Наши даты

ВЕСНА для Толстого всегда была самым ожидаемым и радостным временем года. Последний апрель в своей жизни он воспринимал так же жадно и чувствовал столь же остро, как и в молодые годы. 7 апреля Толстой запишет в дневнике: "Ездил с Душаном (Маковицким. - С.Д.) далеко и очень приятно. Безумно приятная весна. Всякий раз не веришь себе. Неужели опять из ничего эта красота". Душан Петрович Маковицкий, постоянный спутник Толстого в верховых прогулках, отмечает в своих записках 18 апреля: "Праздник Светлого воскресенья. С Львом Николаевичем Толстым верхом к Марии Александровне Шмидт через ливенцовское именье, через лес. У ручья пришлось слезать, самим перепрыгнуть и провести лошадей. Делир уперся, пришлось его пугнуть, он чуть не наскочил на ноги Льву Николаевичу. Я удивился силе и ловкости Льва Николаевича, как перепрыгнул ручей. Потом из лесу через поле помчались в Овсянниково (все время галопом)".

Наблюдения Маковицкого, который оценивал здоровье Толстого как врач, особенно интересны. Вот две его записи от 2 и 28 апреля: "Целый день читал. (Какие глаза у Льва Николаевича! Письма разных почерков читает по 20-30 в день без очков, которые никогда не носил)"; "Лев Николаевич не выходил до 11 часов ночи. Какой он энергичный! Как он заставляет себя делать, что нужно ему и в телесном и в умственном отношении. Он удивительно тренировал себя. Он заставляет себя гулять, умственно работать (насилует себя): когда устал, он заставляет себя кончать работу, не щадит себя". Но возраст брал свое. И тот же Маковицкий записывает признания Толстого: "Как мне работать хочется, а сил нет". Все чаще в дневниках самого писателя появляются записи: "┘устал - жить устал", "Хочется одиночества, с людьми тяжело", "Тело надоело".

В который раз в своей жизни Толстой думает так же, как 14 апреля: "Читал свои книги. Не нужно мне писанины больше. Кажется, что в этом отношении я сделал, что мог. А хочется, страшно хочется". Толстой находится во власти остросовременного замысла: "безумие нашей жизни в образах высказать под заглавием "Нет в мире виноватых". Из записи секретаря писателя Булгакова становится ясным содержание этого замысла: "Я хотел, - говорил Толстой, - написать всех этих людей, начиная от палачей и кончая революционерами. Таких людей нельзя обвинять, они не понимают и не могут понять, где истинная жизнь и в чем истинное благо. Описать и эту революцию. Тема эта меня очень интересует, и она заслуживает того, чтобы ее разработать". 7 апреля Софья Андреевна записала в дневнике: "Негодуем на отказ пустить Льва Николаевича в тюрьму к убийце. Ему нужно для его писания".

Как и всегда, семья, домашние посвящены в замыслы Толстого, его работу. Но в какой тугой узел завязались отношения Толстого с Софьей Андреевной. Жена, с которой он прошел 48 лет, не принимала и не разделяла его взгляды вероучителя и проповедника. В дневнике Толстого читаем: "Не обедал. Мучительная тоска от сознания своей жизни среди работающих для того, чтобы еле-еле избавиться от холодной, голодной смерти, избавить себя и семью┘ Вчера проехал мимо бьющих камень, точно меня сквозь строй прогнали. Да, тяжела, мучительна нужда и зависть, и зло на богатых, но не знаю, мучительней ли стыд моей жизни".

Самым заметным внешним событием в жизни Толстого в апреле 1910 года стала его встреча с Леонидом Андреевым, который считал Толстого своим учителем: "Толстой прошел надо мной и остался во мне". Со своей стороны Толстой очень внимательно следил за произведениями Андреева как представителя новой литературы, пришедшей на смену поколению великих, из которых остался один Толстой. Андреев был симпатичен Толстому как ищущий, думающий "все о серьезных, важных вещах" человек. Но, с точки зрения Толстого, Андреев "как-то не с того конца подходит - нет настоящего религиозного чувства". О своей поездке в Ясную Поляну Андреев сразу же рассказал в одном из интервью: "┘не печаль и не страх близкой всем нам смерти, и не сомнения в смысле нашей человеческой жизни ощутил я от соседства с великим старцем, а весеннюю небывалую радость. Вдруг погасли сомнения, и легким почувствовалось бремя жизни, оттягивающее плечи; и то, что казалось в жизни неразрешимым, запутанным и страшным, - стало просто, легко и разрешимо".

(Публикации из цикла "Лев Толстой: летопись последнего года жизни" см. также в "EL-НГ" # 3, 5 и 11 (от 27.01.2000, 10.02.2000 и 23.03.2000 соответственно)).