Борис Старцев
Исаак Калина: "Если к ребенку относятся с уважением, он преодолеет любые жизненные трудности". Фото сайта mos.ru
В последние несколько лет система образования Москвы демонстрирует резкий рост качества – об этом свидетельствует рост результатов ЕГЭ, увеличение числа победителей и призеров финального этапа Всероссийской олимпиады школьников, победы на национальном чемпионате WorldSkills, высокие результаты в международном исследовании качества образования PISA и другие объективные показатели. О способах достижения результатов, о развитии разных уровней образования, о методах управления и миссии столичной школы рассказал Борису СТАРЦЕВУ глава столичного Департамента образования Москвы, министр правительства Москвы Исаак КАЛИНА.
О результатах и способах их достижения
– Исаак Иосифович, начнем с анализа причин побед москвичей на Всероссийской олимпиаде школьников. Как удалось добиться кратного роста числа дипломов? Как в городе была организована работа с потенциальными победителями?
– На первый взгляд для достижения таких результатов можно было собрать потенциальных участников олимпиад в 10–15 школах и там с ними интенсивно заниматься. Но так вряд ли удалось бы кратно увеличить количество дипломов. Поэтому мы пошли по другому пути, развивая интерес к интеллектуальным состязаниям у всех московских детей.
До 2011 года во многих школах Москвы по многим предметам школьный этап олимпиады вообще не проводили. Мы собрали директоров и объяснили, что они обязаны проводить школьный уровень олимпиады по всем предметам. Если не получается сделать это в одиночку (например, не оказалось учителей, способных проверить работы), можно сотрудничать с соседними школами. И в 2011 году школьный этап Всероссийской олимпиады прошел по всей Москве.
А дальше дети и родители, учителя и директора почувствовали вкус победы. Как раз в это время начался процесс интеграции школ, и организовать школьный уровень стало легче. Заставлять детей участвовать в олимпиаде по всем предметам подряд не требовалось (наш рейтинг школ учитывает победу ребенка в олимпиаде не более чем по двум предметам), но возможность должна была быть у каждого.
И сегодня мы гордимся не только количеством москвичей – победителей и призеров Всероссийской олимпиады, а еще более тем, что их за три последних года подготовила 321 школа, то есть более половины школ города. И еще гордимся тем, что в столице практически нет ни одной школы, в которой хотя бы один ученик не стал победителем или призером городской олимпиады, то есть потенциальным членом сборной Москвы. Советский спортивный лозунг «Массовость – основа наших побед», как бы забыто он сегодня ни звучал, в полной мере отражает суть нашей работы.
При таком количестве потенциальных победителей и призеров мы вынуждены проводить для них сборы, отбирать лучших для участия в финале, где количество участников от региона ограничено. Два года назад мы усилили олимпиадное движение в Москве, предложив победителям Всероссийской олимпиады, ставшим студентами, работать со школьниками. Так появилась Ассоциация победителей олимпиад и проект «Кружки от чемпионов».
Именно благодаря Москве в стране появляется мода на олимпиады. Увидев результаты московских школьников, многие регионы стали большее внимание уделять олимпиадному движению.
– В 2016 году Москва по математической и читательской грамотности вошла в число ведущих образовательных систем по результатам международного исследования качества образования PISA. Как была организована подготовка в этом случае и корректно ли сравнение столичного мегаполиса со странами?
– Если имеется в виду, что население города меньше, чем население той или иной страны, напомню, что Москва по этому показателю опережает многие страны, участвовавшие в PISA. Если же возникает вопрос о каком-то особом составе населения Москвы, то, уверяю вас, Москва настолько многообразна, что ее можно считать моделью населения России. Даже состав национальностей здесь примерно такой же, как в стране. Да и материальное, социальное положение граждан достаточно многообразное. А вот в Сингапуре, который был участником PISA, 60% населения – экспаты из всех стран мира с очень высоким уровнем и образования, и материального положения, поэтому вклад семей в результаты детей там максимален.
Во всех странах-участницах задания PISA выполняли дети из случайной выборки. А в Москве в тестировании участвовали все ученики 15-летнего возраста. У сплошной проверки результаты достовернее.
