Кому и зачем нужна реформа академической науки

Президент РАН Владимир Фортов на чрезвычайной конференции научных работников в сентябре 2013 года. Тогда еще казалось, что реформу академии можно направить в «мирное русло». Фото автора

27 сентября исполняется ровно два года, как президент РФ Владимир Путин подписал Федеральный закон «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Не круглая, но все-таки значимая дата. Уже история…

Что называется - к дате, в минувший понедельник 21 сентября, Владимир Путин встретился с руководителем Федерального агентства научных организаций (ФАНО) Михаилом Котюковым. Последнему было чем отчитаться перед президентом: «За прошедшие почти 1,5 года активных усилий... мы зарегистрировали   столько   же   имущества,   сколько   за   15    лет, предшествовавшие проведению реформы».  

Вообще в России любили реформировать Академию наук. И во времена Российской империи, и в Советском Союзе. Российская Федерация в этом вопросе тоже не отстает. Поэтому сравнительного исторического материала более чем достаточно. Но для начала напомним все же, что произошло два года назад…

Реформа РАН 2013 года

После лета-2013, лета бурных академических протестов против предложенной правительством реформы РАН, в конце сентября Владимир Путин ставит в этом вопросе точку. Три академии – РАН, Российская академия медицинских наук и Российская академия сельскохозяйственных наук – объединены в одну, собственно в Российскую академию наук. Для управления собственностью и научными институтами новой большой академии правительство создает специальный уполномоченный орган. Статья 18, п. 9 ФЗ «О Российской академии наук…»: «Организации, находившиеся в ведении Российской академии наук, Российской академии медицинских наук, Российской академии сельскохозяйственных наук до дня вступления в силу настоящего Федерального закона, передаются в ведение федерального органа исполнительной власти, специально уполномоченного Правительством Российской Федерации на осуществление функций и полномочий собственника федерального имущества, закрепленного за указанными организациями… Данный федеральный орган исполнительной власти осуществляет в порядке, установленном Правительством Российской Федерации, функции и полномочия учредителя указанных организаций…».

Этим федеральным органом и стало ФАНО. Но функции этого агентства только обеспечением административно-хозяйственной деятельности институтов не ограничивались. Статья 18, пункт 10: «Государственные задания на проведение фундаментальных научных исследований и поисковых научных исследований научными организациями, созданными в форме бюджетных и автономных учреждений и переданными в ведение федерального органа исполнительной власти, специально уполномоченного Правительством Российской Федерации, утверждаются данным федеральным органом исполнительной власти с учетом предложений Российской академии наук».

То есть это уже однозначное заявление о намерениях в области формирования научной политики, а не просто материально-финансового обеспечения деятельности исследовательских организаций. Академию наук отделили не только от управления финансовыми и материальными активами, но и во многом от выбора направлений научных исследований.

Что же остается от собственно Академии наук? Фактически РАН отведено место в ряду других организаций, оказывающих экспертно-консультационные услуги. Об этом свидетельствует и перечень ее основных задач и функций, прописанный в законе (Статья 7):

«1) разработка предложений по формированию и реализации государственной научно-технической политики;

2) ...участие в разработке и согласовании программы фундаментальных научных исследований в Российской Федерации на долгосрочный период;

3) экспертиза научно-технических программ и проектов. Требования к научно-техническим программам и проектам, подлежащим направлению на экспертизу в Российскую академию наук, и порядок направления на такую экспертизу устанавливаются Правительством Российской Федерации;

4) предоставление научно-консультативных услуг государственным органам и организациям, осуществление экспертных функций;

5) изучение и анализ достижений мировой и российской науки, выработка рекомендаций по их использованию в интересах Российской Федерации;

6) укрепление научных связей и взаимодействия с субъектами научной и (или) научно-технической деятельности;

7) подготовка предложений, направленных на развитие материальной и социальной базы науки, повышение степени интеграции науки и образования, эффективную реализацию инновационного потенциала фундаментальной науки и повышение социальной защищенности научных работников;

8) популяризация и пропаганда науки, научных знаний, достижений науки и техники».

