К земле, что была до истока

Регина Бондаренко. Дожди и зерна: Стихотворения. – М.: Издательский дом «Российский писатель», 2010. – 112 с.

Конечно, на мысли о сущности и устройстве поэзии наводит – должен бы наводить – каждый поэтический акт. А уж того, кто все время об этом думает, наведет и вовсе что угодно. Но встречаются книги, которые заставляют почувствовать эту сущность особенно остро.

Первый поэтический сборник Регины Бондаренко – как раз из таких. Дожди и зерна. Сразу подумалось – какое корневое, почти архетипичное название: названы-то ведь два начала бытия – растящее и растущее. Нисходящее и восходящее. Вызывающее к жизни – и отвечающее вызову. В книге – тоже так.

Рисует солнце на изнанке век,
Щекочут щеки первые веснушки,
И медленный ветвящийся побег
Растет внутри от пяток до макушки.
Душа как птаха малая проста:
Чирикает и рада всякой крошке,
А жест лучу раскрывшейся ладошки
Свободен, как движение листа.
Жизнь здесь поймана –
не остановлена, но прослежена!
– в движении роста.

Поэзия Бондаренко – сочетание по меньшей мере двух трудносочетаемых, редкосочетаемых отношений к жизни, двух, казалось бы, противоположных друг другу восприятий мира. Нет, даже их единство. Отчаянно, незащищенно-женского – и очень умозрительного: интеллектуального, философского. Даже, казалось бы, отстраненного. Такого аналитичного, что в нашей с вами культурной традиции обычно приписывается мужчинам. Как типично мужской способ защиты от реальности.

«смысл жизни» и «смысл меня»
не совпадают друг с другом
смысл предмета выходит
за рамки предмета
(поэтому мне кажется странным
сводить смысл жизни к счастью
а счастье – к комфорту,
как это принято нынче)┘

И тут же – такое пронзительное, что читать трудно. Спрятаться хочется. Кажется, при этом нельзя присутствовать. Об этом нельзя писать. Об этом можно только чувствовать наедине с собой, молчать в подушку, выть беззвучно. А вот пишет же.

Сереже, названному сыну
Из рук твоих, что ни дай мне,
любую цикуту приму –
все пальчики на прощанье
целую по одному.
Качается слезное марево,
раздваиваются пути┘
Целую и приговариваю
ту блажь, что слыхал, поди,
от мамы, что ждет тебя
где-то, той мамы, что родила┘

Но нет, здесь дело совсем не сводится к незащищенной лирике. Любовь – начало метафизики, метафизика – продолжение любви, и это – одна линия. И лирика у Бондаренко – особенная: не сразу понимаешь, кто ее адресат. С большой ли, с маленькой ли буквы следует писать того «ты» («Ты»?), к которому она обращена. Авторские подсказки – когда та или иная буква в самом деле пишется – тут проясняют немного. Вот взывание к любимому:

Жизнь моя!
Свет мой!
Как ты найдешь меня здесь и всюду,
Если я имя свое забуду?

– а вот обращение к Трансцендентному адресату – спокойное, горизонтальной интонацией, – почти как к равному:

сегодня – я бреду сквозь боль,
а Ты вдали и чем-то занят.
позволь мне говорить с Тобой,
а им прости, они не знают┘

Можно здесь поменять «ты» и «Ты» местами? – Очень естественно. Не потому ли, что эти обращенности, взывания, любови – две стороны одного и того же? А может быть, вовсе одна:

Незаметно для глаза,
как солнце к востоку
непременно
по воле своей и судьбе
возвращаюсь к земле,
что была до истока.
Возвращаюсь к себе.
Возвращаюсь к тебе.

Любопытно, что одну из мыслей об этом сборнике мы с его автором подумали одновременно и независимо друг от друга. Немного по-разному – но на удивление об одном и том же.

Есть, думала я, три вида литературы: выдуманная – fiction, невыдуманная – non-fiction и поэзия, которая между ними двумя и ближе скорее ко второму виду. Она – живая, под пальцами возникающая работа с реальностью, с ее ускользающим веществом. Затем и нужны жесткие структуры – ритмы, рифмы: улавливать неуловимое. А сама Регина на следующий же день сказала точнее и лучше (поэтам так и положено!): конечно, поэзия – это невыдуманное; она – отчет о результатах наблюдений, экспериментов, при которых измерительный прибор – сам человек. Да, отчет и анализ, причем именно в формулах. Вот, например, слова, которые представляются мне одной из самых точных формул любви. Да и не только на самом деле ее, но человеческого – по природе своей диалогичного и адресованного – существования вообще. Независимо от того, верующие мы или нет, с большой или с маленькой буквы напишем мы свое жизнеобразующее «Ты»:

┘думая о себе,
я мыслю.
думая о тебе,
я существую.