Рука Пушкина

В искривленном пространстве нелепой логики.
А.С.Пушкин. Портрет работы И.Л.Линева. 1836 год. Музей-квартира А.С.Пушкина в Санкт-Петербурге

Попробуйте представить себе Гоголя-дуэлянта. Не Гоголя, жгущего рукопись «Мертвых душ», не Гоголя, ворочающегося в тесном гробу, а Гоголя, метящего в лоб противника с расстояния в десять шагов. Комичная картинка... А вот в руке Пушкина пистолет столь же органичен, как и гусиное перо. Пушкин, словно биатлонист на трассе, предстает нашему внутреннему взору вооруженным и стреляющим. И все благодаря его последнему поединку... Со дня смерти Пушкина прошло уже более 170 лет, но подробности роковой дуэли продолжают волновать нас ничуть не менее невнятных пророчеств Нострадамуса или подозрительной оборванности календаря майя. Ну что нам в этой, казалось бы, сугубо частной истории?

Однако мы горячимся, пытаясь докопаться до истины. Изменяла ли Наталья Николаевна мужу? А если изменяла, то с кем – с Дантесом? с императором? Не надел ли Дантес, стреляясь, кольчугу? А может, Пушкина застрелил сидевший в засаде снайпер? И кто, наконец, автор пресловутых «дипломов рогоносца»? Бенкендорф? Барон Луи де Геккерен? Министр иностранных дел Нессельроде? Граф Уваров, министр просвещения? Князь Петр Долгоруков? Зловещие масоны? Какие могучие силы ходят в пушкинских погубителях – самодержцы, князья, тайные организации, министры, послы! Словно Гильгамеш, герой вавилонского эпоса, один на один бьется Пушкин со вселенским злом.

Частная, не очень красивая история выросла до размеров национального мифа. Между тем последние несколько лет в ходу революционный взгляд на происхождение «дипломов», утверждающий, что их автором был... сам Пушкин! Сам их сочинил, сам написал, сам разослал по адресам! Первым обнародовал эту гипотезу писатель Анатолий Королев. Дальнейшее развитие она получила в трудах ныне покойного академика Николая Петракова, активно популяризируемого Вадимом Козаровецким, и Александра Лациса. По версии Петракова (которую поддержал и Королев), любовником Натальи Николаевны был не Дантес, а Николай I. Таким образом, фабрикуя дипломы, Пушкин метил в императора и пытался отчаянным способом «взорвать» ситуацию. Александр Лацис шагнул еще дальше. Он объявил Пушкина психически больным, который путем дуэли решил покончить с собой.

Такое завуалированное самоубийство... Спорить с Петраковым и Лацисом я сейчас не намерен. Рассмотрение их версий потребует дополнительной аргументации и уведет в сторону от основного вопроса: мог ли Пушкин быть автором «дипломов»? Тем более что Петраков опирается на гипотезу Королева. Обратимся к первоисточникам, к «матричной» версии Анатолия Королева. Изложи писатель свои предположения в художественной форме, подобной его повести «Голова Гоголя», я не испытал бы от подобного чтения ничего, кроме удовольствия. «Рука Пушкина», петербургская повесть. Но Королев, опубликовав эссе под названием «Пушкин и диплом рогоносца», избрал иной жанр, подразумевающий дискуссию.

Одно из ключевых утверждений содержится в начале. Королев пишет: «... до сих пор нет ответа на вопрос: кто и почему 3 ноября 1836 года написал и разослал по почте в 7 экземплярах роковой диплом рогоносца...». Почему он столь уверен в дате? Конверты с «дипломами» были запечатаны красной сургучной печатью, перегруженной псевдомасонской и иной символикой. Пасквилянту необходимо было изобразить эскиз печати на бумаге, затем передать его в мастерскую для изготовления печати. Работа не одного дня... Да и попробуйте написать от руки несколько экземпляров диплома и запечатать каждый из них в два различно надписанных конверта – труд тоже немалый. Далее злодей должен был отнести конверты на почту. «Дипломы» были доставлены адресатам именно почтой, а не посыльными. Об этом свидетельствует отметка 58 (номер приемного места, где принято послание), проставленная на одном из сохранившихся конвертов.

