Эрик Галимов
Академик Жорес Алферов и советник президента РФ Андрей Фурсенко: у всех свои представления о реформировании РАН. Фото РИА Новости
В уготованном ей предназначении
Мое мнение, ординарного академика РАН, не является столь авторитетным, как мнение таких высокопоставленных лиц, как вице-премьер-министр Ольга Голодец и министр Дмитрий Ливанов. Поэтому я в своем анализе хочу опереться на мнение и свидетельства академика В.И. Вернадского. Он не только один из наиболее выдающихся ученых в истории России, создавший современную геохимию и выдвинувший концепцию биосферы и ноосферы, но и очень опытный публицист, организатор и общественный деятель. Он академик с 1911 года, организатор 26 научных институтов (в том числе Украинской академии наук), еще в царское время – член Государственного совета, а в промежутке между Февральской и Октябрьской революциями – заместитель министра просвещения.
Начнем с того, что сегодняшняя ситуация не является новой. В.И. Вернадский в «Очерках по истории Академии наук», записанных в 1914–1916 годах, отмечает: «Все время – в течение столетий – многим казались траты на Академию ненужной роскошью или прихотью… Для оправдания ее существования и затрат на нее в среде общества и правительственных кругов существовала тенденция переделать внедренное в русскую жизнь новое дело не то в учебное заведение, не то в собрание придворных ученых вроде придворного оркестра или театра» (В.И. Вернадский. Собрание сочинений. Т. 13, стр. 346).
Почему российская наука пошла по пути сосредоточения науки в академических учреждениях, а не в университетах? Причины этого восходят ко времени создания Петром Великим Академии наук в 1724 году. Официально история Академии начинается с 1725 года – издания указа.
В начале XVIII века университеты в Европе испытывали кризис. Они были схоластичны и чужды научным изысканиям. Передовые ученые того времени, прежде всего Готфрид Лейбниц, создатель Берлинской академии наук, советовали Петру идти по пути организации академии, а не университета. Лишь к середине XVIII века совершился поворот, когда наука стала проникать в средневековые европейские университеты. В дальнейшем это определило на века вперед развитие европейской науки, преимущественно на базе университетов.
Но к этому времени (ко времени создания Московского университета в 1755 году) петровская Академия наук уже более 30 лет развивалась в уготованном ей предназначении. На это время приходится работа в России Д. Бернулли, Л. Эйлера, натуралистов и исследователей Сибири И.Г. Гмелина, С.П. Крашенинникова, расцвет деятельности М.В. Ломоносова.
«…Уже в первое столетие сошла на нет и та сторона деятельности Академии наук, – указывает В.И. Вернадский, – которая была связана с ней, как близкого двору собрания ученых. Вначале одной из важных задач Академии наук было сочинение похвальных од или речей на разные события жизни России или двора, устройство «потешных» празднеств, требовавших некоторых научных знаний, – например, огромных фейерверков…» (там же, стр. 350).
«Академия наук постепенно сознательно освобождалась от тех функций, которые стояли в противоречии с ее основными тенденциями, то есть со стремлением к чистому научному знанию и связанной с ним работой – научным творчеством» (там же, стр. 353). Она сосредоточилась на своем главном назначении – развитии фундаментальных наук.
В.И. Вернадский в 1912 году записывает в трактате об истории Академии наук: «…ее живучесть выявилась в том, что она нашла себе место и положение при смене времени и научных состояний» (там же, стр. 245).
Сейчас Академия наук приближается к 300-летию своего существования. Прошедшие после этих слов В.И. Вернадского последние 100 лет приходятся большей частью на советский период, в течение которого Академия наук превратилась в научного гиганта, равного которому не было в мире. Заслуга советского политического руководства состояла в том, что оно поняло, что для быстрого развития нужна система специализированных научных учреждений. Этой системе необходимо было предоставить определенную свободу творчества одновременно с жесткой ориентацией на решение практических задач. Траты на фундаментальную науку правительству приходилось терпеть как неизбежное зло.
Время от времени политическое руководство проявляло свои научные вкусы, разгоняя генетику или кибернетику. Но ему приходилось мириться с законами науки. Особенно быстро, когда руководству объясняли, например, что возможность создания атомной бомбы вытекает из нелюбимых коммунистами разделов физики типа теории относительности.
