В борьбе за исламскую альтернативу

Эти лондонские мусульманки настаивают: ислам – лучшая система для всего человечества. Фото Reuters

Мир не перестает изумляться исламу. В Европе, в Америке, в России удивляются его политической активности, радикализму, экстремизму. Конкретно –  запрещенному в России ДАИШ, длительности его существования. Ужасаются мигрантскому мусульманскому цунами.

Разводят руками и не видят выхода – ни из джихадизма, ни из терроризма, ни из «мигрантизма». А так хочется этот выход увидеть, дать немедленный ответ на проблемы, которые, между прочим, назревали десятилетиями буквально на наших глазах. Эти проблемы большинству долгое время казались эпизодами, и не хотелось верить, что они обернутся устойчивым и грозным трендом.

В чем основная причина непонимания «исламского вопроса»? Вообще-то причин называют много: здесь и политика, и экономика, и даже конспирология. О конспирологии особенно любит рассуждать российская пропаганда, для которой радикальный ислам есть результат деятельности западных спецслужб.

Но, может быть, тайна кроется не только в политике и прочих материальных факторах. А нет ли здесь еще и важной психологической подоплеки?

Все казалось вечным…

После Второй мировой войны в Европе, США, СССР сравнительно быстро поверили в неизменность сложившейся после ее окончания мировой системы. Два нерушимых полюса – «мы» и «они»; ядерное оружие как гарантия против новой мировой; маргинальность всего происходящего за пределами этих полюсов. Всё. Конечно, были еще освободительное движение и революции в Африке и Азии, потом возник третий мир – буйное, разношерстное сообщество, лидеры которого тяготели к популизму. Третий мир тоже казался вечным. Благодаря ему вырисовался треугольник (геополитический) – как известно из геометрии и механики, самая прочная и устойчивая конструкция.

Конечно, время от времени возникали кое-какие неожиданности, кризисы, но разбалансировать, тем более обрушить систему они не могли. Не стали глобальным апокалипсисом ни корейская война 1950–1953 годов, ни даже советские вторжения в ГДР, Венгрию и Чехословакию. Ближневосточный конфликт обратился в рутину, и никто всерьез не помышлял о его окончательном решении, которое устраивало бы обе воюющие стороны. Такого просто не было.

Мир показался хрупким только один раз – в 1962 году, когда разразился Карибский кризис. Зато после него как никогда стало ясно, насколько важно хранить обеспеченный ядерным оружием биполярный расклад, представлявшийся как никогда комфортабельным. Человечество привыкло к гонке вооружений, умилялось разрядке, подписывало Хельсинкские соглашения… И никогда не помышляло о том, что могут наступить какие-то иные времена.

Запад чувствовал свое бесспорное превосходство, полагая, что так будет вечно. Схожие «параллельные» ощущения утвердились в Советском Союзе, который, несмотря на привычные «временные трудности», жил, веруя в неотвратимую победу коммунизма. Точь-в-точь как сегодня многие мусульмане верят в построение исламского государства.

К чему такое долгое предисловие? К тому, чтобы объяснить, как складывалась уверенность в том, что все сущее вечно и ничего принципиально нового не должно появиться.

А оно появилось. Новшеством стал распад Советского Союза, что предрекалось единицами, но во что не верили миллионы.

Но сейчас речь не об СССР. Мы говорим о внезапном появлении ислама как политического фактора, исламизма как центра силы, как еще одного полюса в нынешнем многополярно-бестолковом мире. Явление человечеству исламизма, да еще в таких масштабах, предусмотрено не было.

Что такое исламизм или исламский радикализм (у него более десятка «псевдонимов» – фундаментализм, ваххабизм, салафизм и пр.)? В понятии «радикализм» в широком смысле не содержится ничего заведомо негативного. Он обращен в будущее и нацелен на кардинальные перемены. Без радикальных подходов невозможно какое-либо движение вперед. Альтернатива ему – застой.

Радикалы, будь то в науке, искусстве, политике, – априори креативные натуры. К радикалам относятся Дарвин, Эйнштейн, Бетховен. В конце концов, радикалом можно считать пророка Мухаммеда, стоявшего у истоков последнего и самого радикального монотеизма – ислама.

Сегодня слово «радикал», предваряемое прилагательным «исламский», носит однозначно пейоративный характер, ограничивает возможность диалога с представителями радикального направления, которое не следует отождествлять с экстремистами.

Исламизм – радикален. Он представляет собой комплексный – религиозно-политический, идеологический феномен, в котором воплощено стремление мусульманской уммы построить государство, общественно-политическую систему на основе исламской традиции.

Откуда взялся исламизм? Первая причина состоит в том, что, согласно традиции, ислам – последний и самый совершенный монотеизм, в который рано или поздно должно перейти все человечество. Ислам – наиболее обмирщенная религия, и в нем детально прописаны все вопросы экономического и государственного строительства, принципы которого были в VII веке заложены пророком Мухаммедом.

