Абу Тахер Тарсуси. Дараб-Наме, или Книга о Дарабе. Перевод с персидского, статья, примечания Н.Б. Кондыревой. - М.: Ладомир; Наука, 2000, 532 с. Серия "Литературные памятники".
ВРЕМЯ, в которое жил Абу Тахер Тарсуси, одинаково отстоит от эпохи Махмуда и Аббаса I и приходится на XIII век. Проблема тут, однако, не в эпохе (пусть и весьма драматичной для тогдашнего Ирана, пережившего монгольское нашествие), а в жанре. И Фаррухи, и Малик Шах-Хусайн - авторы Канона. Они учитывают требования детально разработанной в персидской литературе жанровой теории даже в тех случаях, когда предлагают новаторские решения, играя с элементами разных форм ("лирический панегирик" Фаррухи или "исповедь-хроника" Шах-Хусайна). В этом смысле "Дараб-Наме" - текст-аутсайдер, поскольку жанр дастана никогда не находился в поле зрения средневековых литературных теоретиков.
Дастан - "повествование о героях", наиболее близкие европейские аналоги которого - рыцарский и плутовской роман, авторский эпос и литературный лубок. "Массолит", одним словом. Дастаны пользовались чрезвычайной популярностью в Иране, однако серьезное внимание им стали уделять, как и сказкам "Тысячи и одной ночи", относительно недавно, что тоже парадоксально, поскольку это один из самых древних жанров персидской словесности, а корни его уходят еще в доисламское прошлое Ирана к пехлевийским "царским деяниям".
Герои персидских дастанов - мифологизированные, существующие в безвременьи отпечатки реальных исторических фигур. В случае с "Дараб-Наме" - это Дарий I (Дараб) и Александр Македонский (Искандар). Но понятие "исторической достоверности" утеряно в дастане безвозвратно. И заново обретено как достоверность литературная, что и сообщает этому тексту обаяние некоего внеисторичного сюжетного кунштюка. Искандар, например, является сыном Дараба. На языке "правильной" истории это означает, что победитель персов и разрушитель Персеполя становится в "Дараб-Наме" сыном своего врага - самого могущественного из Ахеменидов, умершего к тому же за сотню лет до рождения "исторического" Александра. Сделайте Наполеона сыном Петра I и заставьте их повергнуть НАТО с помощью боевых слонов, чтобы оценить размах эклектики.
Понятно, что в XIII веке конструирование истории несколько отличалось от нынешнего. Намного ли? Безумный Фоменко потому безумен, что его фантазии претендуют на истинность вне литературы. А вот "Дараб-Наме" навсегда останется актуальной книгой, поскольку обнажает литературную механику человеческого хроноса. Прошлое - это рассказ о прошлом, а рассказы должны быть не "правдивыми", а всегда "другими", интересными.
Вот и сын Дараба Искандар в своем триумфальном шествии по миру посещает Аравию и Мекку, где велит удалить из святилища Каабы идолов и смастерить для божественного камня золотой футлярчик. Одновременно он - ученик Аристаталиса (Аристотеля), собеседник Букрата (Гиппократа) и Эфлатуна (Платона), который, кстати, и советует Искандару отправиться к Каабе из Греции, населенной, что еще более странно, неграми. Эфлатун-Платон выставлен в "Дараб-Наме" не столько мудрецом, сколько специалистом по оружию массового поражения, в затруднительных ситуациях неизменно советующий патрону уничтожать противника горящей нефтью, как, например, в масштабном сражении с войском пауков-каннибалов, обитающим на вершине гигантского растения. Ко всей катавасии прибавьте, что сюжет "Дараб-Наме" очевидным образом перекликается с содержанием "Шахнаме" Фирдоуси. По сути, это развернутая реплика классической поэмы, рассчитанная на вкусы и эмоциональные запросы современников Абу Тахера. Литература-2, если хотите.
К описанию сюжетных аттракционов добавим некоторые соображения о языке "Дараб-Наме": настолько, насколько это позволяет нам сделать перевод. Задача дастана - развлекать, а не решать проблемы стиля. Отсюда - прямота и безыскусность. Минимум фигур, бедная лексика. Полная противоположность "высокой" персидской словесности с ее рафинированным и герметичным языком. Текст дастана выполняет одну задачу - гнать сюжет. Не дать отвлечься. Тотальный героизм с бесконечным хеппи-эндом, прослоенным слабо прописанными деталями и незавершенными фантазиями. Здесь - отличие дастана от сказок "Тысячи и одной ночи" с их бытовой скрупулезностью, скрытым парадоксализмом, лукавством и двусмысленной моралью. Взрослых, в общем-то, сказок. А вот "Дараб-Наме" - безусловно детская, на грани экшн-комикса, книга, и не исключено, что и написана она была на потребу средневековым иранским детям. О детях, кстати, часто забывают, говоря об "исторических потребителях" литературы, так и не ставшей классикой, и к которой любят приставлять уничижительную приставку "суб-". А требует она всего ничего: детских глаз, крупного шрифта и ярких иллюстраций.
Русский же вариант "Книги о Дарабе" получился чопорным и академическим. Что, с другой стороны, тоже правильно. До поры до времени.
Дарья Гармоненко 
Иван Родин 
