Спасет ли красота симуляцию?

Андрей Великанов. Симулякр ли я дрожащий или право имею. – М.: Новое литературное обозрение, 2007. – 272 с., ил.

Книга известного московского художника Андрея Великанова воплощает в себе новый эстетический пафос, который выражается в симуляции как методе современного искусства. Философские амбиции Великанова выдержаны в строгом стилистическом ключе, полагая книгу в качестве пролегоменов для будущего более масштабного труда.

Для объяснения культуры постмодерна Великанов предлагает биологическую аналогию в виде термина «эпифиты» (вместо «ризомы» Делеза и Гваттари), а вместо «метафоры» – «эпифору». Эпифиты в отличие от паразитов закрепляются на стволе культуры не для сожительства на нем в виде ответственных интерпретаций, а для его умерщвления, перерабатывая в основу своей симулятивности. Эпифиты образуют «тонкий симуляционный слой на поверхности реальности, который и есть видимая реальность, точно так же, как тропический лес виден как совокупная поверхность эпифитов». Эпифит не укоренен в почве, а симуляции «нет нужды быть связанной с классической культурой».

В связи с этим Великанов считает, что в философии идет спор не между реалистами и номиналистами, а между реалистами и симулятивистами. «Защитники реальности, – пишет автор, – вроде бы находятся в привилегированном положении. Они смело могут утверждать, что все реальное принадлежит им. Но и сторонники симуляции занимают вполне выигрышную позицию. По существу вопроса они заявляют, что все реальное – чистая фикция и, следовательно, находится в их полном распоряжении».

Схематично антологию Великанова можно представить следующим образом: мир эйдосов и мир симулякров. Если Ницше и Делез призывали «перевернуть платонизм вверх ногами», то Великанов предлагает считать мир симулякров новым универсумом эйдосов: «Тогда производимые им копии, при условии что они доступны совместному восприятию, – объективные вещи, иерархически низшая реальность в отличие от реальности идеальной. Назовем их пока, за неимением лучшего термина, вещами симуляции».

Жонглируя метафорами то из Чернышевского, то из Достоевского, Андрей Великанов отказывает мимесису в трактовке искусства, поскольку считает, что, например, первобытное искусство «имело свое до-эстетическое отношение к реальности», а потому потребность в некоем до-эстетическом отношении до-искусства к симуляции актуальна как никогда.

Таким образом, новая эстетика симуляции предстает одновременно последней из всех возможных, являясь очевидицей собственной смерти. Новая рефлексивная эстетика, позволяющая видеть симуляцию, заявлена в книге лишь в виде наброска, без проработанной методологии и пока в образе сталкерства или шаманства, включая опыт самого автора. Помысленный императив симуляции может перестать быть императивом только для помыслившего и только при личной инициативе по созданию рефлексии и семиотической границы. «Но для того чтобы превратить императив в метафору и чуждую идеологию, как это ни странно, нужно не разрушить его, не деконструировать, а сначала выполнить приказ. Необходимо принять участие в деятельности сознательно, потому что до этого участие тоже было, но оно было неосознанным. Необходимо начать играть в эту игру, чтобы научиться на нее указывать как на метафору». Таким образом, тип художнического недеяния уходит в прошлое – во многом для того, чтобы приравнять его к философскому ничегонеделанию на фоне бесконечных тупиков концептуализации.