Петит

ЛИКЕР И МУЖЕСТВО

Виктор Кондырев. Все на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасова. Киев–Париж. 1972–87.
– М.: Астрель, 2011. – 572 с.

Виктору Платоновичу Некрасову (1911–1987) в этом месяце исполнилось бы 100 лет. Отрывок из мемуаров Виктора Кондырева, его пасынка, очень близкого писателю человека, кстати, вошел в книгу «Все о моем отце» (о ней речь ниже).

«Все на свете, кроме шила и гвоздя» – толстый том с уникальными иллюстрациями (шаржами, фотографиями, семейными снимками), озаглавленный выдержкой из озорной и даже неприличной стихотворной присказки (своеобразный девиз Вики, как называли Некрасова и его пасынка). Хрестоматийная мифологема (Некрасов – автор «Окопов Сталинграда», лауреат Сталинской премии, исключенный из партии эмигрант, боевой офицер и писатель), как это обычно бывает в мемуарной литературе, сталкивается с живым человеческим портретом (гуляка, хохмач, смелый и добропорядочный).

В книге – ближайшее окружение Виктора Некрасова в Киеве, Москве, Париже, известные и не очень люди: Гелий Снегирев, Павел и Лилиана Лунгины, Булат Окуджава, Александр Галич, Геннадий Шпаликов, Анатолий Гладилин, эмигранты первой волны и многие другие. Вот, например, эпизод с Беллой Ахмадулиной и Борисом Мессерером:

Виктор Некрасов дурачится. Коллаж. Киев, конец 1950-х. Иллюстрация из книги

«Ели котлеты, запивали ликером. Белле хотелось, по-видимому, выпить, она наливала себе сама, но Борис отодвигал рюмку, мол, не торопись. Чтобы отвлечь мужа от своей рюмки, Белла рассказала забавную историю с обезьянкой, сидевшей у кого-то в доме на шкафу и наблюдавшей, как пили.

– А потом обезьянка прыг на стол, схватила рюмку – и вот так вот, хоп! И выпила! – И Белла показала как, хлопнув свою рюмку.

Улыбаясь, Вика поддержал тему:

– А вот Твардовский, крестьянский сын, не жаловал в доме ни кошек, ни собак. И тем более обезьян. «Скотина должна быть в стойле», – назидательно говорил он нам.

– Да? В его устах эта сентенция звучит занятно! – учтиво удивилась Белла и налила себе еще.

– Известно, что тот, кто питает отвращение к детям и животным, не может быть совсем плохим человеком, – успел ввернуть любимую шутку Некрасов».

Вся книга соткана из таких вот красочных эпизодов, наблюдений, диалогов, любовных воспоминаний, серьезных рассуждений. Отличный подарок классику на день рождения.

ВЕДЬМЫ И ДИССИДЕНТЫ

Всеволод Бенигсен. ВИТЧ.
– М.: АСТ, 2011. – 380 c.

Давно ли вы видели роман социальный – и в то же время смешной, остросюжетный – и высокий, ироничный и вместе с тем – слегка сентиментальный? Всеволод Бенигсен (автор «ГенАцида» и «Раяда», успевших засветиться в различных лонг- и шорт-листах) написал роман о людях, которые подменили своим диссидентством и лобовой борьбой с режимом собственное творчество┘

Это если упрощать. На деле фабула строится почти детективно. Литератор Максим Терещенко, побывавший в эмиграции, зарабатывающий на сценариях, бессемейный, непризнанный, вдруг получает заказ на написание книги о своих давних приятелях-диссидентах, высланных из СССР в Мюнхен в конце 1970-х. По ходу дела оказывается, что никакого самолета в Мюнхен не было, что эти люди, когда-то гремевшие, все люди творческие, были заперты в закрытом городке Привольск-218 под вполне, впрочем, либеральной опекой майора КГБ Кручинина. Что после перестройки они не пожелали разойтись, угрожая взрывом каких-то химотходов, что умудрился сбежать только человек-салют Блюменцвейг, развернувший на свободе абсолютно сумасшедшую, эпатажную и по-скоморошечьи оппозиционную деятельность и придумавший не до конца понятный термин ВИТЧ – вирус иммунодефицита талантливого (или творческого) человека.

