Почему Запад нарушил негласный кодекс поведения

Фото Reuters

В рождении истории неустранима тайна, в которой являет себя гегелевская «хитрость мирового разума», и ее постижение требует особой оптики. Как правило, «большое видится на расстояньи» – современники не всегда владеют необходимой оптикой. Но есть события, в признании исторического значения которых ошибиться трудно – независимо от того, с каким знаком их оценивают. Нынешняя крымская кампания России отвечает известной формуле «выигранная война – не начатая война». Отношение к этому событию в мире варьируется в широком диапазоне – порой кажется, что речь идет о разных событиях. Однако независимо от знака оценок наблюдатели солидарны в историческом значении произошедшего как открывающего новую страницу истории нынешнего века. Об этом, в частности, пишет в недавней статье в New York Times бывший посол США в России Майкл Макфол. Каковы очертания и смысл этой новой страницы?

Вспоминается фотография знаменитой тройки лидеров государств, ставших победителями во Второй мировой войне, – Сталина, Рузвельта и Черчилля, выполненная на фоне Ливадийского дворца в период Ялтинской конференции в феврале 1945 года. Ставшая площадкой решения болезненных вопросов, включая территориальную реконфигурацию мира, конференция вошла в историю в том числе в связи с тем, что стороны пришли к соглашению практически по всем пунктам благодаря взаимным уступкам. И именно на Ялтинской конференции были выработаны принципы мироустройства, ставшие фундаментом «славного 30-летия» 1945–1975 годов, прошедшего под знаком стратегической стабильности как результата равновесия сил и равновесия страха. Участники конференции заявили о приверженности принципам, которые просуществовали весь период холодной войны. Среди этих принципов – согласие сторон уважать территориальные зоны интересов друг друга. Запад не пытался оспорить явно (хотя негласное противостояние не утихало ни на миг) доминирование СССР в социалистическом стане, СССР не стремился установить социализм в Западной Европе (хотя теоретически такие возможности существовали – в первые послевоенные годы симпатии к социализму были массовыми: почти треть Европы голосовала за коммунистов). Это взаимное согласие составляло основу своеобразного «кодекса поведения» эпохи холодной войны, суть которого – в приверженности правилам игры. Знаковой вехой этой эпохи стало Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе в 1975 году в Хельсинки, зафиксировавшее нерушимость послевоенных границ.

Можно ли говорить о кодексе поведения в период после холодной войны? Думаю, да. Его основой был своеобразный консенсус Запада и России: последняя добровольно ушла из Восточной Европы, не претендуя более на роль сверхдержавы, а Запад молчаливо согласился с признанием особой роли и интересов России на постсоветском пространстве (хотя новая Россия, кажется, нередко сама забывала о своих особых интересах, по инерции рассматривая соседей из ближнего зарубежья как младших братьев – дескать, все равно никуда не денутся…). Похоже, это сыграло не последнюю роль в том, что в начале нового века основанный на принципе невмешательства в дела друг друга кодекс поведения был предан забвению. Страны Запада фактически включили в зону своего влияния ряд постсоветских государств (создав военные базы, вошли в Центральную Азию, частично вовлекли в сферу своего влияния часть Кавказа). События 2003 года в Грузии и оранжевая революция 2004 года в Украине в полной мере сигнализировали о кризисе «кодекса согласия». Принципы взаимного признания территориальных зон интересов были отброшены, правила игры – сломаны.

Но настоящим крахом этого кодекса стали недавние события в Украине, в ходе которых Запад открыто поддержал одну из сторон конфликта, и динамичный процесс поочередной смены фаз трансформации и стабилизации вступил в фазу турбулентности. Нынешний кризис отчасти справедливо сравнивают с Карибским. Параллели здесь обоснованы: если США рассматривали Кубу как неотчуждаемую сферу своих интересов, то вряд ли правомерно оспаривать особую роль «мягкого подбрюшья» Балто-Черноморья в системе безопасности России.

Нынешний крутой поворот истории был неизбежен – как неизбежно отражение в зеркале стоящего рядом с ним. Не могу согласиться с Макфолом: «ящик Пандоры» был открыт отнюдь не Россией. Как это нередко бывает тогда, когда история – вопреки известному правилу – все же пытается преподать наглядный урок, она «закольцевала» свой ход: возвращение Крыма в Россию состоялось в 15-ю годовщину начала агрессии НАТО против Югославии, результатом которой как раз и стал известный прецедент, дискурс о нем построен на нерушимости права на отделение. Сегодня те же люди, что настаивали на легитимности отделения Косово, предпочитают говорить об аннексии Крыма. Трудно найти более наглядное воплощение практик двойных стандартов… Именно практик – во множественном числе, причем наиболее наглядны эти практики в странах, нередко определяемых как молодые демократии. Вооруженные до зубов боевики, разгромившие центр Киева, представлены в качестве мирных демонстрантов, а 97% населения Крыма – агрессивными сепаратистами... Ничто не ново под луной: чуть ранее в других краях боевики, промышлявшие торговлей оружием и человеческими органами, представлялись в качестве борцов за независимость, а изгнанные со своих исторических земель – творцами геноцида. Итогом этого произвольного обращения с реальностью стали кризис регулятивной роли международного права и уверенное утверждение двойных стандартов, ставших нормой, – достаточно сопоставить, например, оценки выборов в Афганистане, Ираке, Украине, чтобы понять масштаб «бухгалтерского искусства». И т.д., точнее, далее – везде…

Очевидно, что независимо от кого, кто будет объявлен победителем майских украинских выборов (как говорится, не важно, как голосуют…), есть один очевидно проигравший в их результате. Это идеи и принципы правового государства и правового регулирования в целом, поскольку реально существовавшие правовые механизмы урегулирования кризиса в Украине были демонстративно отброшены. И с сожалением приходится признать, что это не досадный локальный (украинский) эффект, а скорее  проявление общего глобального процесса эрозии права в качестве регулятора внутригосударственных и международных отношений. Акции в Косово, Афганистане и Ираке, осуществленные без санкции ООН, существенное превышение мандата ООН в Ливии – лишь наиболее яркие примеры этой тенденции на глобальном уровне. И здесь нельзя не согласиться с Макфолом: следствием стало падение морального авторитета США.