Смелость чиновника
Идеи реформирования РАН в постсоветское время появились сразу после того как Россия в начале 90-х годов попыталась встать на западный путь экономического развития. Западные консультанты указывали на то, что в передовых в техническом отношении странах Европы и Америки наука развивается в университетах. Это позволяет осуществлять образование молодежи в атмосфере последних научных достижений и, что немаловажно, вовлечь массу студентов в научную работу в качестве исполнителей, экономя фактически на финансировании науки. Следует ли ввести в нашей стране подобные механизмы связи науки и образования? Конечно, следует.
Вообще озабоченность правительства состоянием науки понятна и поиск путей реформирования Академии наук оправдан. Конечно, провозгласив курс на инновационную высокотехнологичную экономику, необходимо опереться на мощную науку.
Но, к сожалению, нынешний, июньский правительственный законопроект представляет какую-то конвульсивную, непродуманную попытку. Он не решает проблемы создания эффективной науки. Ликвидация академии, слияние нескольких академий, отторжение имущества академии – это весьма радикальные шаги, но как это должно привести к улучшению положения науки? Как отмечал 100 лет назад В.И. Вернадский по аналогичному поводу: «Это была не смелость государственного человека, истекающая из строгого расчета и провидения грядущих событий, а смелость чиновника, основанная на незнании и непонимании окружающего» (Газета «Новь», 4 февраля 1907 г.).
Отменяется основной принцип построения Академии наук, позволивший ей пережить все смены политических режимов: самоуправляемость, неподведомственность государственным структурам.
В проекте правительства не упоминается главная задача, записанная в Уставе РАН: «проведение фундаментальных исследований в области естественных, технических, гуманитарных и общественных наук, способствующих экономическому, социальному и духовному развитию общества».
Первоочередными задачами новообразованной РАН в проекте объявляются: «1) разработка предложений по формированию и реализации государственной политики; 2) экспертиза крупных научно-технических программ и проектов; 3) участие в организации и координации фундаментальных и поисковых научных исследований…; 4) предоставление научно-консультативных и экспертных услуг органам государственной власти Российской Федерации…». Эти задачи не предусматривают получение новых знаний, проведение фундаментальных научных исследований, а лишь предоставление научно-консультативных и экспертных услуг.
Это в современной терминологии и есть «сочинение похвальных од или речей на разные события жизни России или двора, устройство «потешных» празднеств», о которых говорил В.И. Вернадский применительно к ожиданиям публики от деятельности Академии наук в XVIII веке.
С трибуны Госдумы утверждается, что финансирование РАН возросло почти в 10 раз, а должной отдачи от этого не случилось. Но общество должно знать, что это заявление ложно. Действительно многократно возросли государственные расходы бюджета на науку, но не на РАН! Финансировались проекты «Сколково», «Роснано», мегагранты, отраслевые проекты, университетская наука и прочее. Эти траты оказались непродуктивными. Небольшой рост финансирования, который наблюдался в РАН, связан с относительным ростом за эти годы зарплаты работников бюджетной сферы вообще, а при учете инфляции просто сводится на нет.
Решая судьбу Академии наук, чиновники отождествляют ее с несколькими сотнями академиков. Но особенность Академии наук состоит не в том, что в ней работают академики, а что это – система специализированных научных институтов. В крупных академических институтах обычно работают несколько членов академии. Но есть академические институты, в которых нет ни одного академика. И наоборот. Многие академики работают не в системе Академии наук, а в отраслевых институтах, конструкторских бюро и т.д. Когда мы говорим о судьбе Академии наук, речь идет прежде всего о судьбе научных институтов.
Кому управлять имуществом
Предъявляются претензии к эффективности управления имуществом в Академии наук. Вопрос об управлении имуществом к науке имеет малое отношение. Возможно, со стороны чиновников РАН действительно практиковались операции сомнительного свойства. Но не счесть примеров злоупотреблений и в государственных структурах. Нет никакой гарантии, что уполномоченное агентство будет управлять имуществом Академии наук безупречно.
Я бы сказал скорее, что академия благодаря своему упрямству сохранила от растаскивания и распродажи общественное имущество. Оно ветшает, но оно готово к использованию.
В то же время несомненно, что директора большинства институтов заинтересованы в том, чтобы снять с себя заботу об управлении имуществом. Однако понимают ли авторы законопроекта, что это в действительности значит? Если сейчас академический институт пытается отыскать всеми путями, в том числе сдавая в аренду часть помещений, средства для покрытия коммунальных расходов, ремонта, обеспечения охраны, пожарной безопасности, то научный коллектив, освобожденный от этой заботы, будет требовательно ожидать этого от агентства.
