Игорь Плугатарёв С момента взрыва на Чернобыльской АЭС прошло 30 лет. Незадолго до трагической годовщины обозревателю «НГ» довелось побывать в местах, не столь отдаленных от рванувшего 26 апреля 1986 года 4-го энергоблока ядерной станции. А именно – на белорусской Гомельщине, наиболее пострадавшей от убийственного удара «мирного атома». Было интересно не только побывать вблизи эпицентра взрыва (видел саркофаг с вышки научной станции, действующей в непосредственной близости от «спящего» реактора в одной из оставленных людьми деревень), но и попытаться понять: а что же в той «урановой зоне» сейчас? А то ведь слухи-разговоры разные ходят. Сопоставление ретроспективы с современностью у автора этих строк получилось следующее.
На Гомельщину зачастили японцы
Осмысливать получаемые сведения было тем занятнее, что в поездке, организованной Постоянным комитетом Союзного государства (ПК СГ) Беларуси и России при поддержке Международного информационного агентства (МИА) «Россия сегодня», вместе с российскими журналистами впервые участвовали и популярные в соцсетях блогеры. Ребята они своеобразные, держались своей группой, сыпали «сетийными» терминами, по жизни кто медик, кто метрополитеновец, кто из Перми, кто из Москвы... Кроме того, все три дня с нашей командой общался государственный секретарь СГ Григорий Рапота, который хотел лично посмотреть и убедиться, что деньги, выделяемые Посткомом на реализацию союзных программ по преодолению последствий чернобыльской катастрофы, в Беларуси расходуются четко по назначению и очень рачительно. Забегая вперед, скажем: убедился всецело.
Прежде всего надо представить себе размах разыгравшейся 30-летие назад трагедии. Резонно будет взглянуть, как это выглядит в цифрах. Весной 1986-го все шесть областей тогда еще советской Белоруссии получили от ЧАЭС самые обильные порции радиации: реактор 4-го энергоблока выплеснул в атмосферу йод-131, цезий-137 и стронций-90, которые осели на сельскохозяйственных и лесных площадях, составивших без малого четверть территории республики (аналогичное заражение Украины – 7%, европейской части России – 1,5%). На этих территориях в 3600 населенных пунктах (479 из которых пришлось сравнять с землей, а вернее – закопать) жили 2,2 млн человек. «При этом с одних только гомельских земель, подвергшихся удару смертельной стихии, в первые три дня из 30-километровой зоны было выселено 25 тыс. взрослых и детей, а в последующие три-четыре года – еще 100 тыс. человек, с карты области исчезли 400 населенных пунктов» – такие данные привел председатель Гомельского облисполкома Владимир Дворник.
А теперь о том, что там сейчас.
Пока мы ехали к местам, не столь отдаленным от ЧАЭС, перебрасывались шуточками, отчасти циничными (но таков и весь чернобыльский юмор, врачи говорят – одна из форм защиты). Предвкушали, как «наконец-то» попробуем белорусского радиоактивного молочка да сыра, да другого чего, а в лесах, стоящих под цезием да стронцием, увидим какого-нибудь тянитолкая – дикую животину о двух головах и восьми лапах. Некоторые всерьез рассуждали о том, что Гомельщину «наверняка кормит чистой продукцией вся остальная республика, а также Прибалтика, Польша и ряд регионов России».
По приезде же сведения, которые привел гомельский губернатор, не могли не удивить. Оказывается, за 30 лет, в связи с естественным распадом радионуклидов, площади с опасным загрязнением уменьшились в 1,7 раза (13,6% территории страны). И сейчас сельское хозяйство действительно ведется на 936,6 тыс. га, загрязненных цезием-137 с плотностью от 1 до 40 кюри на квадратный километр, причем из них 307,7 га одновременно загрязнены стронцием-90. Конкретно по Гомельской области: 960 тыс. человек из почти 1 млн 423 тыс. живут именно на пострадавших территориях. При этом, как отметил глава региона, «анализ состояния здоровья населения области показывает, что характеризующие его показатели практически ничем не отличаются от тех, которые имеются в других областях Беларуси. Недаром нашим опытом после Фукусимы активно заинтересовались японцы и регулярно приезжают к нам с целью его изучения».
