Подвиг как рутина

Всем хочется быть здоровыми. И счастливыми… Николай Ярошенко. На приеме у врача. Челябинский государственный музей изобразительных искусств

Имя писателя Анны Андроновой, надо признать, не на слуху. Ее повести и рассказы уже больше десятилетия время от времени появляются в периодике – «Юность», «Волга-XXI век», альманах «Земляки», «Наш современник», были публикации в сборнике «Новые писатели»; еще в 2004 году вышла первая книга в Нижнем Новгороде (где Андронова живет и работает); в журнале «Огонек» иногда появляются ее очерки о буднях современных российских врачей… В 2011 году в издательстве АСТ вышли сразу две ее книги в серии «Приемный покой». Однако серия эта оказалась популярной у читателей, но не у критиков. На следующий год появился сборник «14. Женская проза нулевых», но и тут рецензенты на повесть Андроновой почти не обратили внимания.

Вот новая книга. «Хирургический день». Может быть, заметят и оценят, а может, и нет. И не потому, что проза не придется по душе, а просто слов не найдут.

Как принято говорить в отношении таких авторов, Андронова – не профессиональный писатель. Она работает врачом в больнице. У нее семья, трое детей. Пишет в свободное от работы и семейных дел время. И писательство для нее не уход от окружающей и личной действительности, как у многих других непрофессионалов, не отдых от реальности, а художественное осмысление этой действительности, пережитого ею самой и, как можно догадаться, близкими людьми.

Анна Андронова. Хирургический день: Повести.  - Нижний Новгород: БегемотНН, 2015. - 328 с.

Конечно, и в прозе Андроновой наверняка немало вымысла, но вымысел этот иного (достоверного, правдоподобного) рода. Подобных писателей сегодня совсем немного: Борис Екимов, Михаил Тарковский, Илья Кочергин, Алексей Серов, Денис Гуцко… На обложке книги «Хирургический день», кстати, есть его высказывание о прозе Андроновой. И это не дежурные слова вроде «Лучшая книга сезона, читать всем!»

Процитирую Дениса Гуцко: «Эта проза неопровержимое доказательство того, что в литературе только авторская реальность по-настоящему реальна и жива. В реальности Анны Андроновой подвиг – сущая рутина, любовь навсегда избежала пафоса, а бытовуха, даром что фотографически достоверна, неожиданно вкусна в каждом кусочке. Здесь пульсирует такая первозданная, надрывная простота, что за ней не сразу вычитывается остальное: таинственное, хищное почти, умение в скудных серых буднях добывать высокую радость, и та тихая, несокрушимая витальность, от соприкосновения с которой становишься выше ростом».

Здесь обозначены и достоинства реализма, и его беды. 

Сколько раз приходилось слышать досадливо-негодующее: «Зачем читать о том, что я сам вижу каждый день, в чем живу?!» Пресловутого широкого читателя по-прежнему тянет к литературе абсолютного вымысла. Реализм же ассоциируется с фотографией. Хотя, как мы знаем, и фотографии могут быть разными. Есть произведения искусства, а есть запечатленные наугад мгновения, которые мало кому интересны, в которые мало кто будет всматриваться. (Впрочем, сколько раз бывало, что вроде бы мусор времени становился драгоценностью.)

Андронова берет для превращения в прозу тот материал, от которого абсолютное большинство так называемых серьезных авторов попросту шарахается «это было, было, а это бытовуха, фу!» Но у Андроновой получается не просто реалистическая проза, а какая-то реалистическая лирика в прозе.

Слово «лирика» давно стало ассоциироваться у нас исключительно со стихотворцами, с почти бессобытийной, бессюжетной поэзией. Но заглянем в словарь и увидим, что лирика «отражает жизнь путем изображения разнообразных человеческих переживаний, ею вызванных». Вот именно – переживаний, вызванных жизнью.

Героини Андроновой укоренены в жизни. Они хотят жить, хотят быть счастливыми, хотят работать, приносить пользу, как бы патетично это ни звучало. Но на их пути встают то крупные, кажется, непреодолимые препятствия, то бесконечная (опять же, кажется) череда мелких проблем. И они их преодолевают. Медленно, но упорно. Как там у Дениса Гуцко: «подвиг – сущая рутина». Да, именно так. Для героинь Андроновой и миллионов их прототипов жизнь, достойная жизнь, подвиг. И в то же время они не осознают, что совершают подвиг. Просто не понимают, как можно жить иначе.

Читатели моих заметок могут возмутиться: «Чего ты все вокруг да около. Перескажи, о чем конкретно пишет-то». Но пересказывать сюжеты повестей и рассказов Андроновой бессмысленно. Нет, пересказать их несложно, как, к примеру, «Шинель» или «Анну Каренину», или «Даму с собачкой», но в пересказе эти произведения будут выглядеть плоскими, а то и пошлыми. В этом и секрет настоящей прозы. Ее невозможно пересказывать, ее надо читать. Отрывки приводить и то рискованно – ткань повествования рвется. Но все же процитирую кусочек из повести «Детский городок»:

«Сейчас я посмотрю на своего ребенка», – подумала Оксана. – Вот сейчас».

– Тряпку взяла? – не поворачиваясь, спросила врач.

– Что?

– Пеленку, говорю, взяла?

– А? Да.

– Легла?

Оксана быстренько улеглась на топчан.

– Юбку и трусы, – скомандовала врач.

– Что?

Врач повернулась и посмотрела на Оксану поверх маленьких прямоугольных очков. Мол, кто тут такой непонятливый?

– Фамилия?

– Бокарёва, – поспешно назвалась Оксана, лихорадочно стягивая юбку через ноги.

– Ну?

Геля было слишком много, он попал на свитер, датчик был холодный и противный, зато он был как окошко в живот. Можно было посмотреть на экране, кто там внутри. Правда, экран докторша повернула к себе и на робкую Оксанину просьбу просто промолчала. Несколько раз она нахмурилась, покашляла и что-то несколько раз перемерила и пересчитала». (Сразу скажу, что с ребенком все в порядке.)

Кто-то наверняка пожмет плечами «и что тут такого?», но кто-то, надеюсь, уловит богатейшую эмоциональную палитру, мгновенно изменяющееся настроение героини, столкновение ее радости и предвкушение чуда с пресловутой бытовухой, рутинностью.

Из этих контрастов состоят все четыре повести книги «Хирургический день». Я считаю, на сегодня лучшей книги Анны Андроновой… Раньше автор была местами чрезмерно эмоциональной (не ее героини, а именно автор), повествование, случалось, буксовало в женской скороговорке. Теперь же всего в меру. В неуловимую, драгоценную меру, без которой немыслимы ни настоящий врач, ни настоящий писатель.