К данному тестированию мы детей никак не готовили – о том, что оно будет проведено, никто не знал. Все в городе думали, что это обычная диагностическая работа Московского центра качества образования, к которым за пять лет уже все привыкли. Разница была только в наличии международных наблюдателей, которые появились в последний момент. Честно скажу – мы ожидали неплохих результатов, но уверенности в таких высоких не было. Дело в том, что российская система образования, к сожалению, пока нацелена на передачу знаний и меньше на формирование умений, которые в первую очередь проверяет PISA. Но в городе сказалась такая причина успеха московских школьников, как соединение общего образования, ориентированного на знания, с дополнительным образованием, ориентированным на умения.
Сегодня у любой московской школы есть возможность дать ребятам дополнительное образование самого широкого спектра и высокого уровня. Ресурсы системы дополнительного образования тоже стали доступнее. Кому-то не нравилось, что часть Домов творчества интегрировали со школами, хотя это проблема лишь директоров, теряющих свои посты. Но мы объединяли не учреждения, а возможности. Объединение возможностей общего и дополнительного образования повлияло на достижения.
– Есть ли в московской системе образования рост результатов, которые не являются учебными, но которые можно измерить?
– Образование – это воспитание и обучение. Результатами воспитания, изменениями в поведении сложнее управлять, чем результатами обучения, и мы не спешим предавать их огласке, хотя они есть. Это прежде всего сокращение количества ребят, совершающих правонарушения с 2010 по 2017 год. Понимаю, что в идеале оно должно быть равно нулю, но нас интересует и динамика, а она очевидна и очень значительна. Тем более что и здесь статистика внешняя и абсолютно независимая.
– Чем объяснить такую динамику?
– Новые результаты – это всегда следствия новых решений. А самое заметное за это время новое решение – изменение модели финансирования школ.
Когда в 2011 году школы начали переходить на нормативно-подушевое финансирование, коллективам стало понятно, что каждый отторгнутый из школы ученик – это потеря денег. Фразу «каждый ученик нам дорог» легко было произносить как лозунг, но в то время она обрела и материальный смысл.
Первый показатель, который удалось снизить, – доля несовершеннолетних, нигде не работающих и не обучающихся, совершивших правонарушения. Вряд ли такие дети стали вести себя лучше, но их стало намного меньше, потому что школа перестала от них отказываться. Педагоги стали относиться к ребенку и как к основе материального благополучия школы, появилось уважительное к нему отношение, а в ответ – соответствующее поведение.
Показатель, связанный с правонарушениями, есть в нашем рейтинге. Мы не наказываем школы за правонарушения, но они получают баллы, если ребенок, оступившийся ранее и попавший на учет в органы внутренних дел, не совершает правонарушения повторно. Поэтому школа старается с ними работать. Более того: мы не критикуем директоров за постановку детей на школьный учет, и, если такие дети не совершают правонарушений, школа тоже получает за это бонусы.
Я убежден, что причина детских правонарушений – неуважительное отношение к ним взрослых и в школе, и в семье. А если к ребенку относятся с уважением, он не совершит ничего плохого и преодолеет любые жизненные трудности. В семье уважение к родному ребенку не зависит от денег, а в организации, обязанной финансово обеспечивать своих работников, правильная модель финансирования очень сильно помогает уважительному отношению к субъекту этого финансирования – ученику.
И конечно, детей нужно воспитывать, привлекать их внимание к истории, культуре. У нас есть серьезные просветительские программы, из них наиболее известна олимпиада «Музеи. Парки. Усадьбы». Число ее участников превышает сотню тысяч, и директора музеев удивляются, что к ним стало приходить слишком много детей.
Уже год вместе с традиционными конфессиями Москвы мы проводим еще одну олимпиаду – «История и культура храмов столицы». Она повышает интерес ребят к истории религии, религиозной культуре и выведет на новый уровень изучение курса «Основы религиозной культуры и светской этики».
