Буквально несколько дней тому назад научный мир взбудоражили два скандала, причем довольно однородных.
Скандал первый. Германские университеты вынуждены вводить у себя новые, намного более жесткие, правила соблюдения этики научных исследований. Если к концу июня они не предоставят свое согласие главному научно-финансирующему ведомству страны Deutsche Forschungsgemeinschaft (DFG), то у них возникнут сильные проблемы с дальнейшим получением грантов. Семьдесят процентов университетов уже согласились составить новые кодексы.
На самом деле история эта далеко не новая. Ее корни этого тянутся к событиям пятилетней давности, когда выяснилось, что видный гематолог и исследователь рака Фридхельм Херманн в своих многочисленных публикациях подтасовывал данные. DFG в течение трех лет проводило собственное расследование, после чего сообщило - из 347 статей, опубликованных этим плодовитым биологом, 52 "содержат фальсификации", а еще в сорока двух обнаружены основания подозревать манипуляцию данными. Херманн и его коллега лишились постов и были изгнаны из науки, но этим дело не кончилось. Под научными статьями стоит, как правило, целая куча фамилией ее авторов, поэтому сомнения в научной честности других биологов стали множиться, как в цепной реакции. Было заведено множество расследований, которые тянулись месяцами, порой годами, кое-кому они стоили научной карьеры, но чаще всего заканчивались ничем из-за недостатка прямых улик.
В германских правилах теперь вводится понятие "научного преступления" или, точней, научного проступка (журнал Science, сообщивший об этом, пользуется термином misconduct). Оно расшифровывается как "фальсификация или фабрикация данных, совершенная намеренно или по чрезвычайной небрежности". Под это же понятие подпадают ложь, плагиат и нанесение ущерба исследованиям других ученых. Наказанием за научное преступление будет ликвидация исследовательских контрактов и лишение академических титулов. Больше того, отказ сотрудничать со следователями DFG будет рассматриваться ими как признание собственной вины и караться столь же жестоко.
Другими словами, в Германии вводится научная полиция. Ее "участковые" или "независимые омбудсмены" будут назначаться при каждом университете. Они будут наделены правом возбуждать следствие в сомнительных случаях, при этом доносительство будет всячески поощряться. Вводится также правило, согласно которому все данные, полученные исследователем за 10 лет, необходимо сохранять. Непорядок в исследовательских архивах, а также их намеренное уничтожение будут рассматриваться как "чрезвычайная небрежность" и тоже приведут к наказанию.
Немецкие ученые по-разному относятся к этому нововведению. И хотя многие из них весьма скептически смотрят на драконовские меры, предлагаемые правительством, поскольку уличить исследователя в "научном преступлении" очень и очень трудно, факт остается фактом - благородный дух науки оказался настолько пропитан неким неприятным душком, что для избавления от него уже требуется вмешательство нравоохранительных органов. Ангельские крылышки уже так плохо держатся на некоторых ученых плечах, что их приходится прибивать обратно с помощью полицейской дубинки.
Скандал второй. Сразу нескольким медицинским журналам мирового уровня предъявлено обвинение в публикации того, что можно назвать "непроверенными сведениями". Одновременно досталось и журналистам, освещающим медицинские конференции.
Группа американских ученых из Дартмутской медицинской школы изучила пресс-релизы, выпускаемые девятью лидирующими медицинскими журналами, и нашла их качество невысоким. Это так называемые peer reviewed издания, то есть такие, в которых достоверность и важность публикаций предварительно проверяются группой высококвалифицированных экспертов, а значит, тому, что там напечатано, принято верить почти беспрекословно - "это хороший тон". Если качество основных публикаций в этих журналах сомнению не подлежит, то в пресс-релизах (то есть материалах, предназначенных для публикации в широкой прессе) значение рекламируемых исследований часто преувеличивается; предварительные результаты еще не оконченных исследований часто выдаются за окончательные. Любопытно, что сообщение об этом было опубликовано как раз в одном из критикуемых журналов - Journal of the American Medical Association (JAMA).