Когда во Франции появились карикатуры на пророка Мухаммеда, ответом на них стала акция протеста в Грозном. Фото Reuters

Вторая кроется в недавней истории. В 1950–1970-е годы перед мусульманскими странами возник вопрос, как жить дальше, каким путем идти. Выбор был невелик: одни склонялись к опыту бывших метрополий, другие заинтересовались экспериментом Советского Союза, создавшего новую, неведомую ранее систему, которая издали казалась весьма привлекательной. И советская, и рыночная модели были имитационными, требовали колоссальных затрат, быстрых и решительных реформ, а также консолидированной элиты, способной совершить энергичный рывок в том или ином направлении.

Помимо них складывался и еще один, третий вариант – национальный путь развития, основанный на собственном историческом опыте. Всех национальных путей не перечесть. Большинство из них назывались «социализмами» и сопровождались соответствующим «национальным прилагательным» – арабский, алжирский, египетский, индонезийский, иракский и т.д. Как и две предыдущие модели, «самобытные пути» в итоге завели в тупик. Вместо обещанного процветания – бесконечные кризисы, военные перевороты, диктатуры, надоевшие вожди, отсутствие реформ, коррупция, бедность и как итог – общая фрустрация, раздражение, от чего недалеко и до революций.

Безысходность заставляла искать иные варианты существования. Надежда на светлое будущее оказалась мифом. Это поневоле заставляло задумываться: а не поискать ли выхода из тупика в прошлом, конкретно – в исламе, который мог стать альтернативой всему ранее испробованному и провалившемуся. Так возникала востребованность исламской альтернативы.

Пути к исламскому государству

На сцену выходил исламизм, ставивший задачу воплотить в жизнь исламскую альтернативу, реисламизировать общество и в конце концов построить исламское государство. Почему реисламизация? Потому что исламская альтернатива подразумевает восстановление «истинного ислама», искажавшегося на протяжении столетий. Иными словами, мусульманин должен «вернуться в ислам», стать наконец-то «истинным мусульманином», ибо только после этого он будет способен построить истинно исламское общество.

Что такое «истинный ислам»? Стереотипный ответ, которые дают сами мусульмане, – это «ислам Корана». Однако такой ответ более похож на красивую отговорку. В качестве контраргумента можно сослаться на существование в исламе шиизма и суннизма, на наличие в последнем четырех (а в прежние времена намного больше) богословско-юридических толков – мазхабов. Также существует проблема традиционного и нетрадиционного ислама. Традиционный ислам – иначе говоря, тот, который распространен в разных странах и регионах, «отягощен» локальными этнокультурными традициями, – претендует на то, что именно он является истинным. Привносимая же извне любая новизна воспринимается его носителями как нечто не соответствующее местной религиозной традиции, заведомо ей враждебное. «Пришлый ислам» считается нетрадиционным и «неистинным». Например, для российских мусульман Поволжья и Северного Кавказа нетрадиционным исламом являются религиозные представления, занесенные из арабского мира, Турции, Пакистана, Ирана, а с недавнего времени еще из Центральной Азии.

Таким образом, оказывается, что предлагаемый в качестве основы исламской альтернативы «истинный ислам» амбивалентен или вообще не существует.

С другой стороны, путь в исламское государство упрощен тем, что оно, основанное в VII веке пророком Мухаммедом, уже существовало. Поэтому в каком-то смысле речь идет о его воссоздании. Следуя логике исламистов, нужно всего лишь вернуться к тому, что было, очистить раннеисламскую модель от последующих искажений, большая часть которых была привнесена с Запада, взять достижения современных технологий и синтезировать традицию и современность. А научить пользоваться компьютером несложно, тем более что молодое поколение мусульман им уже давно овладело. Итак, построение исламского государства возможно. Вот только как и когда это сделать?

Ответы на этот счет у исламистов существуют разные. Представители первого исламистского направления – назовем их «умеренными прагматиками» – полагают, что слишком торопиться не стоит. Общество еще не готово к тотальной исламизации, его еще нужно воспитывать. Пока же целесообразнее использовать конституционные методы, участвовать в выборах, занимать все больше мест в парламентах, усиливать исламистские партии, добиваться популярности у мусульман. Второе направление настроено более решительно и рамками закона уже не ограничивается. Его последователи более сосредоточены на работе с «мусульманской улицей», они выводят людей на массовые демонстрации под исламо-популистскими лозунгами, поощряют разбивание оконных стекол и сжигание автомобилей. Исламисты третьего направления готовы использовать любые средства, не считаясь ни с какими последствиями. Это – экстремисты, несущие ответственность за многочисленные, ставшие систематическими теракты по всему миру. Кроме того, эта публика одержима стремлением отомстить своим противникам, наказать их. Они мстят Западу за глобализацию, которая якобы призвана уничтожить ислам. Месть есть свидетельство отчаяния, комплекса неполноценности, неспособности одержать верх в экономическом, политическом с ним состязании. Мстят и не разделяющим их взгляды мусульманам.