Не буду раскрывать всех карт, но скажу, что пафос, который многими будет понят как обличительный, антидиссидентский, антилиберальный, на самом-то деле вовсе таковым не является. Бенигсен пишет о слабых людях, которые замещали подлинную свою суть противодействием насилию. Когда насилия стало меньше, они его потребовали. Сами себя обнесли колючей проволокой и не пожелали возвращаться к человеческой жизни. Так они оправдывали собственную серость и никчемность. Серость, которая – ам! – и проглотит любого зазевавшегося┘

В романе найдется все: и споры об интеллигенции (которая не должна сливаться с народом, чтобы не раствориться), и боевиковый экшен, и клубно-бандитские эпизоды, и мистика, и языковая игра (ВИТЧ – witch, то есть ведьма), и (самое вкусное!) – много историй из жизни загадочного Привольска-218.

ГУСЬ ЛАПЧАТЫЙ, ИЛИ СТРАШНЫЙ СОН ПЕРЕВОДЧИКА

Michele A. Berdy. The Russian World’s Worth. A humorous and informative guide to Russian language, culture, and translation.
– M.: Glas New Russian Writing, 2010. – 496 p.

Эту книгу, заголовок которой условно можно перевести как «Богатство русского мира», написала Мишель Берди, профессиональная переводчица с многолетним опытом работы, долго прожившая в России, автор четырех путеводителей по Москве, Петербургу и России. Книга собрана из колонок Берди, публиковавшихся в Moscow Times, – занимательные эссе о том, как иностранцу выжить в России, что покупать, где питаться и самое главное – как понимать плохо переводимые русские выражения.

Книжка, думаю, будет интересна не только англоговорящим интуристам, но и русскому читателю, изучающему английский язык. Взглянуть на привычный мир через противоположное сознание, найти новые ракурсы понимания привычных вещей, слов и явлений – безумно увлекательный опыт.

К примеру, одно русское слово «разговляться» переводится восемью английскими, не считая служебных. А там, где «разговляться», – там и христосоваться, там и писанки, и битье вербой, и много чего другого. Целый культурный пласт. Рассказывая иностранцам, что такое бархатный сезон, Берди касается и дефолта, и курортных романов, а разговор о «кадрении» и тусовке плавно, через левак и хождение налево, переходит к устойчивому выражению «встать с левой ноги».

Деловая курица, пофигист, гусь лапчатый, армянское радио, авось – русскому человеку будет особенно интересно узнать, как Берди удается все это объяснить. И что она посоветует туристу или иммигранту, который на вопрос: «А у вас большой коллектив?» – слышит в ответ: «Да нет. Я да Света».

Читая книгу, поневоле узнаешь все больше и больше не только о языке русском, но и об английском тоже. О разнице и сходстве наших менталитетов. Культурных бэкграундов. Психических реакций. Исключительно информативное и занимательное чтение.

МЕРЯ ГЛУБИНЫ МЕРИ

Денис Осокин. Овсянки.
– М.: Колибри, 2011. – 624 с. (Уроки русского)

Своих «Овсянок», прогремевших недавно в экранизации Алексея Федорченко, Денис Осокин публиковал в «Октябре» под маской своего персонажа – мерянина (не путать с мирянином) Аиста Сергеева.

Неподдельно увлеченный фольклористикой, влюбленный в полустертые финно-угорские народы, сам же придумавший им мифологию, обряды, ритуалы и традиции, Осокин как будто наговаривает свои полупрозаические, полуверлибрические куплеты как речитатив, как камлание. В этом меланхолически колдовском ритме, в этих синтаксических периодах, сотканных без заглавных букв как единое гигантское предложение-выдох, все описываемое теряет свою реальность и всамделишность: и простой рассказ о заводской работе, и описания купленных птиц овсянок, и эротические воспоминания мужа об умершей жене.

«я просил танюшу перестать стричь волосы. и к новому году вся она превращалась в наш лучший секрет. скромная молодая красивая в красивой одежде – а под одеждой такие букеты среди сверкающей белизны.. травяные острова – и я в них как утка. когда я снизу нырял в танюшу – в островах под ключицами прятал глаза: этой травой промакивал слезы. таня думала что потеет. она меня тоже любила – но тихо. обнимет за спину – целует и не поет.. вы видели – танины волосы еще не успели как следует вырасти – ведь до нового года больше чем месяц».