Приемное место № 58 находилось во втором почтовом округе города. Да и Королев с этим не спорит – «разослал по почте». В тогдашнем Петербурге ящики для сбора корреспонденции размещались в торговых точках – лавках. В соответствии с «Положением о заведении городской почты» от 27 октября 1830 года «лавки для сего» надлежало «избирать преимущественно те, кои находятся на перекрестках улиц и мостов по рекам и каналам». Служащий почты вскрывал эти ящики, связывал письма шнурком, привешивал к ним жестяной номер приемного места «дабы письма одного приемного места не смешивались с письмами других мест» и доставлял на почтамт. Уже там письма пересчитывали и заносили их количество в ведомость. Далее корреспонденцию сортировали, и письмоносец доставлял ее по адресам. Процедура, требующая не менее двух дней.

Между тем конверты с «дипломом» поступили адресатам утром 4 ноября. Эта дата неоспорима. Стало быть, Королев утверждает, что за одни сутки пасквилянт-многостаночник успел сфабриковать печать, написать «дипломы», запечатать конверты, отнести их в приемное место, а доблестная петербургская почта – собрать, рассортировать и доставить послания по адресам. Никак невозможно! Судя по всему, работа по созданию дипломов началась в конце октября 1836 года. А если учесть, что, по мнению Королева, пасквилянтом является сам Пушкин, то задача усложняется еще больше. Ведь именно 3 ноября Александр Сергеевич покупал в магазине Беллиазара книгу «Остроги, тюрьмы и преступники». Итак, вместо того чтобы целый день горбатиться над изготовлением пасквиля, Пушкин расхаживал по книжным магазинам. Количество экземпляров «диплома», по версии Королева, – семь – также вызывает сомнение. Известно, что конверты получили Елизавета Хитрово, Александра Васильчикова, Екатерина Карамзина, Вяземские, Михаил Виельгорский, Клементий Россет. Итого – шесть. Седьмой экземпляр – самого Пушкина.

Автопортрет – это еще не автопасквиль. Автопортрет на листе, вклеенном в альбом Е.Н.Ушаковой. 1829 год

Но существовал еще и восьмой пакет, поступивший министру иностранных дел графу Нессельроде. Именно этот экземпляр показывал Нессельроде – Луи де Геккерену. Сам Пушкин писал Геккерену: «Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма». Из контекста пушкинского письма ясно: поэт плюсует по меньшей мере семь экземпляров к полученному им «диплому». Чуть позже мы увидим: дата 3 ноября и количество экземпляров диплома, равное семи, чрезвычайно важны для Королева. Именно на этих числах он выстраивает гипотезу.«...Смею предположить, что автором диплома был сам Пушкин... Честь Пушкин ставил превыше всего и единственный выход из нестерпимой ситуации видел в дуэли с Дантесом... Однако у поэта не было главного – предлога... Пушкину нужны были весомые оправдания перед императором... Кроме того, ему был нужен серьезный повод для объяснения с женой и, наконец, требовались нравственные оправдания дуэли... перед высшим светом Петербурга, и в глазах тех, чье мнение ему было особенно дорого, – то есть близких друзей... Древняя мудрость гласит, – ищи, кому выгодно? В данном случае диплом Ордена рогоносцев, злая великосветская забава тогдашнего Петербурга, был на руку только одному человеку – Пушкину... Это был долгожданный, драгоценный и неопровержимый предлог для дуэли. А написать диплом от руки по-французски печатными буквами и разослать по известным адресам – дело пары часов свободного времени... Но! Тут возникало другое препятствие. Из-за анонимных писем никогда не стрелялись... Следовательно, Пушкину требовалось не просто абы, кабы сочинить диплом, требовалось подать пасквиль как улику против старого Геккерена... Пушкин делает ставку на качество бумаги, которая была использована для диплома, и – на слог, каким писался диплом».