Более того, инфраструктура научного учреждения физико-химического направления – это не инфраструктура жилого дома. Предусмотрены ли у агентства соответствующие финансовые средства и имеются ли у агентства реальные инженерно-технические кадры для исполнения этой работы – не чиновников-менеджеров, а специалистов, рабочих и инженеров.
Я не рекомендовал бы президенту РАН Владимиру Евгеньевичу Фортову соглашаться на роль руководителя этого агентства. Это означало бы сохранение ответственности при отсутствии реальных возможностей. Пусть уж назначенное от правительства лицо занимается вопросами обеспечения работоспособности инфраструктуры РАН.
Спасение – в фундаментальности
Что же все-таки делать? Я хочу высказать несколько суждений, которые считаю важными.
Прежде всего, возвращаясь к уставу РАН и к первоначальному замыслу Академии наук, – главное назначение Академии наук состоит в развитии фундаментальных исследований.
Я с осторожностью отношусь к призывам и обещаниям некоторых академиков немедленно сосредоточиться на прорывных технологиях, на разработке новых методов и материалов. Конечно, это звучит очень привлекательно. Но если развивать Академию наук с практическим прицелом, то останутся без должной поддержки те области, в которых создания прорывных технологий не видно. Изучение внутреннего химического строения Луны или решение вопроса о механизме аккумуляции планет в период формирования Солнечной системы не обещает немедленных практических применений. Между тем работа в этих направлениях требует использования дорогих приборов, космических экспериментов и пр.
Нужно иметь постоянно в виду, что фундаментальную науку трудно прогнозировать. Прислушаемся опять к В.И. Вернадскому: «Новые науки, которые постоянно создаются вокруг нас, создаются по своим собственным законам; эти законы не стоят ни в какой связи ни с нашей волей, ни с нашей логикой. Наоборот, когда мы всматриваемся в процесс зарождения какой-нибудь новой науки, мы видим, что этот процесс не отвечает нашей логике» (В.И. Вернадский. «Труды по геохимии», 1921 г., стр. 8).
Поэтому дальновидной политикой является не адресная поддержка перспективных групп, а институциональная поддержка фундаментальной науки в целом. Конечно, на этом фоне могут и должны быть случаи особой поддержки через гранты, специальные проекты и прочее. Но прежде всего должен быть обеспечен базис.
Что значит обеспечить базис?
Ответ на этот вопрос прост. Существует рыночная цена науки. Такая же как цена на газ, нефть.
Для того чтобы сегодня извлекать новые знания из окружающего мира (это фундаментальная наука) и создавать на базе этого знания новые технологии, материалы и прочее (прикладная наука), нужно располагать приборами и оборудованием, обеспечивающими предельную для сегодняшнего дня точность и аналитические возможности. Если ваши измерения сделаны с меньшей точностью, чем достижения других, ваши данные просто не учитываются. Они не принимаются к публикации в научных журналах. Это – дорогие приборы. Нужна инфраструктура, обеспечивающая высокую степень чистоты рабочих помещений, используемых реагентов. Нужно опытное производство, обеспечивающее немедленное изготовление необходимых вспомогательных устройств, и т.д. Поддержание таких условий стоит дорого. Наконец, нужны высококлассные специалисты, которым нужно платить соответствующую заплату.
Границы сегодня открыты. Поэтому научные центры формируются там, где предлагаются условия, отвечающие рыночной цене науки.
Цена науки
Рыночная цена науки оценивается как бюджет научного учреждения, отнесенный к числу сотрудников. Я обратился к своим зарубежным коллегам, занимающим руководящие позиции в зарубежной науке, с просьбой снабдить меня такой информацией. Меня интересовали научные институты, аналогичные по организации и задачам институту, которым я руковожу, – Институту геохимии и аналитической химии имени В.И. Вернадского Академии наук.
Полярный институт имени Альфреда Вегенера (AWI, Германия). Бюджет: 120 млн. евро, число сотрудников: 900. Цена науки: 5,9 млн. руб. (я сразу перевожу в рубли), приходящихся в расчете на одного сотрудника в год. Это – не только зарплата. Сюда входят расходы на содержание института, затраты на приобретение оборудования и средняя зарплата.
Институт Geomar (Германия). Это крупный институт в Киле, который в отличие от AWI имеет не только бюджетные, но и частные источники финансирования. Бюджетная часть составляет 60 млн. евро, персонал: 800 человек. Цена науки: 3,2 млн. руб. на сотрудника в год.
