Великодержавие как судьба России

Расстрел Белого дома в октябре 1993 года стал повторением разгона большевиками Учредительного собрания. Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

Я, как и многие, предполагал, что Владимир Путин – навсегда. По крайней мере при моей уже уходящей жизни. О том, что новая Конституция – не Конституция РСФСР, а РФ – открывает дорогу к новому русскому самодержавию, я и Олег Румянцев – идеологи «Гражданского союза» Аркадия Вольского – говорили в начале декабря 1993 года и на радио, и на телевидении. Кстати, протоколы этого всенародного голосования очень скоро почему-то исчезли, до сих пор неизвестно, одобрил русский народ Конституцию 1993 года или нет. Но даже оппозиционная КПРФ тогда решила, что лучше жить с новой Конституцией, чем без какой-либо вообще.

Все, кто всерьез изучал проект Конституции 1993 года, отдавали себе отчет, что она не предусматривает реального разделения властей, в ней нет системы сдержек и противовесов верховной власти. По словам критиков этой Конституции Игоря Клямкина и Лилии Шевцовой, она вместо демократии предусматривает выборное самодержавие. И всем тем, кто не утратил способности слышать и видеть, тогда было очевидно, что сверхвластие Бориса Ельцина, рожденное расстрелом парламента из танков, не предусматривает никакой демократической смены власти. Отсюда и проблемы 1999 года, поиск близкого по духу русскому народу преемника Ельцина, который наследует закрепленное в Конституции выборное самодержавие.

Поразительно, но соображениями найти на пост президента русского мужика, который будет по духу близок русскому народу, руководствовались вожди «кружка Сахарова», когда сделали ставку на Ельцина. Руководствовались ими и Александр Волошин, Борис Березовский и Анатолий Чубайс, когда предложили его в качестве преемника Ельцина. Правда, у Путина был «недостаток» – он не пил, но зато был молод, излучал силу воли, был храбр.

Не зная, как формировалась после 4 октября 1993 года нынешняя политическая система, невозможно понять, что произошло 10 марта 2020 года. Не прав Юрий Пивоваров, когда говорит, что голосование 22 апреля будет повторением событий в Петрограде 5–6 января 1918 года – роспуска большевиками Учредительного собрания. На мой взгляд, повторением истории с разгоном Учредительного собрания был расстрел из танков Белого дома 4 октября 1993 года. На мой взгляд, Владислав Сурков прав: все у нас держится не на Конституции, а на доверии «глубинного народа» своему любимцу Путину. При всей усталости от долголетней власти Путина народ действительно предпочитает его пожизненную власть каким-либо переменам с непредсказуемыми последствиями. Единственное, в чем не прав Сурков: якобы Путин сам создал эту уникальную политическую систему, в основе которой лежит самодержавие любимца народа. «Глубинный народ» осознает, что при Путине ничего хорошего не будет, но предпочитает его будущему со всей его непредсказуемостью и неопределенностью.

Владислав Сурков прав, что все выборы, все парламенты и сенаты – всего лишь сюртук, который надевает Россия по воскресным дням, чтобы показать миру свое якобы родство с Западом. Не может быть никакой демократии, когда не принято возражать власти, спорить с ней, а тем более критиковать ее. В этом смысле нынешняя политическая система родственна советской. Теперь мы показали всему миру, что ничего европейского в нас нет, что мы не стесняемся своей азиатчины, что власть у нас, как в Туркмении, Узбекистане, Таджикистане, меняется только после смерти национального лидера.

После подвига Валентины Терешковой, которая призвала Думу обнулить все предыдущее 20-летие самодержавия Путина, нам сюртук западной демократии больше не нужен. Путин решился показать суть государственного переворота осени 1993 года, который так активно поддерживал тогда Запад и особенно США. Правда состоит в том, что подлинное самодержавие не может не быть пожизненным. Путину не стоит колебаться и воспользоваться им самим созданной возможностью остаться на вершине русской власти еще на 16 лет. Только действительно превратив свое самодержавие в пожизненное, Путин воплотит в жизнь «русскую идею».

10 марта 2020 года – переломный момент в политической истории России, ибо русскому народу было продемонстрировано: не надо, как другие народы, молиться веками на свою Конституцию, придет после Путина другой самодержец и снова для увековечивания своей власти создаст новую Конституцию.

