Сергей Волков
Суровые люди в Арканаре. Повесят собачку – значит, и человека казнить можно. Кадр из фильма «Трудно быть богом» (2013)
В десятке самых популярных писателей России за последние 100 лет одно из первых мест заслуженно занимают братья Стругацкие. В десятке популярных кинематографистов примерно на том же, одном из первых, месте и не менее заслуженно находится Алексей Герман. Легко представить, с каким нетерпением мы все ожидали окончания съемок фильма «Трудно быть богом». Ожидание, впрочем, затянулось на долгих 14 лет. А когда фильм вышел, я… не смог себя заставить его посмотреть. Уж слишком громким был информационный шум вокруг него, уж слишком высокой оказалась критическая волна.
Из 20 прочитанных рецензий ни одной положительной! В такой ситуации смотреть кино получилось бы во многом «чужими глазами». Естественно, этого хотелось избежать. Да и прав был Сергей Есенин – большое видится на расстоянии. В общем, я отложил знакомство с «Трудно быть богом» на неопределенный срок. И вот этот срок закончился.
Фильм по сегодняшним полуторачасовым стандартам мегадлинный – почти три часа. По прошествии часа я поймал себя на том, что смотрю не отрываясь. Что я полностью там, в мире, созданном Германом. В страшном и жутком мире Арканара. В мире Средневековья. Нашего (а иного и быть не может) Средневековья. В мире юности человечества.
Тут нужно сказать пару слов о книге, которая явилась источником вдохновения режиссера. Повесть братьев Стругацких «Трудно быть богом» – едва ли не единственное советское фэнтези. И там все соответствует законам жанра и архетипам – «рыцарь без страха и упрека», «благородный дон Румата», «прекрасная дама» Кира, «верный друг и товарищ» барон Пампа дон Бау, «коварный враг» дон Рэба, «беспринципный злодей» Вага-Колесо, «нищие и обездоленные» в лице книгочеев и «умников» Арканара. Но Герман снимал не фэнтези. Он скорее всего и не сумел бы этого сделать. Особый стиль, приверженцем которого он являлся всю жизнь, апробированный режиссером еще в «Седьмом спутнике» и «Рабочем поселке» и развитый в «Двадцать дней без войны» и «Мой друг Иван Лапшин», – гиперреализм – доведен в «Трудно быть богом» до блеска, до невероятного совершенства.
Это – даже не документалистика. Это, по сути, home video. Взгляд изнутри. Те, кто читал Стругацких, понимают, что смотрят на Арканар даже не глазами дона Руматы – все происходящее снимает камера, упрятанная хитроумными земными инженерами будущего в камень, расположенный на венце, что носит отпрыск древнейшего рода. В фильме, кстати, дон Румата имеет иную генеалогию, нежели в повести, – он попросту бастард языческого божества. Сын Бога. И, получается, сам – Бог?
Но вернемся к реальности Средневековья. Да, она была именно такой. На это указывают и многочисленные исторические источники, и результаты археологических изысканий, и труды историков. Тесные, темные клетушки домов внутри узкого кольца крепостных стен (Welcome to Europe!), скученность, грязь, нечистоты. Все ценное и съедобное подвешено на веревках – от крыс. Странные – и страшные – лица, изуродованные болезнями. Вонь. Вместо улиц – сточные канавы. Юмор в современном понимании отсутствует. Даже «Камеди клаб» смотрелся бы на местной рыночной площади изысканно и утонченно. Помните, у Гриммельсгаузена: «Симплиций в месте укромном над дыркой беседу ведет с шершавым Подтиркой». Обхохочешься, правда? А ведь это уже практически Новое время, Тридцатилетняя война, XVII век! Французы в шутку именуют детей пубертатного возраста «ка-ка – пи-пи», подразумевая, что только генитально-фекальная тема вызывает у подростков смех. Они правы. И прав Герман, создавший самую гениальную реконструкцию пубертатного возраста человечества. «Ка-ка – пи-пи» в Арканаре повсюду, причем вовсе не важно, старый ли это, монархический Арканар или новый, возрожденный, тот самый, в котором «сладко и вольно дышится».
У Германа не дышится нигде и никак. Сцена утопления книгочея в нужнике в самом начале фильма – одна из самых страшных в нем и в кинематографе вообще. Она перекликается со сценой пыток и убийства монаха в «Андрее Рублеве». Монаха играл вроде бы общепризнанный комик Юрий Никулин. Но это был колоссальный слом шаблона, когда Балбесу заливали в рот кипящую смолу и за веревку, привязанную к ногам, выволакивали из разоренного храма.