Одна из главных задач московского образования – консолидация московского сообщества, и такие олимпиады способствуют ее решению. Любой фанатизм – проявление невежества, а религиозный фанатизм – проявление невежества религиозного. Чем больше наши ребята будут знать об истории религии и о религиозной культуре, тем меньше будет межконфессиональных конфликтов. И результат опять же будет измеряться сокращением правонарушений, потому что многие конфликты рано или поздно приводят к правонарушениям.
– Результаты образования во многом зависят от качества работы учителей, и вы не раз говорили, что директора школ благодаря росту зарплат получили возможность брать на работу лучших. Откуда берутся эти лучшие? Изменились ли механизмы обновления учительского корпуса в Москве?
– Дело не только в росте зарплаты. В типичной московской школе 2010 года, где было два восьмых, два девятых, один десятый и один одиннадцатый класс, у учителя, например, физики не было полной нагрузки. Теперь же, когда школа стала большой, солидной, нагрузки ему хватает, и физику там преподает не один человек, а два или три. У учеников, их родителей и у директора появилась возможность сравнения. А у учителей физики появилась возможность общения, взаимообогащения, а главное – взаимного сравнения, а это мощная мотивация для развития. Учитель, может быть, все тот же человек, но, по сути, он стал иным. Он теперь более ответственно относится к своей школе, не бежит на следующий день подрабатывать в другую.
И конечно, в систему образования пришли люди из университетов, научных институтов, с производства. Многие из них когда-то из школы ушли, потому что нагрузки не хватало и платили мало.
Надо отдать должное городу – в школах созданы современные условия учительского труда, появилось оборудование. В маленькие школы не было смысла поставлять оборудование для физических лабораторий: оно там использовалось 10 часов в неделю, это нерационально. А в больших школах оно используется весь день. Шансов, что в такой школе ученик, интересующийся физикой или химией, встретит учителя, способного удовлетворить этот интерес, гораздо больше.
Есть и другие последствия интеграции школ, в том числе пока не реализованные. В будущем они обязательно проявятся.
О детских садах, профессиональных колледжах и о мотивации педагогов
– По образному выражению Ирины Абанкиной из ВШЭ, «в Москве не осталось ни одного детского сада». Что сейчас происходит с детскими садами, присоединенными к школам? Есть ли там рост результатов?
– За семь лет число детей в дошкольных группах Москвы выросло более чем в 1,5 раза, и массовый возраст их прихода – 2,8 года. Доступность обеспечена. Мы пытаемся найти показатели качества, которые невозможно сфальсифицировать. В детском саду в принципе недопустим ЕГЭ и любые его аналоги, поэтому был предложен другой критерий: какая доля родителей, водивших детей в дошкольные группы той или иной школы, отдает затем ребенка в эту школу?
Если дошкольное образование было хорошим, если его связь с начальной школой была налажена, то родитель скорее всего предпочтет ребенка в школе оставить. И процент таких детей ежегодно растет, сейчас этот показатель – почти 60%. Это не очень много – очевидно, играет роль временной фактор. В этом году в школы пошли дети, которых отдали в детские сады в 2012–2013 годах, а тогда выбора особого не было – отдавали в детский сад, куда удалось попасть, часто очень далеко от дома.
– Директора школ вникают в ситуацию в своих детских садах?
– Конечно. Школы в рейтингах получают значимые баллы за развитие дошкольного образования. Жалоб на дошкольное образование – что воспитательница плохая, что с детьми плохо обращается – у нас стало кратно меньше. Правда, были жалобы от работников, которым новые правила не очень понравились. Конечно, раньше коллектив детского сада был «дружной семьей» во главе с заведующей. Там были «все свои» и многое друг другу прощалось. А теперь это работа в очень солидном коллективе с жесткими вертикально интегрированными взаимными требованиями: начальной школе важно, что происходит в детском саду.
– Как в Москве развивается среднее профессиональное образование? Там ведь не проводилась структурная реформа, как в общем образовании.
– Эту реформу провела Любовь Петровна Кезина еще в 2006 году, и она стала образцом для реструктуризации школ. Более 360 ПТУ и техникумов Москвы превратились примерно в 100 больших, солидных профессиональных колледжей. Их обеспечили оборудованием, и московские колледжи к 2010 году были на очень хорошем уровне, мы стараемся его поддерживать. Новый мощный толчок их развитию дало движение WorldSkills. И конечно, в колледжах постепенно меняется структура специальностей с учетом изменений в экономике города.
