Любовь Пустильник Антон Павлович был взволнован. Декабрьский мглистый вечер 1887 года, мигающие огоньки газовых фонарей на петербургских улицах усиливали волнение. Он шел к Алексею Николаевичу Плещееву, имя которого знал чуть ли не с детства, чьи стихи не раз перечитывал.
Плещеев обратился к Антону Павловичу, пригласив его познакомиться и "потолковать". Он был поклонником молодого автора, личное же знакомство прибавило к этому восхищение Чеховым-человеком. Обаяние, мягкость, деликатность Антона Павловича произвели на старого поэта "чарующее" впечатление. Шесть часов продолжалась их первая беседа и затянулась далеко за полночь. Антон Павлович уходил от поэта с его фотографией, которая сейчас находится в музее его имени в Ялте, и только что изданной книгой стихотворений. Новые знакомые расстались друзьями.
Плещеев родился 5 декабря 1825 года, незадолго до выступления декабристов. Будущий поэт принадлежал к старинному боярскому роду; его предок, в честь которого он был назван Алексеем, погребен в усыпальнице Кремля. Род Плещеевых дал немало крупных государственных деятелей России.
Первые стихи Плещеева опубликовал профессор и поэт П.А. Плетнев, друг Пушкина, в журнале "Современник", созданном Пушкиным, редактором которого он стал после гибели Александра Сергеевича. Плетнев признал в дебютанте несомненный поэтический талант.
Уместно сказать несколько слов о том, что водоворот свободолюбивых идей, реявших за стенами университета, вовлек Плещеева в свою орбиту; он посещал "пятницы" Михаила Петрашевского - эрудированного юриста, куда ввел и Федора Достоевского. На заседаниях обсуждались: отмена "крепи" - крепостного права, возможность публикации запрещенных сочинений, пропаганда в войсках. Стихи Плещеева распространяли в списках, они стали гимном петрашевцев; с ними же на устах они встретили свой смертный приговор: "Вперед! Без страха и сомненья, / На подвиг доблестный, друзья! / Зарю святого искупленья, / Уж в небесах завидел я!"
Сам Плещеев не побоялся выслать из Москвы в Петербург Достоевскому запрещенное "Письмо В.Г. Белинского к Н.В. Гоголю", которое стало одним из главных улик при вынесении петрашевцам смертного приговора. Как раз недавно, в декабре 2004 года, исполнилось 155 лет со дня разгрома движения петрашевцев, и не случайно эта драма нашла отклик в поэме Некрасова "Недавнее время": "Помню я Петрашевского дело, / Нас оно поразило, как гром, / Даже старцы ходили несмело, / Говорили негромко о нем. / Молодежь оно сильно пугнуло, / Поседели иные с тех пор, / И декабрьским террором пахнуло / На людей, переживших террор..."
Подобно тому, как стихи Пушкина переписывали и заучивали декабристы, так и петрашевцы знали наизусть "дерзкие" и "смелые" стихи Плещеева. Он сумел создать и прекрасные лирические стихотворения, ставшие хрестоматийными. Среди них много чудесных миниатюр - "Летние песни", "Весна", "В бурю", "Зимний вечер". Более 100 стихотворений Плещеева - оригинальных и переводных - стали песнями. Свой первый романс Чайковский написал на стихи, переведенные Плещеевым с немецкого, - "Мы будем с тобой молчаливы". Из шестнадцати песен "Детского альбома" Чайковского четырнадцать стихотворений принадлежат Плещееву.
Через несколько дней после того, как Чехов познакомился с Плещеевым и вернулся в Москву, он обратился к Алексею Николаевичу с первым письмом. Переписка Плещеева с Чеховым, завязавшаяся сразу после их знакомства, не прекращалась до последних дней жизни поэта (до нас дошли 53 письма Плещеева к Чехову и 59 писем Чехова к Плещееву).
Обрадованный "хорошими письмами" и "дружеским расположением" молодого писателя, маститый поэт охотно отвечал Антону Павловичу. Антон Павлович сообщал ему о творческих планах, замыслах, рисовал окружающую природу, с нетерпением ожидал ответа Padre, как называли многие другие писатели Плещеева.
Плещеев пригласил Чехова сотрудничать в столичном прогрессивном журнале "Северный Вестник", где заведовал стихотворным и беллетристическим отделами. Он хотел, чтобы молодой писатель не тратил себя на мелочи, отдавая свои силы и талант "газетенкам", в которых печатался до той поры. Следуя его совету, Чехов почти прекратил работать в "малой прессе", лишь изредка посылая рассказы в "Новое время". Он рассказывал Плещееву, как, еще будучи студентом первого курса медицинского факультета Московского университета, писал для еженедельных газет и журнальчиков "Стрекоза", "Будильник", "Зритель", "Москва" короткие рассказы, чтобы помочь семье, материальное положение которой было трудным.