Институт исследования недр Земли (Мисаса, Япония). Бюджет: 6,04 млн. долл. в год, персонал: 40 человек (15 докторов наук). Цена науки: 4,65 млн. руб. на одного сотрудника в год.
CNRS (Национальный центр научных исследований, Франция). Это аналог по структуре и задачам Российской академии наук. Бюджет: 2,1 млрд. евро, персонал: 26 тыс. человек. Цена науки: 3,47 млн. руб. на одного сотрудника в год.
Британская геологическая служба (научное учреждение с бюджетным финансированием). Бюджет: 50 млн. фунтов стерлингов, персонал: 640 человек. Цена науки: 3,9 млн. руб. на сотрудника в год.
Вейсмановский институт (Weizmann Institute, Израиль) – основное академическое учреждение Израиля. Бюджет: 532,2 млн. шекелей (146 млн. долл.), персонал: 500 человек. Цена науки: 9,1 млн. руб. на сотрудника в год.
Я не привожу данные по американским грандам науки (Гарвардский, Массачусетский, Стэнфордский университеты), где цена науки в расчете на одного сотрудника превышает 10–15 млн. руб. в год.
Кстати, о зарплате. У меня в руках зарплатный лист профессоров канадских университетов: имя профессора – название университета – должность – годовая зарплата. Тысячи имен. Эта информация доступна. Так вот, в столбце годовая зарплата нет ни одного случая, когда зарплата была бы меньше 100 тыс. долл. в год. 100 тыс. долл. в год – это приблизительно 250 тыс. руб. в месяц (доплата российским академикам за академическое звание – 50 тыс. руб. в месяц). Большинство профессоров канадских университетов получают в пересчете на наши деньги 300–400 тыс. руб. в месяц. Это вовсе не лауреаты Нобелевской премии. Обычные высококвалифицированные ученые и преподаватели. Встречаются и русские фамилии.
Теперь для сравнения данные по отечественной науке. Раскрою бюджет нашего института – Института геохимии и аналитической химии имени В.И. Вернадского. Один из передовых институтов РАН. Бюджет: 257 млн. руб., персонал: 514 человек. Это – 0,5 млн. руб. на одного сотрудника в год. С учетом внебюджетных поступлений – 391 млн. руб., то есть на одного сотрудника в год приходится 0,76 млн. руб. Если взять РАН в целом, то бюджет ее: 60 млрд. руб., численность персонала: 100 тыс.; это все те же 0,6 млн. руб. на сотрудника в год.
За такие деньги качественную науку купить нельзя. Поэтому реформирование Академии наук должно включать такую модель ее структуры, состава и прочее, которая бы отвечала рыночной цене науки. Все остальные идеи – слить три академии в одну, сделать всех членов-корреспондентов академиками и – т.п. без этого основополагающего условия – пустое дело.
Решение этой проблемы должно быть главным в реформировании. Правительство должно осознать, что, если оно серьезно ставит задачу модернизации страны и создания инновационной академии, ему придется заплатить эту цену. Это сложно. Мы, ученые, не можем сидеть сложа руки в ожидании манны небесной. Наш долг – изыскать ресурсы со своей стороны. Но не для того, чтобы сделать науку дешевле. Это невозможно, а для того, чтобы вместе с правительством искать совместно пути построения ее на уровне мировой цены. Это потребует определенных жертв и неудобств. Но это наша часть общего пути.
Наконец, еще одно положение, которое я считаю непременным, – изживание бюрократии. Бюрократизация приводит к огромным потерям времени и сил. К сожалению, это наша давняя беда. Это как раз то, что имел в виду В.И. Вернадский, когда еще в 1908 году отмечал, что: «Русские ученые ведут работу в тяжелых условиях, которые совершенно непонятны на Западе. Их нервы все время напряжены, время и силы идут на борьбу с ненужными препятствиями» (газета «Речь», 1 января 1908 г.).
* * *
Я предлагаю свести реформу Академии наук к четырем принципам:
1. Фундаментальная наука должна оставаться главным назначением Академии наук.
2. Рыночная цена науки есть обязательное условие ее содержания.
3. Бизнес должен быть поставлен в условия честной конкуренции, которая сделает науку необходимой для его развития, то есть востребованной.
4. Устранить бюрократизм, что означает управление, основанное на гораздо большей степени доверия к людям.
Дарья Гармоненко 