История с обнулением четырех сроков пребывания Путина у власти подтвердила старую истину: традиционное русское самодержавие несовместимо с Конституцией всерьез, ибо Конституция была создана европейцами, чтобы ограничивать своеволие монархов. Путин, как известно, долго колебался – присоединять Крым к России или нет. Но когда решил, что присоединять надо, никто не мог ему возразить, обратить внимание на негативные последствия этой операции.

Своеволие царя ограничивалось божественным происхождением его власти, ограничивалось его близкими. Самодержавие генерального секретаря КПСС было ограничено Политбюро ЦК КПСС. А у Путина, как и у Сталина, нет никаких ограничений. Поэтому наша судьба во многом зависит от того, что происходит в душе и в сознании Владимира Путина.

В середине 1990-х философы под руководством Александра Рубцова активно разрабатывали «русскую идею». Ничего не получилось. А вот космонавт Терешкова нашла подлинную суть: не будет у нас великодержавия, если у нас не будет самодержавия. А самодержавие только тогда будет подлинным, когда оно станет пожизненным. Не случайно депутатов КПРФ, которые голосовали против самой идеи поправок к Конституции, запугивали тем, что народ якобы не простит их нежелания быть подлинно русскими людьми. Действительно, середины в России не бывает: или национальный нигилизм 1990-х, или традиционное русское великодержавие.

Сказал Путин, что надо «Россию поднять с колен», сразу же Борис Грызлов отозвался: «Дума – не место для дискуссий». Великодержавие и демократия по своей природе несовместимы, и Грызлов был прав: хотите великодержавия как подлинной русскости, забудьте о политике, свободе мнений, демократической смене власти. Логика здесь простая: русское великодержавие создавали самодержцы, а потому нельзя ценить великодержавие, не любя самодержцев. Перед Путиным стоит серьезная проблема. Отдашь свою власть, – все станут умными и смелыми и будут критиковать тебя за твои просчеты и ошибки. Даже Сурков при всем верноподданничестве в интервью Алексею Чеснакову рискнул сказать правду о создании проекта «Новороссия», о том, что с самого начала было ясно, что этот проект приведет к гибели людей.

Сегодня Путин «поднял Россию с колен», но минимальная зарплата у нас в 10 раз меньше, чем в Германии. Поэтому наше великодержавие не подлинное, оно не связано с чем-то реальным, кроме наших огромных просторов с ракетами и тысячами танков. Верховные правители превращают страну в осажденную крепость. А в условиях осажденной крепости нет места для реалистичной оценки и экономической, и социальной ситуации в стране. Реальное сопоставление экономического, социального и научно-технического развития России с соответствующими показателями Запада уже недопустимо. Вдруг обнаружится, что по многим социальным показателям мы куда ближе к странам Африки, чем к странам Запада. И зачем русскому человеку портить настроение, говорить ему, что он живет в стране, которая на полвека по всем показателям отстает от ненавистного ему Запада? Так что подлинное русское великодержавие предполагает не только пожизненное самодержавие верховного правителя, но и обязательно милитаризацию сознания. Без этого русский человек увидит, что наша великодержавная власть вкладывает в медицину в 3–4 раза меньше, чем страны Запада. Великодержавие СССР держалось на нашем военном противостоянии миру капитализма, миру империализма. А великодержавие Российской Федерации держится на якобы враждебных нам ценностях западной цивилизации.

И теперь главный вопрос: чем вызвано то, что Россия после короткого всплеска демократии всегда возвращается не просто к самодержавию, а к пожизненному самодержавию? Почему у нас государственная дисциплина возможна только при абсолютной, непререкаемой власти верховного правителя? Понятно, одна из главных причин тому – дефицит правового сознания. Кстати, дефицит правового сознания всегда органично связан с русской неразвитостью экономического мышления. Но главное состоит в том, что русский человек живет по закону только тогда, когда к этому его подталкивает страх.

Но почему у нас так и не появилось то, что есть почти во всех христианских странах, – правовое сознание? И почему, чтобы сохранить русскую государственность, мы должны не просто выстраивать жесткую вертикаль власти, но и обязательно превращать ее в сверхвласть, в царскую власть. Правда, Путин не согласен с тем, что он царь. Как говорит наш президент, его отличие от царя состоит в том, что он «много ежедневно работает». Но ведь суть самодержавной власти не в праве мало работать, а в ничем не ограниченной власти одного лица. В этом смысле Путин, несомненно, царь.

