшивки. Вот так я к этому отношусь. У меня есть какой-то свой слух, и я на него пока не обижаюсь и, мне кажется, отличаю истинное от имитационного и поддельного.

- Может быть, вы попробуете определить, как изменился язык с того времени, что вы начали заниматься литературой?

- Совершенно очевидно, что изменяется все под нашим зодиаком. Печально изменилось и состояние языка, но я думаю, что язык сам по себе стихия божественная, хоть и засоряемая человечеством фразеологизмами партий, политиков, толпы бездарной, которая, как правило, языка не чувствует, а пользуется им в своих омерзительно-утилитарных целях, как человечество пользуется лесами и полезными ископаемыми, губя природу. Я совершенно убежден - в нем качество абсорбируется благодаря очистителям языка - писателям, педагогам, другим подвижникам.

С языком случаются метаморфозы, как и с жизнью. Вот, скажем, живешь в каком-то помещении или работаешь и вдруг поражаешься необычайной спертости атмосферы, в которой находишься, когда воздух жизни, находящийся в этом помещении, выталкивает тебя из нег о своей отвратительной невозможностью в нем далее пребывать, более того, чувством унижения человеческого достоинства вообще, а не моего только личного. Меня не преследовали, хотя могли бы, наверное, за романы "Кенгуру", "Рука", за того же "Николая Николаевича" шарахнуть не по политическим делам - там никакой политики нет - а хотя бы за употребление мата. И я выскочил. Одна из причин - страх, даже, если выражаться точнее, брезгливость. Я не хотел сидеть в их камерах и смотреть на преступников, которых я уже повидал, как повидал, впрочем, в тех местах отдаленных и людей замечательных. И еще я подумал: неужели за всю жизнь (тогда уже большая половина была пройдена - полтинник мне был) я так и не посмотрю матушку-землю, неужели? И я принял мгновенное решение, потому что это была возможность обрести, во всяком случае, лизнуть свободы. Свобода - это подохнуть так, как я хочу.

Беседовала
Екатерина Варкан