Владимир Дворник также проинформировал, что средняя продолжительность жизни в Гомельской области в 2015 году составила 72,6 года, что на 3,8 года больше, чем в 2005-м. «И, по сведениям медиков, в районах, которые мы традиционно относим к наиболее пострадавшим от аварии, уровень рождаемости даже несколько выше, чем в среднем по области, – подчеркнул председатель облисполкома. – Там же проживает почти 80% долгожителей области. Все взрослые жители в той или иной мере заняты сельским хозяйством и промышленным производством. И сегодня на Гомельщине научились не просто получать чистую мясную и молочную продукцию, но и экспортировать ее в страны Европы и Россию».
К этим сведениям можно, что называется, относиться с известной долей подозрительности. Однако обозревателю «НГ» в этом пресс-туре удалось побывать на двух предприятиях области: на кондитерской фабрике «Спартак» (в самом Гомеле) и в цехах сыродельного комбината «Милкавита» в райцентре Хойники, находящемся всего лишь в
12 км от 30-километровой безлюдной зоны. О дегустации продукции умолчу (дабы не прослыть дармовым рекламщиком), но констатирую, что и та и другая фабрика оснащены современнейшим оборудованием, и обе «гонят» продукцию день и ночь; очевидно, что 10-миллионному белорусскому населению, даже будь оно трижды сладкоежкой, столько шоколада, молочной сыворотки и сыров не съесть!..
И еще такой нюанс. При въезде на «Милковиту» с каждого журналиста и блогера взяли расписки, смысл которых в том, что мы пробудем на фабрике столько-то времени, увидим то-то и то-то и потом «где-то там», уже за воротами фабрики, воздержимся от «клеветы» на ее продукцию. Я был на этом сыродельном комбинате пять лет назад, и тогда подобным образом клясться на бумаге не просили. Видимо, случались «неприятные инциденты». Например, в виде молочных войн в Союзном государстве…
Один на один с «урановым подарочком»
В этом контексте стоит сказать о соответствующих республиканских и союзных программах, которые, в общем-то, и позволили (и продолжают позволять!) преодолевать последствия цезийно-стронциевого дождя, оросившего в конце апреля 1986-го здешние земли, главным образом сельские. В цифрах это тоже не так скучно, как может показаться. Дело в том, что после распада СССР обретшая суверенность Беларусь осталась, по сути, один на один с тем щедрым «урановым подарочком» от 4-го энергоблока. Международное сообщество, клявшееся не забывать помогать не только словом, но и делом, щедро даровало – об этом грустно и даже неловко без сарказма писать – аж менее 1% от всех средств, которые направляет на решение проблем само белорусское государство. С 1990 по 2015 год было выполнено пять государственных чернобыльских программ с суммарными расходами более 22 млрд долл. (из них пятая, 2011–2015 годов, «потянула» из бюджета 2,3 млрд долл.). То есть по 880 млн долл. в год. Как отметил гомельский губернатор, «сумма, потраченная за это время на их реализацию, равняется 30 годовым бюджетам страны в ценах 1998 года» (до памятного многим дефолта). А ущерб, нанесенный республике чернобыльской катастрофой в расчете на 30-летний период ее преодоления, оценивается в 235 млрд долл.
По словам Владимира Дворника, сегодня в Беларуси действует уже шестая программа по преодолению последствий катастрофы: «И если в первые годы после трагедии средства вкладывались в развитие социальной сферы, то в последние пять лет бюджет чернобыльской программы расходуется в основном на создание условий для экономического развития пострадавших районов – открываются новые производства, для которых создается вся необходимая инфраструктура».