Свой первый рассказ "Письмо к ученому соседу" он отослал в петербургский журнал "Стрекоза". Однажды вечером, возвращаясь из университета, купил очередной номер и увидел, что рассказ напечатали. Гонорар причитался в 5 копеек за строчку. Строчек было 150, и гонорар составил 7 рублей 45 копеек. Стал посылать в "Стрекозу" по рассказу чуть ли не каждую неделю, некоторые принимались, другие возвращались с оскорбительными комментариями, например: "Не начав писать, уже исписались". Отвергнутые рассказы Чехов пристраивал в московские газеты, хотя там платили еще меньше, кассы редакций пустовали, и авторы должны были дожидаться в коридоре, пока мальчишки-газетчики принесут с улицы копеечную выручку. Приходилось "охотиться" за скудным гонораром: "Бывало, я хаживал в "Будильник" за трехрублевкой раз по десяти".
В разговоре с Плещеевым Чехов обратил внимание на свой рассказ "Талант", созданный в 1886 году, о том, что требуется много работать, чтобы не погубить свой талант. О том же писал брату: "Тут нужен беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение... воля". Чехов занимался этим усиленно, и "по каплям", по его выражению, формировал свое мастерство, стремился "не погубить талант". "Теперь, - настаивал Плещеев, - пройдя нелегкую школу работы для "малой прессы", вам пора засесть за серьезную повесть".
"Пишу не спеша, как гастрономы едят дупелей, с чувством, толком, с расстановкой". Чехов начал работать над этой первой серьезной повестью, но его одолевали сомнения... "Робею и боюсь, что моя "Степь" выйдет незначительной", - делится он своими раздумьями с поэтом.
"Откровенно говоря, - писал Антон Павлович, - выжимаю из себя, натужусь и надуваюсь, но все-таки в общем она не удовлетворяет меня, хотя местами и попадаются в ней "стихи в прозе". Я еще не привык писать длинно┘ Мелкая работа меня избаловала". Антон Павлович шлет повесть в журнал, на имя Плещеева, но очень опасается разочарования поэта. И потому, "дебютируя в толстых журналах, я хочу просить Вас быть моим крестным батькой".
Беспокоясь о судьбе первой своей "большой вещи", опасаясь, что она "плоховата и заурядна, что сюжет ее незначителен", Антон Павлович просил поэта написать "сущую правду", ведь "первый блин комом". Тем более что "изображения степи, степных людей, птиц, ночной грозы и многих других мест не поймутся ни критикой, ни публикой, но я заранее радуюсь, что эти самые места поймут и оценят два-три литературных гастронома, а этого с меня достаточно", - писал молодой автор.
И вот рукопись первой большой повести прислана в Петербург Плещееву. Прочитав ее, поэт увидел в ней "неисчерпаемый родник внутреннего содержания", подразумевая под этим не только внутренний мир персонажа-подростка, но и мощный потенциал молодого писателя. Он пишет Чехову, что на образе возчика Дымова, влюбленного в свою жену, можно создать целую драму. Поэт настаивал также на дальнейшей разработке мотивов "Степи", в частности образа Егорушки, так как с "симпатичными фигурами повести жаль расставаться". Отметил поэт и бесподобные пейзажи, которые можно сравнить разве что с тургеневскими. Повесть Плещеев опубликовал в престижном журнале, и Чехов получил настоящее признание. В конце 1888 года писателю была присуждена половина Пушкинской премии. Это составило 500 рублей, и Плещеев, порадовавшись за Антона Павловича, сразу же ему написал, что премия для него очень важна, не столько даже с материальной стороны, сколько с "нравственной".
Плещеев обладал тонким эстетическим чутьем. Небезынтересно, что даже такой корифей российской критики, как Н.К. Михайловский, прочитав "Степь", дал ей отрицательную оценку. Более того, он обвинил писателя в том, что он идет "по дороге, сам не зная куда и зачем". Чехов не согласился с этими суждениями, а Плещеев, узнав об этом несправедливом и недальновидном отзыве Михайловского, написал Чехову, что очень доволен "отпором", который Антон Павлович дал знаменитости. Плещеев познакомил со "Степью" М.Е. Салтыкова-Щедрина, и тот похвалил ее, что было крайне редким явлением в отношении молодых писателей.