Сначала Путин был выборным самодержцем, теперь он принимает власть не от народа, а от самого себя. Но надо быть справедливым: словосочетание «вертикаль власти» появляется в программе «Отечества» Юрия Лужкова еще в 1999 году. Идеологи «Отечества» – я имею в виду себя, Александра Владиславлева и Андрея Кокошина – не понимали, что вертикаль власти, которую мы хотели выстроить для обуздания хаоса 1990-х, неизбежно приведет к всевластию того, кто находится на ее вершине. Мы не понимали, что ничем не ограниченная власть верховного правителя подрывает условия для развития страны, отбрасывает ее назад.

Юлия Латынина ищет истоки так называемого государственного переворота 10 марта 2020 года в Торе. Но я предпочитаю правду о русской политической культуре, которую рассказал в своей статье Николай Трубецкой «Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока», написанной еще в 1920-е годы. Все дело в том, объяснял Николай Трубецкой, что политическая культура московитов сложилась еще при монголах, и потому русские, как и их братья монголы, признают только ту власть, которая подчиняет их себе целиком, которая не оставляет русскому человеку никаких прав, кроме права беспрекословно покоряться воле наследников Чингисхана – русских царей. Отсюда и долготерпение русского народа, его фатализм. Отсюда и традиционный дефицит способности к самоорганизации у русских. И сегодня приходится часто слышать традиционное: «А власть нас никогда ни о чем не спрашивает». Парадокс состоит в том, обращал внимание Иван Ильин, что коммунизм начала строить нация, абсолютно неспособная к самоорганизации.

Друг Николая Трубецкого, известный русский филолог Леонтий Капецкий, офицер-белогвардеец (кстати, один из организаторов пражского восстания против немцев в мае 1945 года), который учил меня, студента философского факультета МГУ, летом 1967 года в Праге подлинному русскому патриотизму, сожалел, что автор «Наследия Чингисхана» умер рано, в 1938 году, и не использовал практику сталинизма как уникальный пример традиционного русского беспощадного всевластия.

Правда состоит в том, что популярность Путина у «глубинного народа» связана с тем, что он с момента выдворения олигархов Ельцина из Кремля проявил настойчивость и силу власти, которую так любит русский народ. Мы имеем полное право сказать, что Путин, возродивший русское самодержавие, вернул Россию к временам графа Уварова, к ценностям самодержавия, православия и народности.

Привязанность русского человека к всевластию рождает и специфику русского государственничества, русского государственнического патриотизма. И это дает о себе знать именно в «посткрымской» России. Ты становишься русским только тогда, когда проникаешься любовью к самодержцу, когда не только преклоняешься перед ним, но видишь во всем, что он делает, промысел божий. За предложением Валентины Терешковой как раз и стоит это глубинное русское государственничество. И в этом коренное отличие русского национального сознания от украинского, с которым не считаются те, кто говорит о духовном родстве русских и украинцев. Если русскость связывается с поклонением великодержавию и самодержавию, то украинскость, напротив, выросла из отторжения и русской государственности, и русского великодержавия, и русского самодержавия.

В первом случае мы имеем дело с верноподданническими чувствами, а в другом – с традиционным украинским анархизмом. Отсюда и принципиальное различие между русским и украинским отношением к ценности свободы. Если для русского человека власть – это обязательное всевластие, абсолютная власть верховного правителя, то ему, естественно, свобода как стремление ограничить власть абсолютно не нужна. Разделение властей чуждо русскому человеку, ибо разделенная власть – это не власть. По этой причине погибла и Февральская революция 1917 года, и августовская революция 1991 года. А у украинцев свобода никак не связана с государственностью и даже противоречит ей. И неизвестно, что лучше: русское поклонение всевластию или украинский анархизм.

