Вера Максимова К ПЯТИДЕСЯТИ годам - сложившийся, "персональный" стиль Владислава Иванова, чуть выспренний и театральный, слегка манерный, красивую фразу вдруг "опускающий" до жесткой и точной формулировки. И еще к пятидесяти годам - авторитетное имя ученого, литератора, вызывающее уважение сегодняшних театральных ругателей - молодых и усталых, разочарованных старших. И вот наконец появилась первая книга Иванова - Русские сезоны "Габимы" (М.: Издательство APT, 1999, 318 с.). Оказалось, что все предшествующее - русский модерн и первые послеоктябрьские театральные сезоны; Таиров и Роберт Стуруа, Эймунтас Някрошюс и Анатолий Васильев - на пользу и к месту; что "рассредоточение", пробы себя на разных направлениях могут быть благом, ибо плодотворна широта, а не узость; что накопление, постепенность, неспешность иногда дают вдохновенный результат.
Десять лет создавалась эта, не такая уж и большая книга - всего в 300 печатных страниц (включая документальные приложения, идеально оформленный именной указатель и выразительные комментарии). Помнится, какое удивление, даже испуг вызвал "экстравагантный" замысел автора - воссоздать "русскую" часть истории "Габимы" (с 1918 по 1930 г.), еврейского театра, работавшего даже не на народном, разговорном, жаргонном идише, а на библейском, литературном иврите, который в России и в Палестине 20-30-х годов считали мертвым языком.
Недюжинную волю (при скудных материальных средствах) проявил автор, мобилизовав (вдохновив) друзей, коллег, знакомых и незнакомых в качестве переводчиков, если оказалось возможным так широко ввести в монографию документы на иврите, немецком и французском языках, парижскую и берлинскую театральную прессу, в том числе и посвященные "Габиме" во время ее европейских и американских странствий работы русских критиков - эмигрантов, ассимилировавшихся в зарубежных издательствах.
Книга Иванова подлинно научна, но и легка, увлекательна в чтении. Она принадлежит к тому типу классического русского театроведения, которое считало себя "литературой" и к высокой литературе принадлежало. Новизна ее - проблемная, идейная, фактическая - очевидна. Для русского читателя история "Габимы" - маленького еврейского театра в Москве с полулюбителями-актерами, взметнувшегося к вершинам вечности легендарным "Гадибуком", - представлялась неким конусом или круто подымающейся горой с единственной вершиной.
"Гадибук", спектакль-странник, которому рукоплескали все театральные столицы мира, по мнению автора, и ввел рано умершего Вахтангова в ареопаг гениев мировой режиссуры.
Спектакль, воссозданный с изысканным аналитизмом и литературным блеском, законно остается кульминацией книги. Иванов, один из любимых учеников знаменитого Павла Маркова, соревнование с учителем-очевидцем, лучшим "запечатлителем" вахтанговского шедевра, достойно выдерживает.
В рассказ о рождении "Гадибука" Иванов вводит иррациональные, "запредельные" понятия тайны, чуда, наития, экстаза, в чем создатель спектакля гениальный русский режиссер Вахтангов одноприроден и родствен неистовому мечтателю из заштатного Белостока, автору идеи великого "библейского" театра, основателю "Габимы" Науму Цемаху. (Без этого, пожалуй, и не поймешь, как молодые люди из местечек в кратчайший срок прошли путь до выдающихся артистов.) После книги Владислава Иванова история "Габимы" - это уже не единственная вершина "Гадибука", но - широкая панорама, многонаселенный, как и сама монография, ландшафт. Здесь деятели еврейского театра: великая Хана Ровина - Ермолова еврейской сцены, Арон Мескин, Цемах, Бертонов, Грановский, русские режиссеры, до Вахтангова и после него работавшие с коллективом, - Станиславский, Мчеделов, Сушкевич, великий Михаил Чехов, неистовый Алексей Дикий, вслед за "Габимой" поехавший в землю обетованную. Постановки мхатовской режиссерской плеяды, русскому читателю неизвестные, зрителями старшего поколения - забытые, воссозданы автором зримо и с величайшей тщательностью.
Драматическая и остроконфликтная истории становления "Габимы" погружена в неповторимую атмосферу послеоктябрьских лет. Автор не уходит от парадоксов. Согласно реальным фактам, главными гонителями еврейского театра становятся его "московские одноплеменники", радикалы-коммунисты из "Центрального бюро еврейских секций", а защищают "Габиму" не только благородные Станиславский с Шаляпиным, но - как это ни покажется странным - Ленин, Сталин, Каменев (хоть и трусивший время от времени), нарком Луначарский. В нынешнее время разрывов и разъединений волнующе, жизненно, актуально звучит мысль о том, что пуритански-чистых, абсолютно чистых этносов не бывает, что еврейский театр, с его трагическим экстатизмом, чувствительностью, музыкальностью, уникальной исторической памятью и уникальным самосознанием, сформировался и обретал силу в божественном тигле русской театральной культуры.