Ах, какой оптимист Королев – «дело пары часов свободного времени»! Да и на предлоги и оправдания перед императором, а также высшим светом Пушкину было наплевать. Стрелялся на дуэли он многократно и никогда не искал ни особенных предлогов, ни оправданий. Последний подобный случай произошел менее чем за год до описываемых событий, когда Пушкин вызвал на дуэль графа Соллогуба за несколько неловких слов, сказанных Наталье Николаевне. По мнению Анатолия Королева, мотив к созданию «дипломов» один – выгода. Но какую выгоду искали шутники, рассылавшие петербургским мужьям «дипломы рогоносца»? Ведь Пушкин был не единственной жертвой «великосветской забавы тогдашнего Петербурга». И о какой выгоде думал князь Долгоруков, адресуя Чаадаеву письмо от лица вымышленного парижского психиатра Луи Коллардо с предложением излечить русского философа от мании величия? Дурацкая, злая шутка.

Но дело даже не в этом. Королев словно не замечает, что оказывается в искривленном пространстве нелепой логики. «Честь Пушкин ставил превыше всего» и потому сфабриковал анонимку! Для защиты чести Королев вынуждает Пушкина совершить мерзкий поступок, могущий навсегда обесчестить поэта не только перед лицом его современников, но и будущего читателя. Но, может, я преувеличиваю? Может, не столь уж «мал и мерзок» этот поступок? Может, он вполне укладывается в неписаный «кодекс чести» того времени? Королев, чувствуя нравственную двусмысленность своей гипотезы, подыскивает Пушкину «оправдания». «Во-первых, шесть дипломов были разосланы только самым близким друзьям Пушкина... чтобы все дипломы были либо ими по-дружески уничтожены, либо возвращены в руки Пушкина. Тем самым поэт добивался того, чтобы диплом не стал ходить по Петербургу, и факт посрамления не вышел из круга самых преданных поэту лиц... Хитрово, не вскрывая, пересылает конверт Пушкину, Россет конверт распечатал и прочел, Виельгорский передал пакет в Третье отделение на дознание, двое из адресатов – Вяземский и Карамзин – дипломы просто уничтожили, а Соллогуб, взяв полученный конверт, поехал с ним прямо к Пушкину... Замысел поэта начал удаваться – уже утром половина дипломов была уничтожена, и факт постыдного оскорбления не вышел из узкого круга близких людей».

Так вот зачем Королев игнорирует существование как минимум еще одного «диплома»! Неучтенный Королевым экземпляр, находящийся в руках Нессельроде, подрывает его гипотезу. Ведь министр иностранных дел относился к числу злейших недругов Пушкина. Да и числить всех упомянутых адресатов в близких друзьях Пушкина – явная передержка. Княгиня Васильчикова коротко знала родителей Александра Сергеевича, но отнюдь не была его близким другом. Поражает и то, насколько Пушкин (если он сам заварил эту кашу) ошибся в оценке действий своих самых близких друзей. Михаил Виельгорский переправил послание ни много ни мало в III Отделение, а Россет не только распечатал и прочел его, но стал показывать встречным-поперечным: Ивану Гагарину, Петру Долгорукову, Ивану Скалону, великому князю Михаилу Павловичу...

Одно слово: «замысел поэта начал удаваться»! Отношение Королева к придуманному им пушкинскому поступку начинает двоиться. С одной стороны, «факт постыдного оскорбления», с другой – «Роняет ли честь Пушкина наша версия? На мой взгляд, нисколько не роняет!.. Нестерпимое положение, обостренное чувство чести... страстный поиск повода для дуэли – все это делает Пушкина мучеником собственной интриги. Ведь она же не удалась». А что, если бы интрига удалась – это как-то меняло наши оценки? Автор революционной гипотезы как будто не замечает очевидного: пасквиль оскорбляет не столько самого Пушкина, сколько его жену.

