Академия наук год спустя после революции сверху

Можно сказать – главные акторы реформы Академии наук, президент РАН Владимир Фортов и советник президента РФ Андрей Фурсенко, на самом деле вряд ли смогут договориться. Фото РИА Новости

Через два дня, 27 июня, исполнится ровно год с того момента, как на заседании правительства было объявлено о начале процедуры внесения в Госдуму РФ проекта Закона «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук…». А 27 сентября 2013 года президент РФ Владимир Путин уже подписал этот закон. Параллельно был подписан и Закон «О Федеральном агентстве научных организаций». «Руководство деятельностью Федерального агентства научных организаций осуществляет правительство Российской Федерации; руководитель Федерального агентства научных организаций назначается на должность правительством Российской Федерации по согласованию с президентом Российской Федерации», – говорится в этом документе. ФАНО вменялось в обязанности заниматься управлением имуществом Академии наук.

Идея освободить ученых от «ЖКХ и бухгалтерии» выглядит, в общем-то, разумно. (Хотя, заметим в скобках, еще никто не смог обосновать априорную эффективность устранения ученых от распределения средств на науку.) Сколько бы академики ни говорили, что принятый в прошлом году закон стал для них полной неожиданностью, «реформой-переворотом», власть фактически никогда не скрывала своих намерений сделать более прозрачными финансовые потоки, идущие через академические структуры (прежде всего – через Российскую академию наук, собственно РАН).

«…Сегодня мы должны приближаться к модели науки, которая стала, в некотором смысле, эталоном во всем мире. То есть науки более компактной, более мобильной, имеющей разные источники финансирования и разнообразные формы организации исследований. При этом наиболее важные направления фундаментальных исследований, финансируемые из госбюджета, должно определять само научное сообщество. Всё, а не только академическое. Обязательно с учетом анализа мировых научных тенденций, с привлечением иностранных экспертов», – подчеркивал еще в феврале 2001 года в интервью «НГ» Борис Салтыков, министр науки в 1991–1996 годах.

Как видим, основные контуры реформы были обозначены еще лет 15 назад. Куда уж яснее – у того же Салтыкова: «Когда мы говорим о необходимости реформы РАН, то, конечно, имеем в виду именно это, то есть реформу ведомственных механизмов организации и управления ресурсами и взаимодействия с народным хозяйством». Другое дело, что академическому сообществу не хотелось верить в реальность и реализуемость такого сценария развития событий. Оно и не верило. За что и поплатилось реорганизацией сверху.

Как показал в своем только что вышедшем блестящем исследовании социолог Александр Бикбов, за изменением государственной риторики в отношении науки в целом и Академии наук в частности стояла не просто игра слов; новые понятия непосредственно влияли на политические институты, в том числе – на институты, ответственные за проведение государственной научно-технической политики (при этом можно спорить о качестве самой этой политики).

«В сравнении с предшествующим периодом перспектива инвертируется: уже не наука выступает в роли цивилизационной основы государственного режима, но государство становится содержателем «кризисной» науки, – пишет Александр Бикбов. – Переход от «научно-технического прогресса» к «научно-техническому потенциалу» завершается в нулевых годах не только переопределением политической функции науки, но и сдвигом в его экономическом измерении – от «отрасли народного хозяйства» к «сектору международного рынка». (Бикбов А.Т. Грамматика порядка: Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность. – М., 2014.)

Руководство же РАН застыло в своей риторике «осажденной крепости». Справедливости ради надо отметить, что к таким же выводам приходят сегодня и некоторые академические ученые. Так, Французский институт международных отношений (ИФРИ) опубликовал только что очень интересное и скрупулезное, я бы сказал, исследование доктора экономических наук, заведующей сектором экономики науки и инноваций Института мировой экономики и международных отношений РАН Ирины Дежиной – «Реформа РАН: причины и последствия для науки в России». В этой работе, в частности, отмечается: «С этого момента (середина нулевых годов. – «НГН») закрепилось распределение позиций: Академию обвиняют – Академия защищается. В этом была системная проблема – вместо обороны Академия могла выбрать стратегию демонстрации лучших достижений на языке, понятном как государственным чиновникам, так и обществу». Увы, не выбрала…

С другой стороны, в Законе «О Российской академии наук…» закреплена давно лелеемая претензия РАН на статус «главного экспертного органа правительства России»: «Российская академия наук осуществляет свою деятельность в целях… экспертного научного обеспечения деятельности органов государственной власти, научно-методического руководства научной и научно-технической деятельностью научных организаций и образовательных организаций высшего образования». Казалось бы, надо только радоваться. Но…

Совершенно неожиданно (или, наоборот, очень ожидаемо) Академию наук отделили не только от распределения средств из бюджетного потока (если не считать 4,5 млрд руб. на программы фундаментальных исследований Президиума РАН), но и собственно от науки. Функцию определения перспективных исследований, достойных финансирования, взяло на себя то самое ФАНО. Сейчас «подведомственных» ФАНО научных академических организаций – 826 (а общее число хозяйствующих академических субъектов – более 30 тыс.!). «Мы анализируем, как работают наши организации, – это наша прямая обязанность», – заявляет руководитель ФАНО Михаил Котюков.