Было исследовано 127 пресс-релизов. Из них только 23% не преувеличили важность исследования. Одновременно ученые изучили 252 заметки в широкой прессе о 147 сообщениях, сделанных на медицинских конференциях в 1998-м году. Впоследствии четверть этих сообщений вообще не попали в научную прессу - другими словами, это были исследования, которые ученым так и не удалось довести до конца и подтвердить те промежуточные, предварительные результаты, о которых они сообщали на конференциях.
Другими словами, и ученые, и журналисты, обращаясь к необразованной публике, то есть, извините, к нам, здорово привирают, и доверять им на сто процентов нельзя. Обратите внимание, это - медицинские сообщения, они могут ввести в заблуждение широкую публику, возбудить в пациентах ложную надежду на излечение (скажем, от рака, поскольку в число критикуемых попали и "раковые" журналы) или, как пишут исследователи в JAMA, "побудить их на неопробованные, бесполезные или даже опасные методы лечения и диагностики".
Что касается второго скандала, то здесь, похоже, все довольно закономерно. Автор данных строк относится к приверженцам не проверенной научными методами, но довольно правдоподобной теории о том, что с недавних пор, годов этак с восьмидесятых прошлого века, в научном мире заявило о себе новое явление - поп-наука.
Поп-наука - это что-то вроде "попсы" в науке, когда ученый интересуется не столько добыванием новых знаний, сколько использует уже имеющиеся для того, чтобы продемонстрировать человечеству чудеса или, по-современному говоря, сенсации - то, что заставит всколыхнуться сердце малообразованного в данном научном направлении человека, то есть, опять-таки извините, нас с вами. Вещь эта по-своему полезная, поскольку направлена на приготовление вещей, интересующих человечество, но одновременно и развращающая, потому что у исследователей возбуждает соблазны, а прочее человечество заставляет испытывать надежды, не всегда реальные.
И нельзя сказать, чтобы поп-наука возникла вчера - равно как и махинации с результатами исследования, она существовала всегда. В начале восьмидесятых, когда по миру прокатился кризис недоверия к науке, когда стали рушиться научно-популярные издания, а знаменитый "Сайентифик Америкен" в одночасье потерял чуть ли не миллион подписчиков, она лишь начала оформляться как массовое явление, пытаясь не мытьем, так катаньем привлечь к себе интерес. Конец холодной войны, лишив многих ученых финансовой подпитки, еще больше ускорил этот процесс, и исследователи стали очень и очень интересоваться возможностью попасть в средства массовой информации. В результате сегодня мы каждый день узнаем что-нибудь новенькое и интересненькое из мира науки - про жизнь на Марсе, про бессмертие, динозавров, инопланетян и т.п.
Попадая на страницы газет или в информационные программы ТВ, научное сообщение резко трансформируется - оно начинает жить по законам журналистики, а не научной публикации. И если эти две ипостаси еще можно хоть как-то совместить в солидной научно-популярной статье или книге типа тех, которыми грешил сам Эйнштейн, то в короткой, на две странички заметке это сделать практически невозможно. Попробуйте-ка пересказать за две минуты что-нибудь вроде "Влияние спектра метахиразы на мультипликативную w-хромосому у регуляризованной Pochericia Coli".
В борьбе с развращающим воздействием поп-науки наука нормальная давно выработала иммунитет, выражающийся, в частности, в одном неписаном законе - исследователь не должен сообщать о своем открытии в средства массовой информации, пока сообщение о нем не появится в научном журнале. Нарушивший этот запрет еще недавно сразу же подвергался обструкции. Сейчас эта препона во многом снята - информация потоком идет в СМИ, не дожидаясь какого-то там скучного peer review, и в каждом четвертом случае оказывается недостоверной или, по крайней мере, сильно преждевременной.
Если в системе забарахлило одно звено, следует ожидать, что забарахлит и другое. Скандал номер один в этом смысле весьма показателен. Почему вдруг именно сейчас проблема фальсификации данных и других научных преступлений встала настолько остро, что германские ученые готовы ввести научную полицию, да что там полицию - самое настоящее ЧК? Что произошло?
Возможно, конечно, что два упомянутых скандала - поп-научный и научно-уголовный - никак между собой не связаны и их одновременное возникновение есть чистая случайность, но что-то не верится.