– У города есть свой университет – МГПУ. Что он делает такого, чего не могут сделать для Москвы федеральные вузы?
– В Московском городском педагогическом университете лучше, чем в других вузах, знают, видят, понимают и принимают вектор развития московской системы образования, в которую он интегрирован. Поэтому у него есть возможность готовить кадры на опережение.
В МГПУ раньше других поняли, что педагогика может быть не только в школе. Есть еще педагогика городского пространства, потому что детей воспитывает весь город. И если педагог, выпускник педвуза идет работать на ВДНХ, в Зарядье, в любой московский музей, это правильный педагог. Он не ушел из отрасли и работает по специальности. Все городское пространство педагогично, и МГПУ готовит для него кадры.
Наш педагогический университет раньше других вузов сделал ставку на магистерские программы – набор на них равен набору в бакалавриат и будет дальше расти. Огромное количество выпускников федеральных вузов готовы прийти со своими знаниями в школу, но при всем уважении к любым другим профессиям, педагог – это особая специальность, и ее нужно получить. Многим кажется, что если они когда-то учились в школе, то они и педагогом смогут быть, но это заблуждение. В педвузе изучают не только профильные предметы, но и ребенка, его психологию в разном возрасте, и это важный элемент профессии.
Город помогает педагогическому университету развиваться. Его ректор хорошо чувствует будущее специальности педагога, поэтому ему удалось без резких кадровых изменений настроить коллектив университета на работу с будущим.
– Как и в других регионах, в Москве есть своя система повышения квалификации учителей. Что в ней изменилось? Как формируется мотивация учителей повышать свой профессиональный уровень?
– Программы повышения квалификации в Москве предлагает не только и не столько Московский институт открытого образования, сколько другие организации, включая федеральные вузы.
Деньги на повышение квалификации сосредоточены в руках школы. Ей невыгодно оплачивать курсы своему учителю, если они ему не нужны или если они плохие. Более того, если учителю на курсах не понравилось, он может написать заявление с просьбой его отчислить. И тогда организация, которая проводит курс, не получит деньги, а она их может получить только после того, как учитель его завершил. Такие заявления пишут редко, хотя мы это поощряем.
Конечно, меня заботит мотивация учителей, но уровень решений департамента – это мотивация школ и их директоров на высокие результаты. Она в городе сформирована. Есть рейтинг школ, есть публичная аттестация директоров на основе результатов, есть зарплата директоров, зависящая опять же от результатов его работы, от места школы в рейтинге. Ну а о мотивации каждого конкретного учителя может и должен заботиться, конечно же, директор.
Говоря о повышении квалификации, я не могу согласиться с распространенным мнением, что взрослых учить сложнее, чем детей. Сегодня знание разлито по миру, нужно только захотеть его взять, поэтому современная педагогика – это педагогика мотивации. Маленького ребенка мотивировать сложно, а взрослые люди приходят учиться с уже сформированной мотивацией. Все просто: будут учиться хорошо – смогут быть очень нужными школе, будут учиться плохо – школа потеряет к ним интерес. Это азбука управления.
– Какую роль играет в Москве общественное управление в образовании? Не становится ли оно фиктивным, превращаясь в ширму для принятия решений?
– Мне больше нравится термин «профессионально-общественное управление». Общественник, не являющийся профессионалом в деле, в которое вмешивается, может принести больше вреда, нежели пользы.
В Городской экспертно-консультативный совет родительской общественности при Департаменте образования Москвы входят люди, являющиеся профессионалами в том или ином направлении деятельности. Поэтому мы их воспринимаем как экспертов и консультантов. Родители – это общность, из которой совет рекрутирует людей, а суть работы совета – в слове «экспертно-консультативный». В московском образовании есть и другие профессионально-общественные организации: межрайонные советы директоров, Молодежная ассоциация директоров школ Москвы, предметные ассоциации учителей-предметников.
