Александр Князев
Ислам Каримов и Хасан Рухани восстановили дружеские отношения между странами. Фото с официального сайта президента Ирана
Шанхайская организация сотрудничества со дня создания не демонстрировала какой-то особой динамики в развитии, и душанбинский саммит не стал исключением. Сложный состав участников, где Китай доминирует экономически, Россия имеет высокий уровень политического влияния, Узбекистан и Казахстан располагают относительной самостоятельностью, а Киргизия и Таджикистан действуют «по погоде», этот состав, давший когда-то хорошие результаты в решении пограничных вопросов, в новых условиях не позволяет принимать эффективные решения. Решения в ШОС принимаются, как известно, только общим консенсусом, а потому из года в год остаются нерешенными такие, например, вопросы, как расширение организации, прием новых членов.
На нынешнем саммите обновлены документы, регламентирующие прием новых членов, приняты «Порядок предоставления статуса государства – члена ШОС» и новая редакция «Меморандума об обязательствах государства-заявителя в целях получения статуса государства – члена ШОС». Прием новых членов может состояться на саммите будущего года в Уфе. Но эти документы лишь подтверждают старую позицию организации по отношению к наиболее перспективному из кандидатов – как и прежде, со ссылкой на санкции СБ ООН, вступление в ШОС по-прежнему не грозит Ирану. Странам ШОС пока не удается преодолеть барьер, именуемый пиететом перед международными институтами периода холодной войны – ООН и подконтрольной ей МАГАТЭ. А потому для президента Ирана Хасана Рухани сам по себе саммит вряд ли был в эти дни каким-то приоритетом, важнее оказались сопряженный визит в Казахстан, Киргизию, двусторонние встречи с руководителями стран ШОС.
В свою очередь, контакты с иранским президентом не менее важны для Москвы и Пекина, очевидно стремление Вашингтона использовать переговоры с Тегераном, независимо от их исхода, для снижения уровня отношений между ИРИ и РФ, ИРИ и КНР. В Москве и Пекине, надо полагать, четко понимают, что в случае какого-либо серьезного изменения характера власти в Иране и усиления там позиций США российские и китайские интересы в ИРИ будут значительно потеснены. В этой ситуации чрезвычайно актуализируется поиск новых форм сближения с Тегераном, уже не только в рамках двустороннего сотрудничества, но и в рамках региональных организаций, в списке которых ШОС идет первой. Пока не случилось.
Вообще, как и обычно, «встречи на полях» и в Душанбе во многом выглядят более интересными, нежели собственно саммит и его итоги. Редкий из наблюдателей не обратил внимания на присутствие в Душанбе президента Узбекистана Ислама Каримова. Естественно, упоминая при этом известные сложности в двусторонних отношениях между РУз и РТ. Хотя саммиты ШОС президент Узбекистана никогда и не игнорировал, а его отдельная встреча с Владимиром Путиным (вскоре после государственного визита Ислама Каримова в Пекин) может свидетельствовать о том, что он и прилетел в столицу Таджикистана, не в последнюю очередь чтобы соотнести для себя российский и китайский ориентиры внешней политики Узбекистана. Учитывая, что переговоры с американской стороной о размещении в Узбекистане военных объектов США на данном этапе полностью зашли в тупик, российский и китайский векторы становятся на обозримую перспективу для Ташкента стратегическими. Косвенно об этом может свидетельствовать и прозвучавшее в Душанбе отдельное заявление президента Узбекистана по Украине, при всей его неоднозначности «крымский вопрос» уже по умолчанию оставляющее за Россией.
«Встречи на полях» демонстрируют и любопытную интригу, которая может случиться с Монголией: почти синхронные визиты Владимира Путина и Си Цзиньпина в Улан-Батор накануне саммита и трехсторонняя встреча в Душанбе помимо вопроса о строительстве российско-китайского газопровода через монгольскую территорию наверняка содержали и более общее наполнение, связанное со стратегическими векторами развития этой страны. Геополитика не терпит лакун.
Декларации о возможности принятия на следующем саммите в Уфе Индии и Пакистана выглядят сомнительными. Индия в своей внешней политике с каждым годом все больше склоняется к США и западному блоку в целом, Пакистан является площадкой борьбы за влияние между США и Китаем, при этом остаются неразрешенными конфликты между Пакистаном и Индией и между Индией и Китаем – все это ставит упомянутые декларации под сомнение.
Любопытна встреча Ислама Каримова с Хасаном Рухани, учитывая как давнюю стагнацию двусторонних отношений РУз и ИРИ, так и наметившееся в последние месяцы оживление этих отношений. Президент же Казахстана накануне саммита принимал иранского президента в Астане, похоже, что два ведущих государства региона – Казахстан и Узбекистан – намерены использовать происходящую санкционную передышку вокруг ИРИ с пользой для себя. Эмомали Рахмон исполнял функции гостеприимного хозяина, зачем прилетел в Душанбе киргизский президент Атамбаев – так осталось и неясно.