Редкий случай, когда автору удается пройтись по кромке пошлости, не запятнав ни себя, ни текст. «Овсянки» – по-своему экспериментальная проза, но то, что могло бы быть эпатажем или актуальной постмодернистской позой, на деле является возвращением к архаичному, к детскому восприятию пополам с безысходным приятием смерти. Что еще ожидать от Аиста Сергеева – представителя исчезнувшего народа меря?

Ничего не стыдно, но все мы умрем┘

Алиса Ганиева

УХОДЯЩАЯ МОНАРХИЯ

Роберт Джобсон. Уильям и Кейт. Love Story/ Пер. с англ. О.Перфильева.
– М.: РИПОЛ классик, 2011. – 352 с.

То, что в повседневной жизни является банальными сплетнями, в случае с королевским семейством обобществляется и социализируется, становится респектабельной публицистикой. Книга Роберта Джобсона, опытного журналиста, имеющего полуофициальное звание королевского летописца, пожалуй, самая компетентная из всего, что переведено и написано у нас о британской монархии.

С одной стороны, жаль, что в этом случае автор с неизбежностью обязан заигрывать с массовым читателем – отсюда love story в названии, конфетная обложка, описание нарядов и каратов, манера начинать главу, словно заметку светской хроники. Но и здесь – никаких провокаций, искусственно вызываемых страстей. Автор ограничивается милыми и безобидными подробностями вроде слов принца Уильяма о том, как он решился сделать предложение: «Я не знал, кому сначала сообщить о своем решении – Кейт или ее отцу. До меня вдруг дошло: а вдруг он откажет?» О своей подруге он высказывался крайне осторожно: «У нее такое озорное чувство юмора, и это мне помогает, потому что с юмором у меня неважно». И, похоже, насчет своего чувства юмора он прав, некоторое время молодые люди скрывали свою помолвку, об этом принц рассказал, используя скорее трогательное, чем остроумное, сравнение: «Мы вели себя как утки: очень спокойно держались на поверхности, но под водой немного шевелили своими лапками. Когда мы сообщили об этом окружающим, с наших плеч словно свалился тяжелый груз».

С другой стороны, отдав малую дань профанному, Роберт Джобсон берется за вполне серьезные вещи – особенности биографий принца Уильяма и Кэтрин Миддлтон, формирование их характеров и вытекающую из всего этого неизбежную трансформацию королевского дома. Кэтрин была домашним ребенком. Ее мать, бывшая стюардесса, придумала и с помощью мужа, бывшего авиадиспетчера, организовала компанию по пересылке товаров, исполняющих детские мечты. Кэтрин заворачивала в прекрасные обертки волшебные, удивительные игрушки, которые с замиранием сердца ожидали неизвестные ей малыши, и, должно быть, мир представлялся ей калейдоскопом, в котором меняются комбинации ярких разноцветных стеклышек. Но когда она начала учиться в привилегированном колледже Мальборо, то столкнулась с реальной жизнью. При появлении новенькой в столовой мальчики обозначали на салфетке рейтинг ее красоты и поднимали на длину вытянутой руки – на всеобщее обозрение. Рейтинги Кэтрин в привычной нам системе оценок колебались от единицы до двойки.

Принц Уильям с этой точки зрения был более благополучен. В 1998 году Чарльз с детьми прилетел на отдых в Канаду, толпа девочек-подростков уже несколько часов осаждала аэропорт, на плакатах, которыми они размахивали, были написаны разнообразные слова поддержки и одобрения вплоть до самых откровенных. Он «поначалу изо всех сил пытался скрыть недоумение┘ Ему это все крайне не нравилось┘ Прибыв в Тихоокеанский космический центр, расположенный в центре города, он ожидал, что это будет частная беседа, но и там его ожидали тысяч пять вопящих поклонниц┘ Уступив требованиям момента, он минут десять пожимал руки самым воодушевленным поклонницам, принимая от них подарки. За это время не раз извиняющаяся улыбка исчезала с его лица». Когда наконец принцу Чарльзу с сыновьями удалось зайти в помещение центра, он остановился как вкопанный и просто не хотел сделать дальше ни шагу. Служащие секретариата его отца оказались бессильны, и принцу Чарльзу едва удалось убедить усталого, раздосадованного молодого человека не устраивать сцену, которая могла бы отразиться на имидже метрополии и короны. Так возникло явление, которое Роберт Джобсон называет «виллимания».

