Энциклопедия Гермеса

Герметизм, магия, натурфилософия в европейской культуре XIII-XIX вв. Под редакцией И.Т. Касавина. - М.: Канон +, 1999, 864 с.

Неиссякающий интерес публики к магии, астрологии и ведовству - вечное искушение для издателя. Хорошие книги по истории магии можно перечесть по пальцам, а среди публики, интересующейся подобной тематикой, подавляющее большинство составляют прилежные читатели Папюса и Блаватской, для которых вопрос качества, как правило, на последнем месте. Оттого-то для серьезного, осмысленного исследовательского интереса к магии, астрологии и оккультным наукам в современной России просто нет почвы.

На Западе ситуация складывалась иначе. С появлением исторической философии науки стало ясно, что граница между наукой и псевдонаукой (в последних было принято числить астрологию, алхимию, хиромантию, френологию и пр.) не так очевидна, как может показаться на первый взгляд, и во многом зависит от первичных принципов, принятых сообществом в определенный исторический период. По-другому стали смотреть и на ценность фундаментальных принципов европейского научного мышления: энтузиазм по поводу торжества единого разума уступил место страху перед деспотическим господством усредняющей нормы. Отношение к "безумным идеям" изменилось. В них стали видеть не только своего рода "андерграунд", способ осмысления реальности, альтернативный доминирующему образцу, особую форму сопротивления тому единомыслию, которое нередко поддерживалось силовыми аргументами. К ним стали прислушиваться, пытаясь разобраться в истоках интеллектуальной драмы Нового времени.

Так уж случилось, что русский читатель познакомился с западным опытом переосмысления оккультной традиции Нового времени раньше, чем с оригинальным текстами этой традиции. Теперь наряду с трактатами Юнга и Элиаде по алхимии и серией блестящих работ Фрэнсис Йейтс о герметизме он имеет в своем распоряжении увесистый том под названием "Герметизм, магия, натурфилософия в европейской культуре XIII-XIX вв.", позволяющий непосредственно войти в символическую вселенную европейского оккультизма.

Стоит заметить, что именно при работе с оккультными текстами - как правило, большими по объему, аморфными и темными по смыслу, - жанр антологии как нельзя более уместен. Рядовой читатель, не имеющий особого исследовательского или, упаси Боже, практического интереса, едва ли станет читать целиком огромные опусы Парацельса или Корнелия Агриппы, а вот составить себе представление о их стиле мышления и особенностях языка по квалифицированной подборке фрагментов ему вполне по силам. Более терпеливый непременно воспользуется возможностью поломать голову над загадочной символикой "Иероглифической монады" Джона Ди (полный русский перевод этой легендарной книги - настоящее событие для культурологов) или последовать за Кеплером в поисках истинных оснований астрологии. Безопасность подобных экскурсий должна быть обеспечена тщательно продуманным научным аппаратом, - задача, которую каждый участник проекта решал в меру своих возможностей. Если комментарии к текстам в целом выдержаны на одном уровне, то содержание вступительных статей иногда вызывает удивление. Скажем, книга Мэнли П. Холла, откуда перепечатан фрагмент о Парацельсе - отнюдь не лучший (хотя и наиболее доступный) источник сведений о знаменитом лекаре и маге, а Ленин, на которого ссылается автор одной из вступительных статей о романтиках, - вряд ли самый компетентный эксперт в области истории науки.

Конечно, ценность столь обширного собрания текстов, представляющих совершенно неизвестную русской публике традицию, не подлежит сомнению. Но справедливости ради надо признать, что стремление составителей охватить как можно более широкий временной отрезок и вместить в один переплет как можно больше авторов делает книгу эклектичной. Разделов так много, а тема каждого из них настолько обширна, что в каждом не хватает чего-то важного: так, подле Джона Ди явно недостает Роберта Фладда, а раздел, посвященный романтической натурфилософии, немыслим без Франца фон Баадера. Очертания традиции намечены как бы пунктиром. Впрочем, памятуя наставления Козьмы Пруткова, не будем судить о книге по тому, чего в ней нет. Ведь переводчики и комментаторы, в отличие от самих авторов текстов, вовсе не претендуют на то, что им удалось объять необъятное.