Отдельная интрига – участие в саммите «уходящего» президента Афганистана Хамида Карзая, свидетельствующая как о не окончательно свершившемся пока факте президентских выборов в этой стране, так и об уверенности Карзая в своих позициях. Одна из его последних инициатив перед душанбинским саммитом – создание транзитно-транспортного коридора Афганистан–Туркменистан–Азербайджан–Грузия. Этот проект, в случае его реализации, имеет особое значение для Каспийского региона, сопрягающегося с пространством Шанхайской организации, поскольку априори подразумевает и западный военный транзит через Каспий.
Из пяти каспийских стран две – Казахстан и Россия – являются странами-участницами, страной-наблюдателем является Иран. И для нейтрализации основных факторов конфликтогенности, пусть пока скорее латентной, главной задачей ШОС должно стать максимальное вовлечение в свои проекты двух каспийских стран – Азербайджана (вяло, но уже подававшего заявку на получение статуса страны-наблюдателя) и Туркменистана (с этим сложнее). Впрочем, президент Туркмении уже не впервые участвует в саммитах ШОС, присутствовал он и в Душанбе.
Три из пяти каспийских государств – Азербайджан, Казахстан, Туркмения – одновременно являются весьма сложной северной границей известного американского проекта Большого Ближнего Востока, совпадая с границами зоны ответственности Центрального командования вооруженных сил США, CENTCOMа. В рамках американской стратегии стоит задача создания каспийской буферной зоны между Ираном и Россией, разрыв стратегически важного и чрезвычайно чувствительного пространства Каспия. Недопущение формирования оси Москва–Тегеран имеет фундаментальное значение для обеспечения внерегиональным державам доминирующих позиций на Каспии. На это направлены серьезные усилия американского геополитического проектирования. Публикуемые доклады Госдепартамента США для Конгресса по бюджетному финансированию военных операций за рубежом могут свидетельствовать о системности действий США по организации на Каспии антииранских и антироссийских реперных точек через разнообразные инструменты: организация военного транзита, разнообразное сотрудничество в военной сфере «в целях сдерживания» Ирана и России. Речь уже идет не просто о плоской милитаризации региона, но и о попытках создания основ для формирования в перспективе Каспийского военного блока во главе с США. Неудача подобной попытки еще в 1990-х годах (проект «Каспийский страж») вовсе не означает, что намерения и устремления исчерпаны.
18 сентября в городе Актау (Казахстан) пройдет 4-я международная конференция «Парадигмы международного сотрудничества на Каспии». В этом году главная тема ее дискуссий – военно-политическая безопасность. Соседство Каспия и прямая связь этого региона с пространством ШОС – с одной стороны, с конфликтогенными Ближневосточным, Кавказским и Причерноморским регионами – с другой, близость украинского конфликта – все это превращает Прикаспий в узел противоречий для всей Центральной Евразии. Без создания механизмов коллективной безопасности на Каспии, которые были бы взаимоувязаны с региональной архитектурой безопасности Кавказа и аналогичной структурой в Центральной Азии, невозможна нормальная работа с пользой для каждой из стран этих регионов. А такой архитектуры безопасности нет ни на Кавказе, ни на Каспии, ни в Центральной Азии. Специфика Каспийского региона такова, что здесь любой конфликт может мгновенно войти в стадию необратимости.
ШОС – это не военный союз. И если без апологетики, то очевидно, конечно, что она до сих пор переживает изрядно затянувшийся период поиска собственной идентичности. Хотя можно это назвать и эволюцией институциональных основ, если быть оптимистом. В любом случае уже имеющийся потенциал организации позволяет считать ее, пусть пока и рыхлым, неустойчивым, но все-таки фундаментом регулирования процессов в сфере безопасности в огромном пространстве. И в этом контексте вопрос расширения ШОС, шаг к решению которого был сделан в Душанбе, конечно, актуален. Рассмотрение же его через призму каспийской проблематики опять возвращает к вопросу об Иране и ШОС.
География потенциального расширения ШОС интересным образом очень во многом совпадает с географией известной «дуги нестабильности», когда-то обозначенной Збигневом Бжезинским. Образно говоря, ШОС – это ответ на хаотизацию евразийского пространства, которая осуществляется США и их союзниками. У Бжезинского «дуга» простиралась от Балкан до Кашмира. В огромный участок этой дуги уже превращена Украина, тем более важна задача стабилизации главной региональной державы Среднего Востока – Исламской Республики Иран, в том числе – и возможностями ШОС. Иначе придется просто наблюдать, какая «дуга» замкнется первой, станет сплошным пространством: «дуга Бжезинского», дуга нестабильности и конфликтов, или «дуга ШОС», дуга продуктивных компромиссов и сотрудничества…