А теперь представьте, 3 ноября 1836 года Пушкин, злорадно усмехаясь, воровскими печатными буквами выводит на листе: «Довожу до сведения почтеннейшей публики, что Наталья Николаевна Пушкина – шлюха». Повторяет это еще семь раз и отправляет его в конвертиках близким друзьям. Это о матери своих четверых детей... Как ни расширяй сознание достоевскими словами о широте русского человека, но подобный поступок иначе как мерзостью не назовешь. Интересно, что и реакция самого Пушкина (настоящего, а не выдуманного Королевым) была точно такой же. Мемуары Владимира Соллогуба сохранили для нас описание событий 4 ноября. Получив утром из рук свой тетушки Васильчиковой конверт, Соллогуб понес его Пушкину. Тот сидел в кабинете за письменным столом и что-то писал. Соллогуб передал Пушкину конверт, который поэт тут же распечатал.

«Я уж знаю, что такое», – сказал он, пробежав первые строчки. – «Я такое письмо получил сегодня от Елисаветы Михайловны Хитрово. Это – мерзость против жены моей». И добавил далее: «Я подозреваю одну женщину». Мерзость против жены моей... Удивительно точная оценка. Зачем Пушкину, будь он автором «дипломов», ломать перед Соллогубом мазохистскую комедию? Зачем Пушкину надо было упоминать о подозрениях в адрес «одной женщины», если он, по версии Королева, пытался представить пасквилянтом Геккерена? Королев усугубляет абсурдность своей гипотезы, делая сообщником Пушкина Александрину Гончарову, сестру Натальи Николаевны. «Кем же конкретно был написан диплом? Диплом написан человеком, который знает французский язык. Значит, он должен быть человеком светским, которому текст был продиктован вслух. Возникает сообщник, соучастник, умеющий писать по-французски, и безоглядно преданный Пушкину. Кто же он? Может быть, гением диплома была старшая сестра Натали – «бледный ангел» Александрина? Есть основания считать, что они были в любовной связи, а ведь это одно и то же, что быть в тайном сговоре».

Действительно, по распространенной версии, Александрина была любовницей свояка. Но сколь наивно звучит утверждение, что «это одно и то же, что быть в тайном сговоре»! Фанни Каплан состояла в любовной связи с Дмитрием Ульяновым, но это отнюдь не означает, что тот участвовал в подготовке покушения на своего брата. Мухи – отдельно, а котлеты – отдельно... Таким образом, Королев усиливает гипотетическую вину Пушкина, не только творящего «мерзость против жены своей», но и заставляющего Александрину участвовать в «мерзости против сестры своей». И все для того, чтобы иметь «повод к дуэли» и «оправдаться в глазах императора»! Можно находить новые и новые возражения Анатолию Королеву. Но суть вовсе не в этом.

Окончательной версии последней дуэли Пушкина до сих пор нет. Видимо, это столь же непосильная задача, как создание единой теории поля. Мог ли Пушкин быть автором «дипломов»? Мой ответ: нет, не мог. Конечно, Пушкин не был паинькой. Он обладал вздорным, подчас невыносимым характером. Но подобная выходка, стань она известной обществу, навсегда разрушила бы его репутацию. А репутацией Пушкин дорожил. Не случайно такое предположение не приходило в голову ни современникам Пушкина, ни дореволюционному поколению пушкинистов. Нет, эта революционная гипотеза явно отягощена параноидальным опытом ХХ века. Ответ на вопрос об авторстве Пушкина – прежде всего явление веры. Половина читателей, ознакомившись с гипотезой, скажет: да! Другая половина будет верить, что Пушкин не писал пасквилей на свою жену, адмирал Нахимов не свинчивал пушки с кораблей и не продавал их туркам, а Лев Толстой не крал в гостях серебряные ложки.