Трясина мужского организма

Абрахам – Б.Иегошуа. Пять времен года./ Пер. с иврита Р.Нудельмана, А.Фурман. – М.: Текст, 2007, 448 с.

Автор книги еврейский писатель Абрахам – Б.Иегошуа так представляет свой роман в предисловии: «┘Несмотря на свой трагический контекст, этот роман полон освобождающего комизма. Я и сам, когда чувствую себя подавленным или зашедшим в тупик, открываю «Пять времен года» и невольно начинаю улыбаться. Этот скрытый комизм происходит от сложной двойной игры: временами подсознательные движения души простоватого героя вызывают в сознании читателя чувство насмешливого превосходства, а в других эпизодах его неожиданные и трогательные слова и поступки порождают в подсознании читателя ощущение глубокого душевного сродства. Насмешливое сострадание, неожиданный смех сквозь слезы сочувствия и понимания – мне представляется, что и в этом моя книга следует традициям русской литературы┘ Вообще говоря, Молхо – этот рядовой чиновник израильского Министерства внутренних дел – похож, в моем воображении, на все то множество правительственных чиновников, что населяет и классическую русскую литературу, на тех Акакиев Акакиевичей, через наивные и хитроватые поступки которых раскрываются нам, потрясенным, бездны человеческой души».

Что ж, как говаривали герои «Властелина колец» в гоблиновском переводе, «сказано остро, по-заграничному» (и действительно – по-заграничному, поскольку книга переведена с иврита).

Сам себя не похвалишь – никто, может быть, этого не сделает. Тут и «освобождающий комизм», и «сложная двойная игра», и традиции русской литературы, и бездны души. И все же, допустим, автор не перегнул палку и все это содержится в его романе. О чем же он, этот полный скрытого комизма опус?

О стареющем мужчине Молхо, потерявшем жену, умершую от рака. О том, как этот мужчина ищет приключений после своего освобождения от службы при умирающей жене, но так ничего и не находит.

Проще говоря, на протяжении всей книги несчастному герою так и не удается ни с кем переспать. Чередой проходят перед потрясенным читателем объекты его нехитрых влюбленностей: тут и сотрудница из министерства, и девочка из Галилеи, этакая Лолита, и русская женщина вроде зверька, и вечно курящая, загадочная седоватая дама, которая несколько дней живет в доме героя┘

Интереснее всего то, что ровно ничего смешного или забавного в этом романе нет. Никакого «освобождающего комизма». Возможно, автор, чувствуя себя подавленным, и в состоянии вычерпать из этого прозаического источника массу улыбок и прочих милых вещей (все-таки родное детище, как на него не порадоваться!), но вот читатель – едва ли.

Практически без абзацев, ровным тоном, с невероятным количеством мелких бытовых подробностей автор перечисляет то, что происходит в жизни его «простоватого» героя. Именно перечисляет, а не рассказывает. Зачастую это перечисление мыслей, действий и элементарных движений души Молхо оборачивается гигантскими, не очень удобоваримыми предложениями: «Он с трудом оторвался от окна и побрел дальше, снова жалея, что не спросил у тещи ее бывший берлинский адрес, – поиски детских следов жены могли наполнить более глубоким смыслом эти его бесцельные блуждания – ему даже пришла в голову мысль позвонить теще в Израиль, но он тут же сообразил, что, пока она поймет, о чем он спрашивает, и вспомнит, и продиктует ему по буквам непонятное немецкое название, пройдет столько времени, что разговор обойдется ему в кучу денег, – и, передумав, направился прямиком к большому универмагу, где толпились люди, искавшие укрытия от снежной бури┘»

Забавный вопрос: почему движения души толстовских героев, выписанные из рук вон «коряво» (как утверждал Максим Горький) и с неимоверными длиннотами, действительно потрясают читателя, а незатейливые детали из жизни некоторых современных литературных персонажей – даже чем-то раздражают? Загадка бытия.

Весьма вероятно, что они, попросту говоря, скучны.

Почему же убогий гоголевский Акакий Акакиевич интересен, а эти – нет? Ведь вроде описываются метания мужского организма, его желание что-то такое мужское совершить, что само по себе всегда вызывает жгучее любопытство. Но – alas! – все это наводит на читателя жгучую тоску.

«┘Сейчас она как будто двоилась перед ним – та женщина, которая казалась ему давно и даже интимно знакомой, с ее домашним халатом, немного выцветшими комнатными туфлями, даже с ее зубной щеткой, одиноко торчавшей из стакана на полке ванной, и другая. Незнакомая, окруженная странным, новым запахом, который пробудил в нем воспоминание о таинственных зарослях мха, которые он видел когда-то в пещере, глубоко под землей┘»

Щетка, халат, выцветшие туфли и в довершение ко всему этому – какая-то женщина с запахом мха. Нелегкая бытовуха. Скучно.

И самое главное – дальше так ничего и не произойдет, и весь роман читатель будет ожидать – нет, не клубнички, вовсе нет! – а элементарного оживления действия. Его не будет.

Мужской организм героя так и не очнется от спячки. Туда же он под конец затянет и потрясенного читателя. И вместе они заснут наконец. Но это ведь совсем не производное от глагола «переспать» и не сладостный сон вдвоем, а какая-то тяжелая дрема слегка ошалевшего сознания.