Бесшабашные дети родины

Лазейка, ведущая к свободе.
Фото Ольги Рычковой

Емельян Марков. Третий ход.– М.: Олимп, Астрель, 2010. – 288 с.

Емельян Марков – представитель поколения 30–40-летних авторов, лауреат Царскосельской художественной премии 2007 года. Первый всплеск внимания читающей общественности принесла Маркову книга «Волки купаются в Волге» (2007). И вот новый роман, который Евгений Попов в предисловии назвал «несомненной удачей писателя Емельяна Маркова», – «Третий ход».

Не могу удержаться от того, чтобы не процитировать отзыв глубоко уважаемого мною писателя Евгения Попова о «Третьем ходе»: «┘Здесь, в этой симпатичной прозе, для меня явны следы уроков, данных Маркову самыми разными, порой противоположно полярными мастерами: Лесков, Джойс, Добычин, Аксенов, Шукшин, Венедикт Ерофеев, Саша Соколов┘ Все это не стоило бы обсуждать, если бы речь здесь шла о подражательстве, а не ученичестве. Но все дело в том, что Емельян Марков стал вполне индивидуальной литературной персоной, которая теперь умеет если не все, то многое┘ Околоцерковные эти приземленные страсти и мистические воспарения, расстрел Белого дома, мифы и сказки Древнего совка, филологические изыски на фоне студенческого портвешка и редуцированного мата, дворники, менты, медсестры, поджоги и пожарники, шлюхи и лихие роженицы – все это наше, родное, «это родина моя»┘

Да, наша родина такая. Может, и неприглядная, но┘ Не то чтобы «любимая» – это слово замылили ура-патриотическими плакатами, не то чтобы драгоценная, а просто какая она, такие и мы. Или наоборот: какие мы, такая и она. Мы одной крови – родина и ее бесшабашные дети. Можно отринуть быт и условия жизни, но от крови своей не откажешься┘ даже если она щедро разбавлена студенческим портвешком или причастным кагором.

Об этом, кажется мне, роман Емельяна Маркова с интригующим названием «Третий ход». Тайна названия открывается в аннотации. Третий ход, оказывается, рабочий сленг пожарных: возгорание сложной категории, на верхних этажах, когда тушителю надо лезть в окно┘ Но аннотация справедливо оговаривается: книга вовсе не о пожарных, хотя они появляются на сцене действия несколько раз и пожарным работает сквозной герой Митя Мятлев. «Третий ход» – это «золотая середина, выход между «да» и «нет», та лазейка, которая выводит к свободе».

Можно расшифровать роман «Третий ход» так, как советует аннотация. Можно как-либо иначе. Прелесть его в том, что он не задает никаких вопросов, не утверждает никаких ответов, не устанавливает никаких жизненных истин и правил. Роман «просто» фиксирует моменты очень русского, очень городского бытия. Фрагменты жизни дышат и шевелят крыльями┘ как бабочка на ладони, хотя этот образ слишком надуман и красив, диссонирует с художественной тканью романа.

И в этом «просто» я лично вижу еще одну идеологически-художественную предтечу романа Емельяна Маркова: короткие истории Василия Шукшина. Кстати, резко обрубленный финал романа, будто человек устал писать и махнул рукой на все, что будет дальше, – вполне в шукшинском духе. Что-нибудь да будет! Живы будем – не помрем!..

То, что Шукшин писал таким образом преимущественно о деревне, сути не меняет. В те же годы зарождался жанр городского «интеллигентского» романа. Когда-то городских романов было немного. Теперь их довольно весомый численный перевес над сугубо «почвеннической», деревенской то бишь, прозой. Конечно, в перемещении вектора общественно-культурной жизни с деревни на город состоит одна из драм российской современности┘ но роман «Третий ход» вовсе не об этом. Он «просто» городской роман, в котором так здорово угадывать философские смыслы и подсмыслы: например, на спор, на щелбаны, во время студенческой пирушки либо посиделок безнадежных гуманитариев, выпускников Института воспитания и культуры речевых функций, сколь забавного, столь и убедительного «креатива» Емельяна Маркова. А можно ничего не угадывать. Просто расслабиться, пуститься по волнам внимательного наблюдения, попутно радуясь метафоричному, цветистому языку Маркова, полному ненавязчивых аллюзий к мировому культурному контексту, – некий пароль и отзыв для интеллигенции: «Вверх по лестнице, ведущей вниз, келейка спящей красавицы в запыленном сарафане, с пылью на ресницах и русой косе, за окошком далече зубчатый еловый лес темнеет, где бурый волк, верный служака, рыщет, точнее, мысль о волке сродни опушке, сопричастна ей».

А три рассказа Емельяна Маркова, вошедшие в книгу «Третий ход», – «Голос свыше», «Сказители» и «Япония» – сродни роману и сопричастны ему настолько, что могли бы быть вставными новеллами в романе. Та же городская интеллектуальная прослойка, те же разговоры да споры, тот же назойливый поиск выхода – хоть опасного «третьего хода»! – из бесконечного, затянувшегося, ротационного, точно танец болеро, течения рутины┘

Вот пример издательского либерализма, ибо опубликовать рассказы – проблема, но, выходит, можно, особенно если они концептуально совпадают с произведением большой формы. И вообще «Третий ход» во время чтения порадовал. Чем? Да вот черт его знает┘ Просто!