Герман снимал Никулина в «Двадцати днях без войны». Госкино было против – зачем вы снимаете в драматической роли клоуна? Но Герман знал: фронтовик Никулин сыграет роль Лопатина так, как никто. Он прожил все это, пропустил через себя. Понимал это и Бондарчук, снявший Никулина в роли рядового Некрасова в «Они сражались за Родину». Помните про «окопную болезнь» и подмышки жены? Это нельзя сыграть, будет фальшь. Такое можно только вспомнить…
Но если бы даже Никулин был жив, Герман не пригласил бы его на съемки «Трудно быть богом». Средневековье слишком жутко, слишком натуралистично для людей ХХ века. Сейчас в ходу выражение: «Когда мы опустились на дно, снизу постучали». Так вот – постучали из Средневековья.
Квалифицированная казнь
У Ганса Христиана Андерсена в знаменитой сказке «Калоши счастья» есть персонаж, советник юстиции Кнап, мечтавший оказаться в тех временах. Он грезил Средневековьем, считал эту эпоху «золотым веком», уютным и теплым временем. Собственно, очень многие из нас согласились бы с этим персонажем. Бродя по кривым улочкам Брюгге, сидя на террасе монастыря в Вальдемосе или фотографируясь на фоне замка Нойшванштайн, мы как-то забываем, что, по сути, видим вокруг себя вовсе не Средние века, а мертвые камни, дошедшие до наших дней, а замок Людовика Баварского – так и вовсе новодел XIX века. Волшебные калоши, кстати, дали Кнапу возможность исполнить свою мечту. Персонаж выжил чудом, да и то по воле сказочника Андерсена. У Германа его повесили бы как еретика и облили тело водой с рыбьей чешуей – чтобы прилетающие с моря чайки выклевали висельнику глаза. Точно так же поступили бы «добрые люди» (sic!) из Арканара с любым «попаданцем» из другого времени. В Средние века не любили чужаков, пришлых, не таковских, а также рыжих, левшей и грамотеев.
От очень многих людей я слышал, что смотреть «Трудно быть богом» тяжело, трудно и даже скучно. Это неудивительно – за последние 30 лет нас, зрителей, приучили к жанровому кино, к развлечениям. При этом великий Умберто Эко, посмотрев фильм Германа, сказал, что на его фоне ленты Тарантино кажутся диснеевскими мультиками. Это действительно так. Если принять «Трудно быть богом» за точку отсчета в некой системе координат, то нет никакой разницы между фильмами Кэмерона, Нолана или сериалами нашего Первого канала, каким-нибудь «Домом с лилиями» или «Таинственной страстью». И то, и то, и это – просто развлечение, зрелище для обывателей, услада домохозяек и реднеков со Среднего Запада или Среднего Урала.
Это как если бы мы вдруг решили сравнить карусельный самолетик из ЦПКиО и фотонный звездолет. Самолетик манит яркой раскраской, нарочито примитивной детской формой и доступностью. Но его высотный потолок – 10 м, его скорость чуть больше скорости пешехода, его маршрут проложен вокруг карусели.
У фотонного звездолета нет никаких ограничений. Срок его эксплуатации ограничен лишь порогом усталости металла, он потребляет в качестве топлива космическое вещество, запасы которого бесконечны и которое аннигилируется в фокусе чаши отражателя, порождая такое количество энергии, что ее с лихвой хватает для разгона до скорости света.
Проблема у фотонного звездолета только одна – никто не знает, как его построить. Теперь уже никто, потому что «Трудно быть богом» стал последним фильмом Алексея Германа.
Важно и то, что Средневековье – это не просто веха в развитии человечества, не просто историческая эпоха. Именно там корни нынешней западной цивилизации, корни менталитета «золотого миллиарда». «Давид» Микеланджело и «Мадонна» Боттичелли на самом деле пришли к нам не из эпохи Возрождения, а из античности. А Средние века одарили человечество кострами из людей, писающим мальчиком, дырами в скамьях Октоберфеста как логичным продолжением «цирка уродов».
При этом Европа и отпочковавшиеся от нее бывшие заокеанские доминионы не спешат избавляться от наследия Средневековья. Американская система выборщиков родилась в XVII веке. А одно из самых уродливых явлений Средневековья, квалифицированная казнь, иначе называемая по-английски «повешенье, потрошение и четвертование», была отменена в Великобритании только… в 1870 году.