Назад – к академической Канцелярии

Некоторые министры уверены, что реформа РАН – это главное событие в нашей науке за последние 20 лет. Фото автора

Но, как уже отмечалось выше, ничто не ново в российской истории. Она, история эта, как будто только тем и занята, что описывает гигантские замкнутые окружности. В крайнем случае – какие-то чуть-чуть более сложные замкнутые кривые. Если принять это допущение, то можно даже рискнуть и высказать предположение, что ФАНО будет распущено (в смысле – упразднено) через 17 лет, в 2032 году. Дело в том, что 31 октября 1766 года именно это произошло с прототипом нынешнего ФАНО – академической Канцелярией, существовавшей официально с 1747 года (именно тогда специальный параграф, «О канцелярии», появился в первом уставе (Регламенте) Императорской Академии наук и художеств). Академик Михаил Васильевич Ломоносов весьма колоритно представил деятельность этого органа в обширной записке «О поведении академической Канцелярии в рассуждении ученых людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени» (1764). Записка и сегодня читается на одном дыхании – как будто про ФАНО, РАН и реформу написано! – ее можно почти без купюр публиковать всю. Но вот только отрывок из результирующей части этого любопытного документа.

«…Канцелярия академическая, – пишет первый русский академик Ломоносов, – основана Шумахером для его властолюбия над учеными людьми и после для того утверждена по новому статуту и регламенту к великому наукам утеснению, ибо 1) имел он в ней способ принуждать профессоров удержанием жалованья или приласкать прибавкою оного; 2) принятием и отрешением по своей воли, не рассуждая их знания и достоинств, но токмо смотря, кто ему больше благосклонен или надобен; 3) всевал между ними вражды, вооружая особливо молодших на старших и представляя их президентам беспокойными; 4) пресекал способы употреблять им в пользу свое знание всегдашною скудостию от удержки жалованья и недостатком нужных книг и инструментов, а деньги тратил по большей части по своим прихотям, стараясь завести при Академии разные фабрики и раздаривать казенные вещи в подарки, а особенно пользоваться для себя беспрестанными подрядами, покупками и выписыванием разных материалов из-за моря... Между тем науки претерпевают крайнее препятствие, производятся новые неудовольствия и нет к лучшему надежды, пока в науках такой человек действовать может, который за закон себе поставил Махиавелево учение... Едино упование состоит ныне по Бозе во всемилостивейшей государыне нашей, которая от истинного любления к наукам и от усердия к пользе отечества, может быть, рассмотрит и отвратит сие несчастие. Ежели же оного не воспоследует, то верить должно, что нет Божеского благоволения, чтобы науки возросли и распространились в России». 

Почти через 100 лет, в 1870 году, в своей фундаментальной двухтомной «Истории Императорской Академии наук в Петербурге» (1870) русский историк и библиограф, академик Петр Петрович Пекарский подытожит: «Академическая канцелярия есть то самое учреждение, на самовластие и придирки которого так часто слышались жалобы от старинных академиков. Она существовала с первых годов основания Академии наук, и ея деятельность была приостановлена 31 октября 1766 года распоряжением графа В. Орлова. «Во оной канцелярии (записано в ответе сенату 14 декабря 1745 года) все президенты… присутствовали, и к профессорам ордеры, а во все подчиненные места указы посылывались. И все дела происходили из канцелярии; контракты с профессорами, адъюнктами и с прочими служительми заключает, профессоров выписывает, отпущает и жалованье им дает канцелярия»…

Именно архив академической Канцелярии Пекарский использовал при подготовке своего до сих пор незаменимого труда. Недаром он подчеркивает: «Из этого краткого перечня занятий академической канцелярии можно уже понять о значении архива ея, в котором действительно находится много любопытных материалов для истории не только просвещения, но даже искусств и ремесел в России XVIII столетия».

Между прочим, Российская Академия наук сегодня не имеет – если говорить строго юридически – своего собственного архива. Вернее, архив-то имеется, но теперь это просто одна из организаций, входящих в систему ФАНО. А ведь в архиве этом хранятся документы начиная с 1715 года, то есть еще за девять лет до создания самой Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге.