Экстремизм, по сути, является оппонентом, даже противником тех, кого именуют исламскими радикалами. Последние, как бы к ним ни относиться, ориентированы более на созидательную деятельность. Они намерены строить, а в некоторых регионах уже строят государственные и социальные институты, что заметно на примере палестинского ХАМАС в секторе Газа и даже ДАИШ, формировавшего на контролируемой им территории социальные структуры – медицинскую, образовательную. Одно время руководство ДАИШ даже пыталось создать свою финансовую и налоговую систему.

Погруженные в рутинную трудовую деятельность исламские радикалы не заинтересованы в террористических «эксцессах». Они, очевидно, рассчитывают на признание, даже на обретение легитимности. Получили же неформальную легитимность ХАМАС, афганские талибы, а задолго до этого исламские революционеры Ирана. (Нельзя полностью исключать и того, что в случае изменения границ на Ближнем Востоке там может найтись место и для ДАИШ.)

Экстремисты же своими действиями дискредитируют идею построения исламского государства, исламскую перестройку общества.

Исламизм наверняка останется одним из главных трендов мусульманского мира, а идея исламской альтернативы в пределах обозримого будущего – вечна. Она стала своеобразным ответом на глобализацию. Если угодно, это «исламская глобализация». Намерение перестроить по религиозным канонам останется. И думается, что удивление этому обстоятельству будет проходить. Также подвергнутся пересмотру и абсолютизация секуляризма, и невозможность его применения к мусульманскому миру. Это уже признается. Хотя, с другой стороны, «мусульманские модернизаторы» говорят об исламской секуляризации.

Но вот парадокс: построение «религиозного государства», именем какой бы религии оно ни совершалось, представляется утопией. Такое государство есть попытка построения рая на земле. Подобные идеи были свойственны людям на протяжении всей человеческой истории. И ни к чему не привели. С другой стороны, утопия – религиозная ли, светская (коммунизм) – себя никогда полностью не исчерпает. И потому, не считая исламское государство реальностью, мы должны считаться с теми, кто в него верит, уважать их чаяния, их интересы. Я бы даже сказал, не обижать их.

Исламисты останутся и увеличат свое присутствие в парламентах едва ли не всех мусульманских государств. Вероятно, когда-нибудь в том или ином государстве они придут к власти. В ходе арабской весны такие прецеденты имели место в Тунисе и в Египте. И хотя в обеих странах итог правления оказался для исламистов неудачным, но ими, пусть и такой ценой, был обретен ценный опыт для будущей политической борьбы.

Оказавшись у власти, исламисты неизбежно понизят собственно религиозный акцент в своей идеологии и политической практике, станут отказываться от наиболее жестких составляющих исламской альтернативы. Она будет менее зациклена на собственно религии и, так сказать, размыта. Вовлеченные в повседневную работу, эти люди станут большими прагматиками и вынуждены будут принимать компромиссные решения.

Это обстоятельство будет способствовать расколу исламизма, обособлению его экстремистского крыла, которое будет требовать от своих более умеренных единомышленников решительного следования исламской традиции, опоры на шариат, на бытовые поведенческие нормативы, наиболее видимые и вызывающие маркеры принадлежности к исламу.

Экстремизм, а равно терроризм, не исчезнет. Он продолжит существование в двух вариантах. Первый можно назвать «даишевским», то есть новыми попытками создания любыми методами исламского государства – халифата, имарата. Второй вариант – «аль-каидовский», в основе которого будет лежать стремление к мести. Вот против этого и мусульманам, и немусульманам предстоит бороться.

Не столкновение, а трение

Активность исламистов, включая деятельность их экстремистского крыла, вновь возвращает к многократно отвергавшемуся концепту «столкновения цивилизаций». Совсем недавно некритическое упоминание этого концепта считалось некорректным. Но в 2015–2016 годах отношение к нему меняется. Хотя сам этот термин упоминается сравнительно редко, в высказываниях политиков и особенно в СМИ все чаще можно услышать, что после недавнего всплеска терроризма, наплыва мусульман в Европу «мир стал другим». В этом признании слышится имплицитный намек на то, что столкновения цивилизаций все же имеют место.

Понятие «столкновение цивилизаций» эффектно, провокационно, но все же весьма туманно. С нашей точки зрения, целесообразнее говорить о «трении цивилизаций», о конфликте идентичностей, который существовал всегда и который при определенных (в частности, нынешних) обстоятельствах может обостряться, принимая в том числе самые крайние формы. Этому способствует и то, что, как бы кому-то ни хотелось, религия не отделена от политики, а в исламе не отчуждаема от нее.

На острие этого политизированного конфликта идентичностей, который есть часть всех прочих социально-экономических, политических конфликтов, стоят исламисты. И не стоит видеть сложившуюся ситуацию апокалипсисом. Исламизм в разных своих вариантах в конечном счете стал легитимным участником глобального политического процесса, и воспринимать его как сугубо негативный феномен невозможно. Всем нам с ним жить.