Эта самая казнь – чистой воды Арканар. Приговоренного к ней протаскивали на деревянных полозьях за лошадьми через весь город, затем вешали, но не давали задохнуться до смерти, затем кастрировали, затем выпускали внутренности и прижигали их раскаленным железом и лишь затем все еще живому человеку отрубали конечности и голову. Части тела выставлялись в разных районах Лондона или рассылались в регионы Англии – для устрашения.
Среди подвергнутых «квалифицированной казни» – вождь шотландцев Уоллес, тот самый, который «Храброе сердце», участник «Порохового заговора» Гай Фокс, с маской которого носятся современные «революционеры», архиепископ Оливер Планкетт, «Ноттингемский капитан» Иеремия Бранднет, кромвелевский генерал-майор Томас Харрисон и другие «цареубийцы», и сам Оливер Кромвель, причем последнего, опять же в духе Арканара, казнили посмертно, через три года после естественной смерти от малярии.
Это случилось в 1661 году. Представьте себе картину: полуразложившийся труп возят по городу, затем вешают, разрубают на части, а голову водружают на шестиметровый шест у Вестминстерского дворца, и она торчит там 20 (!) лет, пока шест не ломается во время урагана. Дальнейшие приключения головы Кромвеля также весьма примечательны: после падения с шеста ее похитили, и голова кочевала от одного коллекционера к другому, пока аж в 1960 году ее не погребли наконец в одной из часовен Кембриджа.
К сожалению, нечто подобное происходит и сегодня на территории Ирака и Сирии, где Средние века, по сути, никогда и не кончались, принимая лишь различные, порой весьма причудливые и пугающие, формы.
Победа циников
 |
| Масленица на дворе, люди веселятся – милое дело. Но не значит ли это, что всякая архаика у нас поблизости и наготове? Фото Reuters |
Но вернемся к фильму. Он наполнен множеством тайных знаков, символов и «приветов» («пасхалок», как это называет нынешняя молодежь) коллегам-кинематографистам, от Тарковского и Куросавы до Гринуэя и Скорсезе. Но прежде всего «Трудно быть богом» критики сравнили, конечно же, с другим нашим фильмом о Средневековье – с «Легендой о Тиле» Алова и Наумова.
Невооруженным глазом видно, что и Герман, и Алов–Наумов черпали визуальное вдохновение в одном и том же источнике – у фламандских и голландских мастеров. Действительно, даже ленивый отметил, что «Трудно быть богом» похож на анимированные полотна Босха, а режиссер еще и акцентировал это, поместив в кадр сову, фирменную «фишку» Босха.
Но на самом деле и «Легенда о Тиле», и «Трудно быть богом» ментально ближе к творчеству Питера Брейгеля-старшего, вот только Алов и Наумов вдохновлялись по большей части живописью великого художника, а Герман – графикой.
Поэтому в «Тиле» мы видим прекрасные городские пейзажи, цвет и пространство, видим небо и даже временами солнце, а у Германа все монохромно, неба практически нет, но при этом кадр наполнен колоссальным количеством деталей, причем деталей говорящих.
Да, понять киноязык Германа обычному зрителю тяжело, а порой и невозможно, как невозможно неграмотному прочесть книгу, случайно попавшую ему в руки. Он в лучшем случае посмотрит картинки, а если их нет, так и вовсе забросит фолиант и забудет о нем.
Но одна деталь, один символ в фильме легко считывается даже неискушенными зрителями. Когда в Арканаре происходит переворот и к власти приходит Орден, в кадре начинают постоянно мелькать розы, много, очень много роз. Они просто охапками валятся откуда-то сверху – надо полагать, с неба, их нюхают, их пытаются есть, их стеблями, наконец, секут неблагонадежных. А потом щипцами выдергивают шипы из афедронов.
Откуда взялись розы? Все очень просто: Герман обозначил их как обобщенный символ всех цветных революций – от революции гвоздик в Португалии в 1974 году через собственно революцию роз в Грузии и тюльпанную революцию в Киргизии до жасминовой революции в Тунисе. Обозначил – и намекнул, слегка дополнив бессмертную фразу Стругацких: «Там, где торжествует серость», затем «к власти всегда приходят черные»…
Гуманистический посыл братьев Стругацких, ярко выраженный в книге, в фильме (равно как и в жизни!) постепенно заменяется тяжелой необходимостью. Герман сообщает нам: эпоха физиков и лириков закончилась. Победили циники. Да, бог не убивает. Но Герман и дон Румата вместе с ним постепенно приходят к мысли, что фармацевтика и терапия в лечении болезней арканарского общества неэффективны. «Хирургически! Только хирургически!»