А общественным ресурсом в управлении школами становятся управляющие советы школ. Их возглавляют авторитетные люди, умеющие эффективно решать сложные вопросы. Среди них: ректор РАНХиГС Владимир Мау, президент группы компаний «Просвещение» Владимир Узун, экс-руководитель администрации президента России Александр Волошин, президент Курчатовского института Михаил Ковальчук, другие известные фигуры.
– Это не «свадебные генералы»?
– И еще и не «карманные ефрейторы». Увы, вначале бывали случаи, когда директор проводил на этот пост «своего» человека, соседа по лестничной площадке, который все делал только так, как ему укажут.
О стиле управления и об ответственности директоров
– В Москве больше нет окружных управлений образования – директора напрямую подчиняются департаменту. В чем преимущества такой системы управления?
– В том, что теперь я ни на кого не могу свалить ошибки директоров. В 1989 году, когда я стал руководителем районного отдела образования, там был огромный аппарат и вдобавок методический центр. Поскольку я раньше работал в этом районе директором интерната, то знал объем пользы от этих структур. В первую неделю удалось сократить аппарат в четыре раза, создать мобильную методическую службу из лучших учителей района, а в самом методическом кабинете осталось два координатора этой службы. Кто-то из соседнего района меня раздраженно спросил, повысилось ли от этого качество управления. Я ответил, что недовольство школ чиновниками точно уменьшилось пропорционально проведенным сокращениям.
В Москве мы тоже кратно сократили чиновничий аппарат. В 2010 году доля административно-управленческого персонала в системе образования составляла 21%, сейчас – 3,4%. На почти 1,5 миллиона обучающихся в системе осталось около 100 госслужащих (то есть 1 специалист на 15 тысяч учеников). Специалисты говорят, что это «мировой рекорд».
– Почему перемещение директоров между школами в Москве стало привычным явлением?
– Если человека назначают править чем-то, это навечно. А если его назначают реализовать проект по развитию учреждения, этот проект для него должен когда-то закончиться. Если проект реализован удачно, надо ему дать возможность реализовать новый, а если неудачно – пусть придет другой человек, а для прежнего найдется новая работа, необязательно первым лицом. Директор школы, как и руководитель департамента, – это всего лишь элемент системы.
– О вашем жестком стиле управления в Москве ходят легенды – достаточно посмотреть видео, где вы распекаете подчиненных на селекторе. Лично мне некоторые директора школ признавались, что вас боятся. В столичном образовании нельзя иначе?
– В теории управления описано много разных стилей, но не помню, чтобы там упоминался стиль жесткий или мягкий. Все результаты системы образования достигаются коллективами, а все ошибки совершаются директорами. Даже самые высокие образовательные результаты не являются индульгенцией директору, если он совершает два вида ошибок: во-первых, не может обеспечить безопасность детей в школе и, во-вторых, наносит своей школе финансовый ущерб.
И если кандидат, претендующий на должность директора московской школы, не осознает уровень предстоящей высочайшей ответственности, то ему нужно искать другую работу.
– В случае с безопасностью у директоров всегда будет соблазн скрыть факты, например, детского школьного травматизма, оказывая давление на детей и родителей.
– Это возможно в маленьких школах, которых в Москве не осталось. В больших школах, где люди ощущают себя на работе, а не в «маленькой дружеской компании», такие случаи невозможно скрыть: всегда найдется человек, который об этом доложит. Опасность маленьких коллективов в том, что они постепенно сливаются, по их мнению, в семью, а на деле – в группу, не буду уточнять, какую именно. Интересы их сообщества становятся для них важнее интересов ребенка, системы образования города.
Уже семь лет в городе на сайте департамента существует раздел «Обращения к руководителю». Обращения, в которых содержится информация об угрозе жизни и здоровью детей, даже анонимные, я всегда читаю в первую очередь.
Кроме того, мы систематически получаем от медиков справку обо всех обращениях детей с травмами. Родители обязательно сообщают медикам, где и при каких обстоятельствах травма получена.
Кстати, попытка скрыть травматизм, как правило, только усугубляет последствия для администрации школы, и в последнее время такие попытки стали крайне редкими.