Нынешняя «смена вех» имеет еще одно измерение – метафизическое, побуждающее обратиться к старой проблеме соотношения политики и морали. Различные подходы к пониманию роли морального модуса в политике нашли отражение в формировании двух парадигм – политического реализма и политического идеализма. Согласно постулатам политического реализма, важнейшей движущей силой мировой политики и политики вообще является интерес, в мировой политике – национальный интерес, а межгосударственное взаимодействие имеет анархический характер столкновения несовпадающих и конфликтных интересов государств. Основной формой взаимодействия участников мировой политики предстает конфликт, а важнейшим принципом поведения государств в мировой политике – «помоги себе сам». Решающим фактором политического успеха в мировой политике предстает сила (мощь), а основными категориями выступают «национальный интерес», «баланс сил», «полярность». Наиболее последовательное выражение реализм нашел в подходах Realpolitik, суть которых выражает известная формула «хочешь мира – готовься к войне».

Сторонники идеалистической парадигмы трактуют политику в целом и мировую в частности как сферу сотрудничества, взаимопомощи, безопасности, права, интеграции. Целями политики в рамках этой парадигмы выступают общечеловеческие ценности и универсальные демократические принципы, а основными мотивами политических акторов – стремление к бесконфликтному гармоническому сосуществованию различных стран и народов.

Анализ исторического опыта показывает, что попытки обращения к практикам политического идеализма, как правило, оборачивались политическим поражением. Вспомним, например, чем завершились попытки императора Александра I создать после окончания наполеоновских войн Священный союз – своеобразную систему общеевропейской безопасности, основанную на балансе интересов. Бывшие союзники России по антинаполеоновской коалиции противопоставили ее открыто конференциальной политике политику кулуарного сговора. И в этом не порок, а сила западной дипломатии, всегда исходившей из принципа первенства своих национальных интересов. Именно этим принципом руководствовались Талейран, Меттерних, Бисмарк…

Показательна в этом смысле Русско-турецкая война 1877–1878 годов, вступлению России в которую упорно противился император Александр II, справедливо полагая, что участие в ней не соответствует возможностям страны: Россия не только лишилась плодов одержанных ею военных побед на Берлинском конгрессе 1878 года, но даже не обрела лояльности со стороны освобожденных ею народов, и спустя несколько лет после окончания войны Александр III констатировал: «В Европе у России друзей нет».

Проблематичными стали и результаты практики политического идеализма в постсоветский период. Одним из результатов политики «нового мышления для нас и всего мира» стал распад системы глобальной стратегической стабильности, а возобладавшая в первое постсоветское десятилетие политика односторонних уступок в полной мере показала, что в политике действительно нет вечных врагов и вечных друзей – вечны только интересы… Сегодняшняя позиция России есть не в последнюю очередь реакция на результаты инициированного ею ранее эксперимента по внедрению политического идеализма в промышленных масштабах. Ценою эксперимента стала целостность страны, а потери исчисляются не деньгами, а поколениями. Так, может быть, синонимом нравственности в политике является именно единообразие применяемых стандартов оценки?

Впрочем, устойчивы не только интересы, но также фобии и мифологемы. В середине ХХ века Иван Ильин писал: «Вот уже полтораста лет Западная Европа боится России. Никакое служение России общеевропейскому делу… не весит перед лицом этого страха… Россия – это загадочная, полуварварская «пустота», ее надо… «колонизовать» (буквально) и цивилизовать; в случае нужды ее можно и должно использовать для своей торговли и своих западноевропейских целей и интриг; а впрочем, ее необходимо всячески ослаблять». Устареют ли эти размышления к середине XXI века?

Что дальше?

Полагаю, что сколь острым ни казался бы сегодняшний кризис в отношениях России и Запада, он не вечен, и, сколь бы категоричны ни были критики России, очевидно, что без сотрудничества с нею не решить целый ряд ключевых для сегодняшней мировой политики проблем. Это Афганистан–США нуждаются в транзите через российское воздушное пространство; это Сирия, уничтожение химического оружия которой предполагает российское содействие; это Иран – продолжение сотрудничества с Россией необходимо для нормализации ситуации вокруг этой страны: это сохранение режима нераспространения ядерного оружия. В 2015 году состоится очередная конференция по рассмотрению функционирования режима нераспространения ядерного оружия. Если к 2015 году мы подойдем в нынешнем состоянии отношений Запада и России, вряд ли можно рассчитывать на успех этого форума. А раз так, то следствием может стать и расползание ядерного оружия… Иначе говоря, решение перечисленных – и многих других – проблем едва ли возможно без России, однако сомнительно, что последняя согласится с ролью, которую ей фактически предлагает Макфол, – ролью прислуги, которую в случае необходимости колокольчиком вызывают в барскую гостиную…

Так что «крымская» речь Путина вряд ли станет новой версией Фултона – скорее манифестом неприятия однополярного мира. Россия не только проявила волю к защите соотечественников, униженных в своем гражданском чувстве и оскорбленных в своем достоинстве, но вернулась в мировую политику в качестве субъекта, осознающего свои стратегические интересы и готового к их деятельной защите.