В отношении к свободе, к праву на собственное мнение, на сомнение в верности принимаемых властью решений, на мой взгляд, в современной России ситуация хуже, чем во времена СССР. Конечно, наряду с «глубинным народом», который нес в своей душе наследие Чингисхана, всегда существовала в России прозападная интеллигенция, мечтающая об освобождении страны от всевластия правителей. Но проблема в том, что в СССР в силу того, что этой свободолюбивой интеллигенции некуда было деваться, она все же прямо или косвенно влияла на духовную, культурную жизнь страны, создавала произведения, в которых защищалось достоинство человеческой личности. К примеру, духовная атмосфера оттепели привнесла многое в русскую культуру.

А теперь мы имеем ситуацию, когда тот, кому чуждо русское всевластие, кому дорога свобода, имеет право просто выехать из страны. И с этим связана нынешняя интеллектуальная примитивизация. Нынешнее самодержавие не может продержаться без милитаризации сознания, без демонстрации нового русского оружия, без репортажа с очередных бесконечных учений. Но надо понимать, что ничто так не убивает мысль, как эта назойливая милитаризация сознания. И самое поразительное, что человек, пытающийся думать, пытающийся отстаивать свое мнение, был куда более популярным в советское время, чем сейчас.

Разговор об истоках нынешнего самодержавия Путина мне нужен не для того, чтобы кого-нибудь в чем-то обвинить. Мне нужно понять глубинные истоки нашей русской трагедии, нашей неспособности стать европейской цивилизованной страной, где есть политика, конкуренция мыслящих людей, система сдержек всевластия верховного правителя. Ведь нынешнее пожизненное самодержавие, соединенное с ядерным чемоданчиком, – крайне опасная вещь. Хорошо, Путин перестал рассказывать нам о том, куда – в рай или в ад – попадут русские после ядерной катастрофы. Ведь грех сидит в самой природе человека, в каждом из нас. И грех, который проявится в решениях верховного правителя, может обернуться страшной бедой. За свои ошибки мы сами несем ответственность. А трагедия состоит в том, что за ошибки самодержца, особенно в условиях нынешней глобальной цивилизации, расплачивается целая нация, миллионы людей. Неужели не видно, как много мы заплатили за авантюру проекта «Новороссия»?

И тут нет простых решений, вся русская жизнь пронизана глубинными противоречиями. Правда есть и у Валентины Терешковой, которая предложила Путину пожизненное самодержавие. Правда есть и у тех, кто видит негативные последствия жизни страны без смены власти, кто начинает бояться самообожествления Путина.

Ничего не осталось от самоиронии Путина, которую он излучал в начале нулевых. Ситуация становится опасной в силу того, что Путин начинает верить, что он всегда прав, что он никогда не делает ошибок, что даже спровоцированные «русской весной» 2014 года санкции ничего, кроме пользы, русскому народу не приносят. Недавно Путин признал, что есть эти санкции, мол, они заставляют нас мыслить.

Несомненно, каждый, кто признает ценности демократии, должен примириться с настроениями «глубинного народа», с настроениями тех, кто боится смены власти, кто хочет сохранить хотя бы ту стабильность, которая существует сейчас и которая порождена всевластием Путина. И правда состоит в том, что в России перемена власти действительно может обернуться революцией. Кстати, революционер – разоблачитель коррупции Алексей Навальный работает на этот страх перед возможными революционными переменами. Я бы лично тоже предпочел пожизненное самодержавие Путина революции, переделу собственности и хаосу, который принесет с собой новый Ленин. Но, как я уже сказал, при сохранении всевластия Путина неизбежно угасание способности России к конкуренции в современной глобальной цивилизации.

И где же выход? Ситуация предельно противоречивая. Наследство Чингисхана – русское покорное отношение к самодержавной царской власти – непреодолимо. В 1917 году мы перешли от царистского всевластия к большевистскому. А сейчас, спустя 100 лет после ленинского Октября, мы снова возрождаем традиционное русское самодержавие. Но очевидно, что для спасения страны Путину надо отказаться от ничем не обоснованных традиционных русских имперских амбиций, от мифов, за которыми стоит непреодоленная советская «образованщина», от всех пустых разговоров о ценностях «русского мира». Путину и его силовикам пора осознать, что советская империя умерла навсегда, что надо привести свою внутреннюю и внешнюю политику в соответствие с реалиями этого распада. В конце концов, пора осознать, что Российская Федерация – это совсем не Россия. Россия без Украины и Белоруссии – это Московия.