Скажем, агентство уже освоилось с ролью научного (sic!) руководителя академических институтов. Бывших академических институтов. Оно просит, требует, настаивает, чтобы институты отчитывались именно о своей научной деятельности перед структурами ФАНО, скажем, перед Экспертно-аналитическим управлением. На сайте ФАНО России опубликована «дорожная карта» (план мероприятий) по повышению эффективности науки и образования в подведомственных институтах. В трех документах этого плана перечислен ряд показателей, на которые научные организации должны будут выйти в ближайшие несколько лет. Среди них: рост зарплаты научных сотрудников («…повышение заработной платы научных работников к 2018 году до уровня 200% средней заработной платы в соответствующем регионе»), сокращение административного аппарата в институтах, показатели цитируемости научных работ и т.д.

Это уже качественно другая ситуация. «В 2013 году в результате молниеносной реформы Академия прекратила свое существование в прежнем историческом виде, утратив основную часть своих функций и привилегий», – подчеркивает Ирина Дежина.

Сегодня формально Академия наук – это 300 человек в Москве и около 200 в региональных отделениях. Мало того, уже абсолютно правомерно задать вопрос: научная ли организация – Российская академия наук? Академики, например, не имеют теперь никаких правоотношений с РАН, кроме получения стипендий за свои академические звания.

Спор между властью и наукой, можно сказать, имеет онтологические корни.  Фото с официального сайта РАН

В «НГ-науке» уже приводились данные по результатам конкурса научных групп Российского научного фонда (РНФ) (см. «НГН» от 28.05.14). Кратко напомню их. Всего было подано 12 тыс. заявок. Победителями стали 800 заявок. На конкурс было подано 57% заявок от вузов, 33% от РАН и 10% – остальные организации. Среди победителей конкурса – 60% заявок из РАН, 32% – вузы, 8% – остальные. (Все цифры даны с округлением.)

При этом надо иметь в виду, что созданный меньше года назад РНФ как раз и задумывался как чуть ли не основной канал альтернативного бюджету финансирования фундаментальной науки: «Целью деятельности Фонда является финансовая и организационная поддержка фундаментальных и поисковых исследований, подготовки высококвалифицированных научных кадров, развития научных коллективов, занимающих лидирующие позиции в определенной области науки». Все это вписывалось в логику, заявленную в январе 2014 года президентом РФ Владимиром Путиным, когда он поручил правительству подготовить меры по изменению системы финансирования научных исследований. Финансирование фундаментальных и поисковых научных исследований за счет средств из федеральных целевых программ (ФЦП) прекращено. Деньги на такие исследования ученые будут получать преимущественно из грантов.

Другими словами, результаты конкурса научных групп РНФ – это эксперимент в чистом виде. И получается, что академическая наука эффективнее (была?) всех других институциональных форм организации науки примерно в четыре раза. Но этот результат фактически имеет сегодня всего лишь ретроспективную ценность. По существу, это проявление инерции накопленного в прошлые годы потенциала. Последние всполохи величия академической науки в России.

Вообще-то наука интересна для власти в трех аспектах: экономическом, военном, представительском (имиджевом). Де-факто что-то непохоже, что хотя бы в одной из этих трех ипостасей наука была нужна современной российской власти. Разве было принято за последнее время хоть одно решение в экономике, внешней политике, в сфере межнациональных отношений, в образовании, основанное на научно выработанных рекомендациях?

Впрочем, власть может предъявить зеркальные претензии к академическим ученым. Доктор экономических наук Владислав Иноземцев на сайте РАН разместил статью «Имитация российской науки». В ней, в частности, он приводит такие данные: «Несмотря на то что в 2000 году из бюджета России на гражданские научные исследования выделялось 17 млрд руб., а в 2014 году – 366 млрд руб., наши ученые публикуют в международных научных журналах, входящих в базу Web of Science, приблизительно столько же статей, как и 15 лет назад, уступая китайским более чем в семь раз, хотя на рубеже столетий отставали от них менее чем на 50%... Можно ли преодолеть подобное отставание? На мой взгляд, нет – прежде всего потому, что в России наука перестала быть ценностью, а занятия ею за государственный счет, как и многое иное, во все большей степени становятся профанацией.

Как мы уже говорили, количество научных работ, опубликованных нашими учеными в ведущих мировых журналах, почти не изменилось с 2000 года – зато за это время количество кандидатских и докторских защит выросло на 24%. «Выработка» на одного «специалиста» падает, зато заработки их растут».

Коллизия опять же не самая неожиданная. Еще в 1935 году Петр Капица сетовал: «Трагедия нашего правительства в том, что... наука выше их понимания, они не умеют отличить знахарей – от докторов, шарлатанов – от изобретателей и фокусников и черных магов – от ученых. Им приходится полагаться всецело на чужое мнение». Так что этот спор между властью и наукой, можно сказать, имеет онтологические корни. Договориться оппонирующим сторонам невозможно. Разве что приняв во внимание французскую поговорку: «В ссоре виноват тот, кто умнее».

Между тем, как отмечает Ирина Дежина в цитированной выше статье, «Россия уже не входит в группу лидирующих стран по 100 наиболее перспективным научным направлениям».

На этом фоне трагикомично выглядит недавний призыв, прозвучавший в Новосибирске на форуме «Технопром» из уст вице-премьера Дмитрия Рогозина. Отметив, что России в настоящее время необходимы новые материалы и «уникальные решения традиционных проблем в различных сферах», он заключил: «Но государство должно сказать об этом РАН, в том числе и в оборонной сфере, сформировать программу документальных и прикладных научных исследований, профинансировать ее, определить головные научные организации с возможностью влиять на кадровую политику в Академии наук».