В своей семье принц Уильям играл совсем другую роль. Леди Диана с 10 лет называла его своим «задушевным приятелем», жаловалась ему на отца, нуждалась в поддержке. О новостях, которые назавтра появятся в прессе, она старалась предупредить сыновей лично. О разводе также рассказала сама. В кабинете директора, где они остались втроем, принц Гарри покраснел и молчал. Принц Уильям сначала не смог сдержать слез, но потом, «опомнившись после первого эмоционального порыва, решил не огорчать и без того несчастную мать и перестал плакать. Он поцеловал ее и по-взрослому выразил надежду, что теперь они (родители) оба будут счастливы». Принцы были привязаны к няне Тигги Петтифер – леди Диана ее ненавидела. Считали другом капитана полка конной гвардии Джеймса Хьюитта, обучавшего их верховой езде, но выяснилось, что он был в самых близких отношениях с леди Дианой. Этого принц Уильям долго не мог ей простить, не разговаривал с матерью несколько недель. Последний телефонный разговор, в котором она рассказала о том, что вскоре он увидит откровенные фотографии ее и Доди Аль-Файеда, леди Диана перевела на сравнение Доди с кардиохирургом пакистанцем Хаснатом Ханом, другим своим приятелем. Дальнейшее, в общем, известно.

В Сэнт-Эндрюсском университете Кэтрин Миддлтон не входила в число девушек, охотившихся за будущим королем. Роберт Джобсон говорит, что поначалу ею двигали самые искренние мотивы: когда принц Уильям готов был бросить университет, она поддержала его даже и в академическом смысле, принц изменил специальность с истории искусств на географию. В их истории были другие увлечения, случались охлаждения и ссоры, об этом автор повествует подробно, но без желтизны.

Как ни парадоксально, интонацию книги Роберта Джобсона можно определить как вполне искреннюю грусть по уходящим традициям нынешней монархии, по чувству неизбежности утрат ее можно сравнить с «Возвращением в Брайдсхед», романом Ивлина Во. Отмены монархии Роберт Джонсон не прогнозирует, в его представлении она модернизируется по скандинавскому образцу. То есть утратит значение и блеск, которыми теперь знаменита.

Сергей Шулаков

РОЖДЕНИЕ ИЗ ОТЦА

Все о моем отце/ Ред.-сост. С.Николаевич, Э.Куснирович.
– М.: Астрель, 2011. – 622 с.

Эта книга похожа на трансформер. Или на оптическую головоломку. Сначала различимы только части, никак меж собой не складывающиеся, потом вырисовывается единое изображение.

«Все о моем отце» – был такой фильм Пола Куина. Правда, с неправильно переведенным заголовком (нужно было – «Это мой отец»). Другой фильм – «Все о моей матери» Педро Альмодовара...

Ассоциации, которые первыми посещают голову, наверное, не так пусты. Книга эта, задуманная и собранная по крупицам Сергеем Николаевичем – сначала в виде «снежного» номера журнала «Сноб», потом в дополненном виде как книга, – коллективное бессознательное, принявшее художественную форму и затянутое в корсет почти что глянцевого проекта. Она вышла специально к фестивалю искусств «Черешневый лес» и была презентована в его рамках.

Виктор Ерофеев верхом на папе. Таким вы его еще не видели... Иллюстрация из книги

Здесь собраны воспоминания известных людей об известных отцах. Это мемуарные эссе и рассказы от медиазвезд (или о звездах) – Галины Волчек, Ингеборги Дапкунайте, Илзе Лиепы, Леонида Рошаля, Татьяны Тарасовой, Филиппа Янковского, дочери Гердта, сына Евстигнеева и многих-многих других. К медиазвездам примешиваются профессиональные и такие непохожие писатели, как Виктор Ерофеев, Александр Кабаков, Юрий Мамлеев, Эдуард Лимонов, Людмила Петрушевская, Ольга Славникова, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов и др.

Разноголосица? Нет, скорее «хор» (по определению Натальи Ивановой). Книга, в которой дорогой формат (фотосессии авторов и ценные фотографии из личных архивов на мелованной бумаге) сочетается с мифологическим трагизмом, а селебрити обнажаются, срывая кожу, но не одежду┘

Ульяна Манилова