Плещеев с неослабевающим интересом следил за работой Чехова и над следующей большой вещью - повестью "Огни". Он знал от Антона Павловича, что в ней будет "кое-что новенькое" - интеллигенция, бьющаяся над решением "мучительных вопросов". В противовес тем, кто отождествлял мысли главного героя инженера Ананьева со взглядами Чехова и тем самым относил писателя к сторонникам пессимистической философии, Плещеев ощутил приговор, вынесенный этой философии. Оценивая повесть "Огни", Плещеев назвал ее "прекрасной вещицей" и в ответ на опасения Чехова, что повесть "скучна, как статистика Сольвычегодского уезда", писал ему: "Скуки я не ощутил ни малейшей".
Между старым маститым поэтом, которому было за 60, и 27-летним Чеховым завязываются дружеские отношения. Приезжая в Петербург, Антон Павлович неизменно отправлялся на Спасскую, где проживали Плещеевы. В свою очередь, Алексей Николаевич всегда навещал московский "комод" - так шутливо называл Чехов дом на Садово-Кудринской, где проживала его семья (теперь это музей А.П. Чехова).
Летом 1888 года Антон Павлович снял дачку в Харьковской губернии, под Сумами, в усадьбе Лука, которая была расположена на реке Псел - притоке Днепра, недалеко от Полтавы. Он пригласил старого поэта погостить. Несмотря на трудную и дальнюю дорогу, Плещеев едет туда, где можно увидеть куинджевскую "Лунную ночь на Днепре"... Литературные вечера, волнующие рассказы о прошлом сделали проведенные вместе три недели, как писал Чехов, одной из "лучших и интереснейших страниц его биографии". "Милой Чехией" с тех пор называл Плещеев все, что связано с Чеховым, с его семьей, с его домом. Вернувшись из Луки, Плещеев написал очень теплое стихотворение, посвященное Антону Павловичу и его семье ("Цветущий мирный уголок, / Где отдыхал я от тревог, / И суеты столицы душной, / Я буду долго вспоминать, / Когда вернусь в нее опять...").
Но далеко не все принимал Плещеев в том, что Чехов создавал и присылал ему. Так было в отношении большой повести "Именины". Не принадлежа к тем критикам, которые, по словам Чехова, хотят видеть его "непременно либералом или консерватором", ищут в произведении "тенденции между строк" и, не найдя ее, обвиняют писателя в безыдейности, в аполитичности, он считал все же, что в "Именинах" не видно никакого направления. В ответ на мысль Чехова, что он "хотел быть свободным тружеником - и только", Плещеев упрекал автора в том, что он опасается, как бы его не сочли представителем либерального лагеря.
Поэта в повести привлекло главное - правдивое, реальное воспроизведение действительности. Плещеев, подобно Чехову, ненавидя фальшь как в либералах, так и в консерваторах, обращал внимание на то, что в лице главного героя, Петра Дмитриевича, осмеивается человек, "напускающий на себя модный консерватизм, хотя в он душе вовсе не консерватор, а просто пустой человек, без всякой политической окраски, без всякого убеждения, лгун и мелкая натуришка".
Плещеев обратил внимание Чехова на то, что в "Именинах" имеются места, напоминающие толстовские описания в "Анне Карениной". Плещеев и Чехов не раз обсуждали и спорили о творчестве Толстого, в частности о "Крейцеровой сонате". Чехов писал: "Я не скажу, чтобы это была вещь гениальная, вечная - тут я не судья, но, по моему мнению, в массе всего того, что теперь пишется у нас и за границей, едва ли можно найти что-либо равносильное по важности замысла и красоте исполнения. Не говоря уж о художественных достоинствах, которые местами поразительны, спасибо повести за одно то, что она до крайности возбуждает мысль. Читая ее, едва удерживаешься, чтобы не крикнуть: "Это правда!" Или: "Это нелепо!" Но все-таки эти недостатки разлетаются, как перья от ветра; ввиду достоинств повести их просто не замечаешь┘". (В ту пору, когда Чехов и Плещеев спорили о значении "Крейцеровой сонаты" Толстого, а это было осенью 1889 года, она была запрещена Цензурным комитетом к напечатанию в журнале, а позднее - даже в сборнике памяти друга Толстого С.А. Юрьева. К счастью, издательство-"посредник" оттиснуло триста литографированных экземпляров. Один из таких экземпляров и находился в их руках.)