Кстати, невольное подтверждение прогноза о длительности «жизненного цикла» ФАНО приводит и министр образования и науки РФ Дмитрий Ливанов. В одном из своих интервью в начале 2015 года он заявил: «Сейчас идет очень активный процесс реструктуризации академических институтов. Он, безусловно, займет не один, не два года, а десятилетия, тут важно не спешить, а взвешенно обсуждать этот шаг. Но то, что мы начали эту реформу, это главное событие в нашей науке за последние 20 лет» (курсив наш. – «НГН»).

Можно ли науку сделать «эффективной»

«Пора кончить с делом академии: я все жду», – едва сдерживая свое раздражение, подводил черту 14 октября 1841 года император Николай I. Именно в 1841 году по его распоряжению к Императорской Академии наук была присоединена Императорская Российская академия (последняя создана в 1783 году Екатериной II как национальный центр исследований в области русистики и славяноведения; к моменту описываемых событий, как отмечали современники, «звание члена Российской академии сделалось почти синонимом жалкого тунеядства»).

«По своим масштабам, сущности и непредсказуемости последствий она (реформа Академии наук 1841 года. – «НГН») сопоставима с тем потрясением, которое переживает старейшее научное учреждение в России в наши дня, накануне своего 300-летнего юбилея», – пишет историк Екатерина Басаргина («Архив истории науки и техники». Выпуск V (XIV), 2015).

Таким образом, современная, 2013 года, реформа РАН – это повторение в институциональном и структурном отношении ситуации середины XIX века. Вот только эффективность этих двух академических реформ существенно разная.

Объединение двух академий в 1841 году закончилось к взаимному удовольствию этих научных организаций. Историк Михаил Иванович Сухомлинов (1828–1901) отмечал, что Российская академия «устраняла от себя все то, что не соответствовало ученому учреждению». «Из прежнего учреждения с неопределенным кругом деятельности и слишком обширным и разношерстным составом была создана менее многочисленная коллегия с ясно выраженным научным назначением, которое состояло в исследовании русского языка и других славянских языков, в разработке истории русской словесности…» – подчеркивает Екатерина Басаргина.

Не прогадала и Императорская Академия наук: она получала от Российской академии (в качестве приданого?) 400 тыс. руб., которые пошли на оборудование Главной астрономической обсерватории в Пулкове.

Заметим, что к началу реформы 1841 года Императорская Академия наук – это всего лишь 21 ординарный академик. По мере надобности ученые создавали различные научные общества и комиссии: в 1817 году – Императорское Минералогическое общество; в 1837 году – «Комиссия, учрежденная для производства опытов в большом виде относительно приспособления электромагнитной силы к движению машин по способу проф. Б.С. Якоби»; в 1845 году – Императорское Русское географическое общество; в 1846 году – Русское энтомологическое общество; в 1863 году – Императорское общество любителей естествознания, антропологии и этнографии, в 1868 году – Русское химическое общество…

Впрочем, нынешнее государственное руководство Российской Федерации тоже понять можно: страна истосковалась по высоким технологиям. Тем более в ситуации, когда даже тонкий ручеек этих технологий с Запада перекрыт санкциями. Чисто рефлекторное движение власти – потребовать от ученых исправить эту ситуацию. От кого же еще! «Сделать науку эффективной» – так это называется на официальном языке. «Наука – это не вещь в себе, она не может развиваться в отрыве от задач развития страны, от тех вызовов, с которыми сталкивается государство в геополитической, экономической, демографической, социальной сферах, в области национальной безопасности, – настаивал Владимир Путин 24 июня 2015 года на заседании Совета по науке и образованию при президенте РФ. – Нам нужно научиться концентрировать ресурсы, избавляться от слабых неконкурентоспособных структур в научно-образовательной сфере».

Но здесь-то как раз апелляции к науке почти бессмысленны. «Наука занимается только тем, что Бог дал, – подчеркивает методолог Марк Рац. – Больше ничего она делать не умеет. И обращаться к ней за изменением не устраивающей нас окружающей действительности – бессмысленно. Это дело проектировщиков, технологов, управленцев, политиков».

Между тем от Российской академии наук ждут именно технологического «выхлопа». Это как от карьерного самосвала потребовать победы в гонках «Формулы-1». Тут как минимум есть одна опасность – не задохнется ли сама наука от своих же «выхлопных газов»?