В этом, конечно же, поражение Руматы-прогрессора, Руматы-землянина, Руматы-бога братьев Стругацких. Мир Полдня, придуманный Стругацкими, оказался невозможен – по крайней мере до тех пор, пока в нас всех живет хоть толика Средневековья. А его, к сожалению, гораздо больше. И когда Румата говорит предводителю штурмовой группы Ордена, пришедшей за ним: «Я вас всех убью!», бог умирает. И сразу вспоминаются киплинговские бандарлоги с их торжествующим: «Он такой же, как мы, только без хвоста!»
Румата мучается. Он тянет время, он страдает, но смерть Киры становится той соломинкой, что ломает спину идеалистическому верблюду. Взяв мечи, землянин Антон полностью превращается в дона Румату. Он становится бунтовщиком – и вождем бунтовщиков. Как им стал в свое время один кубинский доктор права, затем более 50 лет несший на своих плечах груз ответственности за целый народ. Прав он был или нет – рассудит история. А о правоте Руматы Эсторского судить нам с вами.
Надо взрослеть
Итак, Средневековье – пубертатный период человечества. Подросткам свойственны инфантилизм, жестокость, грубый юмор, отсутствие сострадания и поиски виноватых. Виноватых в том, что они, подростки, такие, какие есть – прыщавые, никчемные, угловатые, туповатые, безденежные и с муравьями в штанах. Знакомо, правда? Человечество в XXI веке словно бы вступило в Новое Средневековье – целые страны и народы возвращаются в подростковый возраст, оправдываясь тем, что «не они такие – жизнь такая». Это происходит повсюду – от вроде бы благополучной Северной Америки до стоящего по колено в крови Ближнего Востока.
Взрослый, ответственный человек в такой ситуации сделал бы надлежащие выводы и попытался бы все исправить. Но это – взрослый. А подросток, он… Он просто выплескивает свои эмоции и свою энергию. Помните, в «Республике ШКИД»: «Как стадо диких животных, взметнулась вся школа. Сразу везде погасло электричество, и началась дикая расправа. В темноте по залу метались ревущие толпы. Застигнутые врасплох, халдеи оказались окруженными. Их сразу же смяли. Подставляли ножки. Швыряли в голову книгами и чернильницами, били кулаками и дергали во все стороны. Напрасны были старания зажечь свет. Кто-то вывинтил пробки, и орда осатанелых шпаргонцев носилась по школе, сокрушая все и всех. Стонала в темноте на кухне кухарка. Гремели котлы. Это наиболее предприимчивые и практичные ребята решили воспользоваться суматохой и грабили остатки обеда и ужина».
Сцена государственного переворота в Арканаре – один в один бунт из «Республики ШКИД». Только Пантелеев и Белых были романтиками и писали для детей, а Герман – гиперреалист, создавший одно из самых серьезных произведений мирового искусства.
Впрочем, очень часто по отношению к «Трудно быть богом» можно услышать: «Для кого это снято?» Вопрос резонный – приученного развлекаться зрителя фильм пугает. Он непонятен и странен. Он тревожит как «бред взбудораженной совести» – эта фраза из романа Стругацких «Град обреченный» как нельзя лучше характеризует фильм Германа.
А ответ прост: «Трудно быть богом» предстает перед нами некой вехой, точкой отсчета, после которой мировой кинематограф начнет меняться. Схожая ситуация произошла с романами Кафки «Замок» и Джойса «Улисс». Созданные и опубликованные с разницей в пару лет, они тоже были не поняты современниками, да и среди потомков найдется немного людей, прочитавших их до конца. Специалисты же считают их маяками, осветившими литературный фарватер всего ХХ века.
Так и с «Трудно быть богом» Германа. Новое Средневековье, возникшее на руинах холодной войны, вполне закономерно подошло к своей кульминации. Как ни странно, огромную роль тут сыграл научно-технический прогресс, наградив практически каждого жителя планеты доступом к социальным сетям и источникам разнообразных развлечений. Человечество отравилось, как псевдо-Будах, своим же виртуальным зельем. Впав в детство, оно совершило глобальное отступление, без боя сдав те позиции, которые немалой кровью завоевало в ушедшем столетии.
Герман указал пути лечения: пора взрослеть. Пора переставать развлекаться и задуматься о том, куда и зачем мы идем. Пора навести в доме порядок. Не подвешивать еду на веревочках, а истребить крыс.
Это тяжело. Это страшно. Но никто и не говорил, что будет легко.