– В Москве в последние пять лет нет жалоб на поборы в школах, при этом развиваются платные образовательные услуги. Как отличить одно от другого? И почему тема недопустимости поборов иногда возникает в выступлениях московских директоров?
– Потому что в школах остаются люди, которые когда-то или были вынуждены собирать деньги с родителей, или хотели собирать. А это как огонь, ушедший под землю, – в любой момент может вспыхнуть пожар. Тем более что родителей, желающих организовать сбор денег неизвестно на что и тем самым обратить на себя внимание учителей или директора, достаточно. И я рад, что о недопустимости поборов директора предупреждают.
Поборы – это когда родительский комитет просит сдать деньги непонятно на что, непонятно кому и никакой квитанции не дает. А платная образовательная услуга конкретна – когда ребенок, например, учит испанский язык, которого нет в учебном плане, или занимается ушу, которого нет в программе уроков физкультуры. И деньги приходят на счет школы, а не в карманы.
– Но ведь школа может побуждать родителей оплачивать дополнительные услуги, замещать ими занятия, финансируемые из бюджета.
– Когда мы видим в мониторинге, что у школы резко увеличивается объем внебюджетных средств, то сразу проверяем, сохранились ли там дополнительные бюджетные услуги на прежнем уровне. Если объем бюджетных услуг снизился, потому что их заместили платными, то нам удается поправить коллег, и все восстанавливается в прежнем объеме.
– Уместно ли сравнение в едином рейтинге московских школ, работающих с разным контингентом детей? У школы в центре Москвы и на окраине, как правило, разные стартовые условия.
– Я счастливый педагог: мне довелось работать с очень разными детьми: дети-сироты в школе-интернате, учащиеся профтехучилища, ученики математического класса – и я не встречал среди этих детей бесталанных. У каждого обязательно был свой вид одаренности.
Тому, кто оправдывает низкие результаты качеством контингента, не нужно заниматься педагогикой. Бесталанных детей нет! Те педколлективы, которые хорошо работают, получают результаты. И есть немало примеров, когда школы и профессиональные колледжи с очень сложным контингентом занимали ведущие места в рейтингах. Вопрос о том, почему отсутствуют результаты, каждый коллектив должен обсуждать внутри себя и не пытаться выписывать себе индульгенций. Не надо уподобляться герою анекдота, объясняющему, почему его не взяли работать на радио.
Наш рейтинг показывает вклад школ Москвы в развитие города и в обеспечение консолидации городского сообщества. В нем учитывается все! И если ученики не побеждают на олимпиадах, они могут набирать больше баллов на ЕГЭ. Если в школе учатся инвалиды, они могут показать результаты в конкурсах для детей этой категории. Социально сложные дети обычно состоят на школьном учете, и школа может получать баллы за профилактику правонарушений. Можно развивать в школе спорт – спортивные достижения тоже учитываются.
Более того, сегодня трудно обвинить Москву в том, что она разбита на «парижские кварталы». Это уже не город контрастов – за прошедшие семь лет разницу между районами города удалось серьезно нивелировать. У нас, например, нет района, где бы не учились победители и призеры олимпиад.
– Как помочь школам, отстающим в рейтинге?
– Самой действенной помощью чаще всего бывает замена директора.
– Можно ли считать структурную реформу московского образования вашим авторским проектом?
– Тот, кто считает, что системой управляет человек, плохо понимает, что такое система. Системой управляет цель. А цели московской системы образования, поверьте, определяю не я. Их определяют время, эпоха, страна и город в лице горожан, мэра и правительства Москвы. Поэтому система образования Москвы будет и дальше развиваться, исходя из целей, которые перед ней поставлены и которые не зависят от того, кто руководит Департаментом образования.
Другой вопрос, что разработка механизмов достижения целей, поиск инструментов и решения задач, очевидно, не обходились без моего участия. Но я буду очень благодарен тому, кто сможет рассказать, с помощью каких других механизмов и инструментов можно было бы обеспечить за шесть лет такой же рост результатов. В Москве есть люди, эмоционально недовольные новой структурой системы, – в основном это те, кто оказался за ее пределами. Я понимаю их эмоции, но не пытаюсь им возражать. Ведь никто ни разу не предложил альтернативный набор рациональных инструментов. Все предложения напоминают слова песни из фильма «Не бойся, я с тобой!»: «Чтобы с этих пор по-новому оставалось все по-старому».
