В конце сентября Лев Толстой писал жене: "Может быть, те месяцы, какие нам осталось жить, важнее всех прожитых годов, и надо прожить их хорошо". Именно октябрю суждено было стать кульминацией этих последних месяцев. Впереди оставалось еще семь ноябрьских дней - болезнь, смерть, развязка┘
1 октября "лил дождь, и было ветрено". Погода последней осени Толстого оказалась суровой и неприветливой. В этот день он чувствовал себя довольно слабо, но, как всегда, много работал: разбирал книжки для народной яснополянской библиотеки. Пришел в восхищение от рассказа Мопассана "Семья", тут же решил перечитать все его произведения, признавался: "Как меня все эти рассказы подмывают писать художественное!"
Импульсами к октябрьским замыслам, которым не суждено уже было осуществиться, послужили и случайный разговор с крестьянином, потерявшим последнюю лошадь, и письмо от священника Дмитрия Троицкого, и даже сновидения.
Трудовой день в октябре 1910 года был таким же насыщенным и емким, как все последние десятилетия. Вставал рано, сам себя обслуживал, работал, но не оставлял верховые прогулки, лихо пересекая овраги, по-прежнему вел дневник, писал письма, общался с разными людьми, в общем, жил полнокровной жизнью. В самые тяжелые дни октября он живо откликается на все: 24-го числа, по воспоминаниям очевидца, говорил о последних новинках литературы, политических событиях, разных мелочах жизни. Лукавинка, юмор, интерес к жизни, "благодарность за благо жизни" не покидали его. "Гуляя, особенно ясно, живо чувствовал жизнь телят, овец, кротов, деревьев - каждое кое-как укоренившееся делает свое дело - выпустило за лето побег семечко елки, желудь превратился в дерево, в дубок, и растут, и будут столетними, и от них новые┘"
По-прежнему много читает. Диапазон интересов необычайно широк. Вновь восторгается Пушкиным, "Silentium" Тютчева называет лучшим стихотворением на свете, раскрытая книга Достоевского "Братья Карамазовы" осталась на столе 28 октября┘
Как всегда, не может жить без музыки. В начале октября слушает в последний раз своего любимого Шопена в исполнении Гольденвейзера. По влиянием этого делает запись в дневнике о великой силе искусства, заставляющего глубокого сопереживать. Поэтому настоящее искусство очищает и объединяет людей. А единение людей Толстой считал смыслом и целью всей человеческой жизни.
Но как раз единения и не хватало тогда в Ясной Поляне. Обстановка в семье накалялась. 12 октября Софья Андреевна случайно наткнулась на тайный "Дневник для самого себя", стала читать, догадалась о существовании составленного в июле тайного завещания Толстого. Ей - личному секретарю писателя, многолетней переписчице его произведений, матери огромного семейства - это показалось чудовищным. Одно за другим следуют тяжелейшие для обоих объяснения. Толстой все больше тяготится этим, но жалеет ее. "Софья Андреевна очень взволнованна и страдает┘" - запишет он в дневник. Но 20-го числа впервые сообщает бывшему в Ясной Поляне крестьянскому писателю Михаилу Новикову о своем желании уйти из дома. "Мы прожили любовно 50 лет, свыклись, жена мне никогда не изменяла. Я не мог для своего личного удовольствия причинить ей боль". Однако уже через четыре дня спрашивает его о возможности найти для него в деревне "маленькую хату". В это время Софья Андреевна записывает: "Решила не ездить больше никуда: ни в Москву, ни в концерты┘ Я так стала дорожить каждой минутой жизни Льва Николаевича, так его сильно люблю, как-то вновь, как последнее пламя догорающего костра, что расставаться с ним не буду". ("Драма становится тогда подлинной драмой, когда у нее нет виновных┘" - скажет впоследствии старшая дочь Толстых Татьяна Львовна Сухотина.)
В ночь на 28 октября Толстой проснулся от звука шагов жены в кабинете и "вдруг принял решение уехать". Он очень спешил, но долго писал ей, благодарил за "честную 48-летнюю жизнь".
Мгновенно принятое решение на самом деле зрело долго и болезненно. Внутренне он уже давно ушел, оставалось сделать последний шаг. И он рвал по живому, оставляя самых дорогих и близких людей - жену, детей, которые его не понимали, не могли понять! Раздоры с семьей были не причиной ухода, а следствием различного отношения к жизни. Не случайно Толстой уже в четвертый раз пытался уйти из Ясной Поляны. Первая попытка состоялась еще в 1884 году вскоре после "Исповеди", где вопрос о смысле существования связывался не только в философском, но и в социальном плане с жизнью трудового крестьянства. Отсюда и новая нравственная позиция писателя, не признающего барского образа жизни своего сословия. "Жизнь в Ясной Поляне отравлена┘ Тяжело жить в тех нелепых, роскошных условиях, в которых мне привелось прожить жизнь, и еще тяжелее умирать в этих условиях" - запись в дневнике 1908 года.
Когда утром 28 октября Софье Андреевне дали письмо Толстого, она прочла первые слова: "Отъезд мой огорчит тебя", пришла в отчаяние, бросилась в ледяную воду пруда, была спасена и находилась в тяжелом состоянии.
Весть об уходе Толстого мгновенно распространилась по всей России. Уже 30 октября газеты печатали сенсационное сообщение. Все задавали друг другу вопросы: "Куда ушел?" "Зачем ушел?" Отвечали по-разному, часто тенденциозно: причины ухода из Ясной Поляны сводили к семейному конфликту, к уходу от мира, поговаривали даже об отшельничестве, монастыре, возвращении к Церкви. В этой какофонии догадок предупреждающе прозвучали слова Семена Скитальца: "Не стойте на его пути с маленьким, узеньким мещанским аршином┘ Лев Толстой ушел в мир, потому что он принадлежал миру".
Когда-то герой "Воскресения" Нехлюдов открыл для себя "большой настоящий мир" кучеров и прачек, ремесленников и крестьян. Уезжая от барской жизни в вагоне третьего класса, Толстому "было очень душевно приятно и поучительно". Он не имел определенного маршрута, его должна была подсказать дорога. В Шамординском монастыре, где жила сестра Мария Николаевна Толстая, смотрел географические карты, решал, куда дальше: Кавказ? Болгария? Билет был до станции Ростов-Дон. Последний день октября Толстой встретил в поезде. Резко поднималась температура. В 6.35 остановились на станции Астапово. Душан Петрович Маковицкий, домашний врач писателя, сопровождавший его в дороге, вывел больного Толстого из вагона. Его узнали, люди снимали шапки.
Начинался ноябрь. Он застал Толстого умирающим в доме начальника станции Ивана Ивановича Озолина. Следующего месяца уже не будет, оставалась только неделя┘
Татьяна Романова,
старший научный сотрудник Музея Л.Н. Толстого,
заслуженный работник
культуры.
Публикации из этого цикла см. также в "EL-НГ" # 3, 5, 11, 15, 18, 23, 27, 32, 37.
Геннадий Петров 
Дарья Гармоненко