Плещеев как раз незадолго до этого встречался с Львом Николаевичем и спорил с ним об изображенном в его романах, а также о его "непротивлении злу насилием". И хотя Чехов какое-то время находился под воздействием этических воззрений Льва Толстого, ни к либералам, ни к консерваторам он не примыкал. Чехов рисовал интеллигенцию, погибающую от бездуховности, неврастении, безволия, сознания своей оторванности от национальной жизни. Плещеев был согласен с тем, что Чехов не разделял русское общество на "прогрессивную интеллигенцию" и народ, рассматривал его как "единое целое". "Все мы народ, - говорил Чехов, - и все лучшее, что мы совершаем, дело народное". Идеал его, подчеркивал Чехов, личная свобода, независимость от других. Но Чехов согласился с характеристикой Плещеева того, что в повести "в принципиальном отношении нет ничего ни против либерализма, ни против консерватизма". Поэт отвечал Антону Павловичу, что в его "рассказах отсутствует протестующий элемент, что в них нет симпатий и антипатий", а они все же должны быть видны.
Когда в марте 1888 года произошло несчастье с Вячеславом Гаршиным, Алексей Николаевич, узнав об этом, сразу же помчался в больницу, куда был отправлен пострадавший. Гаршин скончался, не приходя в себя. Плещеев тяжело пережил эту трагедию, ибо горячо любил "высокосимпатичное дарование Гаршина, его любящую, нежную, глубоко гуманную натуру... Чище, прекраснее которой он не встречал".
Плещеев обсуждает с Чеховым тему рассказа, посвященную памяти Гаршина. Он решил издать литературный сборник "Памяти В.М. Гаршина", пригласил участвовать в нем Льва Толстого, Короленко и других писателей, и, конечно же, Антона Павловича. Чехов прислал свой рассказ "Припадок". Зная, что мотив рассказа, где воплощен человек "гаршинской закваски", явится "новым", Плещеев и Чехов опасались, пропустит ли цензура "важное" в нем. Поэт вынужден был советовать Чехову: "Пожалуйста, касайтесь щекотливых вещей поосторожнее". Ведь Чехов описывал "знаменитый" в Петербурге Соболев переулок с его публичными домами. Основная мысль - белейший снег вокруг и грязь внутри, которая потрясла молодого человека и вызвала у него нервный припадок. Антон Павлович описал события с большим тактом, воплотив "тонкое, великолепное чутье к боли вообще". Плещееву понравилось, что Чехов раскрыл в рассказе душевный мир русского интеллигента, болезненно воспринимающего порочность общества, но бессильного в борьбе с ним. И когда Чехов, боясь, что "рассказ... отдает сыростью водосточных труб", неоднократно спрашивал мнение Плещеева о нем, тот отвечал: "...мне этот рассказ понравился, напротив, понравилась его серьезность, сдержанность, понравился и самый мотив". Сборник был издан с иллюстрациями близкого им обоим по духу художника Н.Ярошенко в Петербурге в 1889 году.
Когда Антон Павлович создавал повесть "Скучная история" (она имела подзаголовок "Из записок скучного человека"), он делился с поэтом тем, что в ней будут "мотивы совершенно новые" и "новые лица". Плещеев ощутил в ней ясность авторского замысла, особенно ему было дорого, что в повести с таким, казалось бы, неэффектным названием содержался призыв автора к поискам общей идеи, которая помогла бы молодому поколению определить свою цель в жизни. Поэт согласился с автором в "абсолютной новизне" мотива, под которым подразумевал приговор Чехова социальному индифферентизму.
Плещеев убежден, что "Скучная история" - одно из самых художественных и тонких произведений молодого писателя. Ему было дорого и то, с какой жизненной правдой были обрисованы герои повести, он одобрил образы старика-ученого, его воспитанницы Кати, а также других персонажей, которые вышли очень живыми. Плещееву, распознавшему одним из первых духовную скромность Чехова, его сдержанность уже в первых крупных произведениях, было важно изображение Чеховым того, что старый профессор затрудняется ответить своей воспитаннице - молодой растерянной девушке - на ее вопрос: "Что делать?" И в словах: "Давай, Катя, завтракать" - вся его мудрость, а ведь он пользуется всероссийской славой, является автором многих научных трудов.
И Чехов, обрадованный положительной оценкой повести, поспешил ответить, что он непременно воспользуется "указаниями": "Льщу себя также надеждой, что моя повесть произведет некоторый гул и вызовет ругань во вражеском стане. А без этой ругани нельзя, ибо в наш век телеграфа┘ и телефонов ругань родная сестра рекламы┘".