Теперь что касается чернобыльских программ союзной «двойки». По данным госсекретаря СГ Григория Рапоты, с 1998 года по настоящее время из общего бюджета на противодействие случившемуся три десятка лет назад в Чернобыле было выделено около 4 млрд руб. Уточним – увы, и здесь не без доли укоризны – всего лишь 3 млрд 827 млн 500 тыс. руб. за 18 лет (по данным департамента социальной политики и информационного обеспечения ПК СГ). Сколько это в валюте, точно подсчитать проблематично, но получится, похоже, что-то около 125 млн долл. То есть по 7 млн долл. в год. Причем надо учитывать, что этими деньгами финансировались не только белорусы, но и российские научные центры и учреждения здравоохранения, занимающиеся чернобыльской темой. Скажем, по завершающейся в этом году четвертой программе 2013–2016 годов с бюджетом свыше 1,3 млрд руб. на белорусский сегмент приходится немногим более 521 млн руб. (40%).
И хотя Постком совершенно не повинен в том, что на столь важное дело выделяются не бог весть какие круглые суммы (из того же кошелька по согласованным планам финансируются и другие значимые проекты), но, как говорится, задуматься есть о чем. К тому же, если Беларусь пострадала значительно больше, то не справедливее ли было увеличить ее долю финансирования? В рамках Союзного государства это было очень даже по-братски. Такими соображениями обменивались и некоторые журналисты, и блогеры.
Особенно свербит такая мысль, когда в райцентре Хойники, наиболее пострадавшем, стоишь у монумента Скорби, посвященного памяти нескольких десятков деревень района, прекративших свое существование вскоре после взрыва на ЧАЭС. Их названия выбиты на длинной стеле: Красноселье, Новопокровск, Погонное, Масаны, Воротец… – всего 23. И, читая их, невольно ассоциируешь этот довольно скромный памятник с монументальной и известной всем Хатынью (около 50 га площади), при которой находится единственное в мире «Кладбище деревень». Кто был – видел. Это 185 могил, в которых покоится прах невозрожденных белорусских деревень, во время войны сожженных вместе с населением гитлеровскими карателями. И еще задумываешься об этом, когда находишься непосредственно в зоне бедствия, а именно в Полесском государственном радиационно-экологическом заповеднике (ПГРЭЗ), где среди безлюдья видишь спешно оставленные избы тех самых деревень. Довелось побывать в двух из них – Бабчин и Масаны (обе – со скорбной стелы), но это тема для отдельного репортажа…
Впрочем, директор этой единственной в мире природной резервации Петр Кудан был «очень благодарен совместной союзной программе с нашими братьями-россиянами». По его словам, благодаря ей удалось значительно обновить технику, которая используется для предотвращения переноса радионуклидов и для ограничения пожаров. Было даже приобретено три катера, которые постоянно патрулируют по Припяти, протекающей через зону на протяжении 80 км. «Теперь нарушители, которые прежде гоняли здесь с мощными двигателями, больше не пытаются нас провоцировать, – пояснил директор. И дополнил: – Списали и десятилетней давности компьютеры, поменяв их на современные, закупили новую измерительную аппаратуру».
Однако обозреватель «НГ» по описанной выше причине не мог всецело разделить радость Петра Кудана, выразившуюся в том, что «только за этот год на деятельность заповедника по линии Союзного государства было потрачено около 2 млрд 300 млн белорусских рублей». Деньга на звук звонкая, на слух уважаемая, а «на зуб» это эквивалентно всего лишь 115 тыс. долл. Вряд ли столь скромная сумма соответствует тем задачам, которые решает директор и 742 его подчиненных, включая 45 научных сотрудников. Достаточно сказать, что только на зарплату работникам (и это если исходить, скажем, из ставки заведующего отделом радиационной безопасности и режима, составляющей 6 млн белорусских рублей, или 300 долл.) требуется в год около 2,7 млн долл. Поэтому стоит предположить, что директор ПГРЭЗ действительно искренне рад любой сумме, которую можно пустить во благо дела. А публично не жалуется и не вздыхает: «Эх, побольше бы деньжат!» – из-за деликатности.
Гомельская область – Москва
Дарья Гармоненко 