Пусть мой стиль управления называют жестким, но его нельзя назвать авторитарным. Такого количества обсуждений задач образования с профессионалами, примеров совместного поиска решений никогда не было ни в одной региональной системе. Наш сайт и наши селекторы открыты для всех. Мы абсолютно прозрачны и дистанцированы от субъективности решений. От департамента не зависит финансирование школ и оценка их работы. Если кто-то обижен лично на меня, то он обижен на объективность процессов, на время, страну, город. Хотя обижаться лучше всегда только на себя.
– В чем же тогда состоит роль департамента в московской системе образования?
– Департамент играет роль будильника, камертона и навигатора. И если поначалу людей действительно приходилось будить, то со временем они привыкают просыпаться сами. Следовательно, остается задача настройки системы на цель.
О преимуществах столичных школьников и о миссии столичного образования
– В Москве на образование расходуются большие средства. Не получают ли из-за этого московские школьники преимущество перед сверстниками из других регионов?
– По моим наблюдениям, годовой объем средств на одного ученика должен быть примерно равен двухмесячной средней зарплате педагогов. Этого достаточно для нормальной организации работы. Могу подтвердить арифметическими расчетами, но это вряд ли интересно. Годовой расход на одного ученика превышает двухмесячную среднюю зарплату педагога не только в Москве, но и во многих регионах, и там не должно быть проблемы нехватки средств. Если есть проблемы, значит, деньги направлены не по назначению.
У московских школьников есть другое преимущество – возможность пользоваться культурно-образовательными ресурсами столицы. Раньше оно было скорее потенциальным, а теперь реализовано в полной мере. Мы уговорили школы уйти на пятидневку и освободили московским детям субботы для таких проектов, как «Университетские субботы», «Профессиональная среда», «Субботы мужества» и многие другие. Запускаем проект «Учебный день московского школьника на ВДНХ», апробированный с кадетскими классами. Аналогичный проект планируется в парке «Зарядье». С 1 сентября 2017 года все московские музеи работают для школьников бесплатно, и это продолжение проекта «Урок в музее», олимпиады «Музеи. Парки. Усадьбы».
Раньше далеко не все школы водили детей в музеи, и дружба с ведущими вузами была привилегией нескольких десятков школ. Сегодня же совместные проекты доступны каждому ребенку и каждой школе. Мы стремимся к тому, чтобы каждая школа была точкой входа московского школьника в единую общегородскую систему образования с ее общегородскими проектами, общегородскими возможностями, общегородскими правилами и общегородскими результатами. Каждый ребенок, включенный в контингент школы с конкретным номером, фактически сегодня учится в школе с названием «Москва».
– В СМИ и социальных сетях представители московского образования, прежде всего директора, нередко хвалятся – высокими зарплатами в системе, новым оборудованием, результатами учеников. Каково все это читать коллегам в других регионах?
– Люди радуются и хотят поделиться своей радостью – что же тут плохого? Когда я работал директором интерната для детей-сирот, у меня был воспитанник – накачанный, сильный парень. Утром, когда я приезжал на работу, мы с ним вместе отжимались во дворе на брусьях. Он единственный из общежития туда приходил упражняться до подъема. Однажды он обидел своего одноклассника, я его отругал, как обычно в таких случаях, упрекая в том, что он сильнее, и услышал в ответ: «А почему он такой? Пусть тренируется!» Потом они начали дружить, и мы уже втроем во дворе отжимались по утрам – тот накачался, а этот стал более толерантным.
Так и московские директора хотят, чтобы другие тоже начали «отжиматься». Но при этом уверен, что каждый из них много приобретает для себя и как личность, и как руководитель.
– Они для этого ездят по регионам? В социальных сетях регулярно появляются отчеты о командировках в Махачкалу, Казань, Сочи, самые разные города.
– Ездят, потому что их приглашают. Горизонтальные связи в образовании были и раньше – будучи начальником областного управления, я куда только не ездил, и директора наши ездили. Это роскошь человеческого общения, не стоит ею пренебрегать. Любого человека развивает общение в разнородной среде.