Плещеев всячески стремился, чтобы имя Чехова, автора крупных, серьезных произведений стало широко известно читателям. Он привлекает к этому молодого поэта Дмитрия Мережковского, просит его написать статью о творчестве Чехова. Мережковский выполнил просьбу Плещеева, который также помогал ему в первых шагах в литературе и был его наставником. Мережковский написал статью, которую Плещеев озаглавил "Старый вопрос по поводу нового таланта", напечатал ее в "Северном вестнике" (1888, # 11, стр. 77-79). Появление статьи вызвало возмущение постоянного сотрудника, заведующего библиографическим отделом М.А. Протопопова, который после этого даже прекратил сотрудничать в журнале. Плещеев переживал, что критик Протопопов взбунтовался против положительного отзыва о творчестве Чехова. Он писал: "Есть люди, которым статья Мережковского нравится (например, художнику Ярошенко и другим), а есть и такие, которые негодуют".
Восхищаясь Чеховым, считая его "талантливейшим беллетристом", Плещеев проявил большую настойчивость в приобщении Чехова к театру, рекомендуя ему "между делом" писать маленькие пьески. Поэт поддерживает Чехова на драматургическом поприще и как член Театрально-литературного комитета, протаскивая его драматические произведения сквозь дебри театральной цензуры. Он предсказывает успех "Иванова", находя в пьесе приговор "лишнему человеку", появившемуся в результате краха народнического движения.
Он увидел в "Иванове" протест Чехова против бессилия и пассивности интеллигенции и считал неверной позицию литерально-народнической критики, обвинявшей Чехова в "идеализации отсутствия идеалов". И, конечно, поэт не мог согласиться с отождествлением взглядов Иванова и самого писателя: "Чехов, - писал Плещеев, - вовсе не имел в виду делать из Иванова положительный тип, а в словах Иванова хотели видеть убеждения Чехова. Отношение автора к нему отрицательное, хотя, может быть, это недостаточно выражено в драме. Автор поскупился на юмор. Не хватило у него тонкой тургеневской иронии".
Когда Чехов познакомил Плещеева с пьесой "Леший", поэт не одобрил ее. С большим чутьем человеческого сердца Плещеев высказался отрицательно о центральном герое: "...Леший не есть вовсе центральное лицо, и неизвестно, почему комедия названа его именем. Он действует в ней столько же, сколько и все другие. И что это за идеалист (...) лес любит, а к людям относится уж далеко не человечно..."
Не удовлетворила Плещеева и логика поступков других героев: "Войницкий - хоть убейте, я не могу понять, почему он застрелился! Жена Серебрякова - не внушает мне, несмотря на свое жалкое положение, никакой симпатии... Орловский-сын банален - это какое-то водевильное лицо, которое надоедает читателям своим остроумием армейского юнкера..."
Конечно, эта ранняя пьеса была написана в традиционной манере с мелодраматическими эффектами, и она провалилась. "Леший" был поставлен в частном театре. Но все же это имело немаловажное значение для Чехова-драматурга. Отзыв Плещеева о "Лешем", несомненно, повлиял на решение писателя "сжечь" ее. "Эту пьесу я ненавижу и стараюсь забыть о ней", - писал он. Но Чехов решил фундаментально переработать ее, и "Леший" предстал перед зрителями под названием "Дядя Ваня".
"Вам посвящается моя самая лучшая вещь", - писал Чехов Плещееву, имея в виду начатый им роман "Рассказы из жизни моих друзей". По замыслу писателя в основу будущего романа была положена "Жизнь хороших людей, их лица, дела, слова, мысли и надежды". "Я пишу роман!! Пишу, пишу, и конца не видать моему писанию. Назвал его так - "Рассказы из жизни моих друзей", и пишу его в форме отдельных законченных рассказов, тесно связанных между собой общностью интриги, идеи и действующих лиц".
Устав от работы над романом, Чехов в одном из писем признавался: "Так хочется выкинуть какое-нибудь тру-ла-ла" - и написал водевиль "Трагик поневоле". Роман же так и остался незавершенным, а написанные главы до сих пор не найдены.
Поэт горячо опровергал тех, что считал Чехова автором "бессюжетных", "бессодержательных" рассказов, высмеивая тенденцию "знатоков" измерять талант писателя количеством страниц его произведений и в соответствии с этим отводить первое место среди беллетристов 80-х годов наиболее "солидному" Каронину и, конечно же, Боборыкину. Даже если бы Чехов ничего кроме маленьких рассказов не написал, все равно его творчество имеет немалое значение для русской литературы - ведь он "самый большой талант из всех современных, то есть молодых писателей".
Так писал о Чехове Плещеев тем, кто принижал значение Чехова. Оба, и Плещеев и Чехов, мечтали побывать в Париже, и им удалось даже встретиться там в 1891 году.
Дарья Гармоненко 