Но московские директора ездят не только в города. Вместе с председателями межрайонных советов директоров мы инициировали проект «О сотрудничестве между образовательными организациями, подведомственными Департаменту образования города Москвы, и сельскими школами различных регионов Российской Федерации». У каждой московской школы появляется партнер – сельская школа, и это миссия столицы. Школы в лице учителей, учеников, директоров должны понимать, что жизнь в Москве накладывает определенные обязательства перед страной. Мы должны ценить, что живем в столице, и помогать развиваться остальным.
– А чему Москва может поучиться у регионов?
– В первую очередь добрым межличностным отношениям. В мегаполисе межличностные отношения сложнее, чем в провинциальном городке, селе. Кроме того, наши директора начинают понимать, что, работая в совершенно разных условиях, люди могут находить эффективные решения и обеспечивать высокие результаты учеников. Наши директора изучают в регионах интересный опыт и потом его у себя учитывают.
Начались обмены визитами со школами других стран, и здесь есть интересная тенденция. Раньше, когда наши директора ездили за границу, они там рассказывали, как здесь все трудно, а вернувшись – как там все хорошо. Будучи заместителем федерального министра, я летал в командировку в Токио, и мне японцы рассказали, что недавно у них была делегация из 18 московских директоров, которые жаловались на жизнь. Сейчас такие ситуации в принципе невозможны.
Наши директора не только перенимают опыт зарубежных коллег, но и сами их могут многому научить. И нам очень важна оценка нашей работы коллегами из других регионов, других стран – для этого прежде всего в Москве мы провели первый международный форум «Город образования – 2017». Мы получили предложения по дальнейшему развитию столичной системы образования и, конечно, больше узнали об интересном опыте других.
– Чего, на ваш взгляд, не хватает сегодня московской системе образования?
– Ей не хватает доверия общества, и это проблема не только Москвы, но и любой системы образования. Люди не готовы поверить в ее профессионализм, как верят в профессионализм, например, хирургов. Конечно, в любой системе есть плохо работающие элементы, но ни одна другая система не поступает с собой так, как унтер-офицерская вдова.
Это не только наша беда, но и наша вина. Представители системы образования слишком долго рассказывали не о ее результатах, а о своих проблемах. Те, кто слушал, не могли ничем помочь тем, кто рассказывал, но при этом они начинали воспринимать систему образования как беспомощную. И хотя система давно уже другая – сильная, мощная, – доверия ее профессионализму все равно не хватает. Люди все еще помнят школу слабой, беспомощной, жалующейся на свою жизнь и собирающей деньги на родительских собраниях.
И хотя город, школы сегодня делают все, чтобы люди забыли такую школу – память дает о себе знать. Да и чего греха таить, некоторым представителям школ очень хочется вернуться в то время. Многим сочувствие милее результата, ведь сочувствие дается даром, а результат надо заработать.
– Чего ждать москвичам от системы образования в ближайшем будущем?
– Во-первых, город становится цифровым, и школа тоже становится цифровой. Поэтому будет развиваться «Московская электронная школа» (МЭШ) – цифровой помощник, инструмент в руках учителя. МЭШ не заменит учителя, но усилит всех учителей, все школы, а значит – улучшит результаты учеников.
Во-вторых, будет и дальше развиваться предпрофессиональное образование. Москва – самый высокотехнологичный город страны, поэтому мы открыли инженерные классы, в которых возможны специализации – IT, авиа, любые другие. Москва – центр российской медицины, поэтому мы открыли медицинские классы. Москва – центр безопасности и обороны страны, поэтому мы открыли кадетские классы. Москва – центр науки, поэтому совместно с ФАНО мы открыли академические классы.
Все это не наши кабинетные выдумки. Просто мы стараемся слышать город, прислушиваемся к мнению ведущих специалистов в своих отраслях. Недавно ректор Медицинского университета предложил открыть инженерно-медицинские классы. Ведь врачи должны понимать, что такое современные технологии в медицине, как работают сложнейшие медицинские приборы.
Комментарии для элемента не найдены.
